После отъезда родителей Иннокентия пришлось отдать в детский сад. Туда он ходил с огромной радостью, однако начал часто болеть, а Полина, к большому неудовольствию Петровича, стала сидеть с ним на больничном. В срок, определенный больничным листом, заболевание Кешки никогда не укладывалось, поэтому Полине приходилось дополнительно брать дни за свой счет. А это не только вызывало неудовольствие начальства, но еще и сильно било по семейному карману. Скворцов на своем заводе в последнее время получал уже сущие гроши. Однако это его не беспокоило, он считал, что главное получать от работы удовольствие. Конечно, удовольствие от работы мастером, как Полина подозревала, Скворцов вряд ли получал, зато от участия в заводской самодеятельности удовольствия этого было море. Вообще, Полине казалось, что ветры перестройки вообще никак не затронули этот скворцовский завод. Разве что на размер заработной платы повлияли, минимизировав ее до невозможности.

После очередного тоста за счастливую семейную жизнь Полина бочком передислоцировалась к своему рабочему столу, собрала сумку и стала перемещаться к двери. Когда она уже практически выбралась в коридор, кто-то схватил ее за руку.

– Куда? – шепнул прямо в ухо хриплый мужской голос. Почти поцеловал.

Полина дернулась и обернулась. Рядом с ней стоял Петрович.

– Туда! – жалостно сказала Полина, пытаясь высвободить руку.

Петрович руку не выпускал. Он вместе с Полиной выскользнул в коридор. Там никого не было. Петрович прижал Полину к стене и завис над ней, дыша перегаром.

– И что? – смело спросила Полина, отворачиваясь.

– Ничего! – сказал Петрович. – Просто я хотел, чтобы ты знала, что все это с моей стороны было несерьезно. Как обычно. Но у нее родственники оказались уж очень влиятельные и убедительные.

– А мне какое дело? Я-то тут при чем? – удивилась Полина.

– Ты тут при том, что я тебя люблю. По-настоящему. Влюбился с первого взгляда.

Полина расхохоталась, Петрович от неожиданности даже выпустил ее.

– Чего смешного? – обиженно спросил он.

– Петрович! Я ведь, наверное, единственная у нас в институте, кого ты не оприходовал. Это в тебе тоска по упущенной возможности и страх перед влиятельными родственниками говорят.

– Дура ты, Полина! Я к тебе всегда относился по-особенному, потому что ты исключительная. С тобой, как со всеми, нельзя. Да я и не хотел с тобой, как со всеми.

– Может, я и дура, только, чего теперь о любви говорить. Все. Дело сделано. Я замужем, ты женат! И никаких вариантов.

– Варианты всегда есть, – Петрович опять придвинулся к Полине.

– Да пошел ты, Петрович, со своими вариантами. Найди себе дурочку попроще.

– Поля, я серьезно.

– И я серьезно. Очень тебя прошу с такими глупостями ко мне больше не подходить. Ты мне всегда был другом и учителем. Вот им и оставайся. Ты мне в этой ипостаси очень даже нравишься, – Полина вывернулась из-под рук Петровича и побежала по коридору.

Всю дорогу домой она вспоминала эту сцену, и ей было очень весело. Надо же! Любит он ее по-настоящему. У, кобелюка!

Воспитательница, отдавая Полине Кешку, заметила, что сегодня он сильно капризничал.

«Не дай бог, опять заболел?» – мысленно ужаснулась Полина.

Дома она первым делом померила Кешке температуру. Температура была нормальная. Однако ел Кешка плохо, все время куксился и тер глаза. Полина решила уложить его спать пораньше.

После смерти бабушки Кешку поселили в ее комнате, и он рассказывал Полине, что в комнате кроме него живет еще и рыжая добрая киса. Полина подозревала, что рыжей кисой может быть ни кто иной, как домовой, или барабашка, ведь барабашек видят только старики и маленькие дети. Она даже стала на ночь включать Кешке бабушкину лампочку. Бабушка называла этот маленький светильник «ночничок» и учила Полину, что дети обязательно должны спать с таким вот ночничком, чтобы, не дай бог, не напугаться чего-нибудь спросонья. Ночничок страшно раздражал Скворцова. Он считал, что с этим ночничком из Кешки никогда не вырастет настоящего мужчины.

Полина уложила Кешку, включила ночничок и стала читать ребенку сказку. За этим занятием ее и застал вернувшийся домой Скворцов. После работы он ходил на какое-то очередное бардовское мероприятие, поэтому вернулся поздно. Он поглядел на спящего Кешку, ночничок и Полину с книжкой в руках, повертел пальцем у виска и направился на кухню. Полина тихонечко, чтобы не разбудить Кешку, встала и пошла следом за недовольным супругом.

– «Какой прогноз у нас сегодня, милый, с чем ты опять проснулся не в ладу?» – пропела она, заходя на кухню. – Есть будешь?

– А как ты думала? – буркнул Скворцов и поморщился. Он не любил, когда Полина пела. Считал, что этим она оскорбляет его абсолютный музыкальный слух.

– Я ничего не думала, – справедливо заметила Полина. – Мое дело не думать, а обеспечить первое, второе и компот!

«Хотя кто сказал, что я обязана это обеспечивать? – раздраженно подумала она. – Хватит с меня, наверное, и того, что я денег на все зарабатываю!» Действительно, денег заработай, ребенка из сада забери, по магазинам побегай за продуктами, приготовь все, подай, а потом еще и убери! Скворцов ни разу даже тарелки за собой не помыл. Нет, должен же все-таки мужчина чего-то в доме делать. Хотя бы кран на кухне починить, что ли? Вон месяц уже как капает без остановки.

Полина поставила перед мужем тарелку с его любимыми кислыми щами.

Скворцов положил в щи сметаны и начал жадно их поглощать. Полина в это время разогревала на сковородке котлеты с гречневой кашей.

– Ты, Полина, все-таки такая же придурошная, как и вся твоя семейка, – заявил Скворцов, отрываясь от тарелки со щами.

– Это в чем проявляется? – решила выяснить Полина.

– Ночнички, барабашки! Что ты с ребенком делаешь?

– Не говори! Еще и сказки ему на ночь читаю. А там и вовсе Змей Горыныч да Соловей-разбойник. – Ей вдруг захотелось чем-нибудь шандарахнуть Скворцова.

– Сказки – это другое дело!

– Почему?

– Сказки – это сказки, а жизнь – это жизнь. А в жизни никаких барабашек нет!

– Здрасьте вам! – удивилась Полина, упирая руки в бока. – Тогда кто по ночам на кухне кастрюлями гремит?

– Никто. Это у соседей. Просто, когда все спят и тихо, становятся слышны ранее не слышимые звуки.

– Вот оно как!

В этот момент в кухонном шкафчике с кастрюлями и сковородками что-то блямкнуло. Полина вздрогнула.

– А это что? – испуганным шепотом спросила Полина, кося глазом в сторону шкафчика.

– Дура! – Скворцов встал из-за стола и торжественно распахнул дверцы шкафчика.

В шкафу, разумеется, никого не было.

– Вот видишь, – продолжал он, разглядывая содержимое шкафа. – Никакого барабашки тут нет. Просто ты кастрюлю неровно положила, вот она и блямкнула.

– Конечно, никакого барабашки там уже нет! Будет он сидеть и дожидаться, когда ты его увидишь, – не согласилась с мужем Полина. – Ты б лучше форточку закрыл, а то дует сильно. Все равно стоишь.

Скворцов закрыл шкафчик и направился к окну. И когда он уже протянул к форточке руку, та захлопнулась сама по себе.

– Сквозняк, – как-то неуверенно сказал Скворцов.

– И кто из нас дурак? – захохотала Полина. – Сквозняк из форточки дует, а не наоборот.

Скворцов вернулся за стол.

– Хорош смеяться, котлеты давай, – потребовал он.

Полина поставила перед ним тарелку с котлетами и гречей. Скворцов взял вилку и сказал:

– Никаких барабашек у нас тут нет и быть не может. Я этого не потерплю.

При этих словах Скворцова лампочка в бра над его головой с громким хлопком погасла.

– Ой, – пискнула Полина. – Уважаемый барабашка, не обижайтесь, пожалуйста, на моего супруга. Он всю сознательную жизнь в новостройках прожил.

– Дура! – заявил Скворцов.

Он доел свой ужин и покосился на бра.

«Ну, хоть бы лампочку новую ввернул» – подумала Полина. Но новую лампочку Скворцов вставлять не стал, а затребовал чаю. Полина вздохнула, налила чаю ему и себе, потом достала из ящика стола новую лампочку и вставила ее в бра. Чай они пили в полном молчании. Полина читала женский журнал, а Скворцов изучал газету. Потом они легли спать, по обыкновению повернувшись друг другу спиной.

Всю ночь Полина ворочалась и думала, что, может быть, зря она так далеко послала Петровича. А чего? Петрович – мужчина хоть куда! Можно сказать, секс-символ родного института. Должна же у женщины какая-то радость в жизни быть, когда у нее муж вечно всем недоволен. Она уже даже забыла, когда они сексом-то последний раз занимались. Завела бы себе Петровича любовником, и дело с концом. Всем приятно и радостно. Правда, тут же вспомнилась бабушка. Полина очень живо представила, что бы та ей сказала на все эти размышления, и устыдилась собственной глупости. Правильно, надо замуж за чемпионов выходить, а не размениваться на любовников разных. Даже если они на чемпионов смахивают.

А наутро выяснилось, что Кешка все-таки заболел. Он лежал горячий и покрытый странной сыпью. Полина дала ему жаропонижающее и вызвала врача. Потом она позвонила на работу. Петрович конечно же выразил свое недовольство, но ворчал он уже как-то нестрашно и необидно. Видимо, после его вчерашнего неуклюжего объяснения в любви Полина совершенно перестала бояться своего начальника.

Из поликлиники пришла незнакомая Полине толстая врачиха с удивительно добрыми глазами. Вот вроде бы и шапка у нее мохеровая и халат не первой свежести, а глаза просто замечательные. Врачиха осмотрела Кешку и тяжело вздохнула:

– Ну что мне с вами, молодыми мамашами, делать!

– А что? – испугалась Полина.

– У ребеночка вашего самая настоящая ветрянка.

– Ой! В больницу мы не хотим!

– И не надо пока, – многозначительно сказала врачиха.

– Пока?

– Пока! Именно пока! Вы знаете, почему она ветрянкой называется?

– Нет.

– Потому что переносится ветром моментально. А вы при этом, находясь в непосредственной близости и тесном контакте с больным, при виде сыпи ватно-марлевую повязку не надели. Ему-то эта ветрянка – полная ерунда. Дети ее переносят легко. А вот вам она может обернуться боком, вплоть до больницы и реанимации. Взрослые от ветрянки и помереть могут.