Руки дрожали, когда она доставала конверты из почтового ящика, не в силах решить, какой открыть первым. Она, опустилась на ступеньки крыльца их массивного кирпичного дома и разорвала первым письмо из Рэдклиффа — уже не было никаких сил терпеть неизвестность. Она отбросила со лба, волосы, облокотилась на затейливые кованые перила и на секунду закрыла глаза, умоляя отца благословить этот ответ… «Пожалуйста, ну пожалуйста… пусть я буду принята». Она открыла глаза и быстро достала листок с ответом. В первом абзаце не было ничего определенного: только этикетные раскланивания — и какой замечательный университет Гарвард и какая она замечательная абитуриентка. Во втором абзаце нашелся наконец ответ. Сердце остановилось, когда она прочла:

«Несмотря на то что Вы обладаете всеми качествами, необходимыми для поступления в Рэдклифф, мы полагаем в данный момент… возможно, другой институт… мы сожалеем, но уверены, что Вы добьетесь многого в любом академическом институте, который выберете… Желаем Вам всего наилучшего…» Глаза моментально наполнились слезами, слова и строчки заплясали и расплылись. В один миг все мечты рухнули. Рэдклифф отказал ей. Что делать? Может, ей действительно место только на Юге, в семейном кругу с недалекими рассуждениями за обеденным столом с матерью и братом? Или все-таки поехать в Вассар, Веллесли или Смит, приславшие положительные ответы? Но они такие нудные, эти традиционные учебные заведения.

Нервничая, она надорвала второй конверт. Может быть, стоит подумать о Станфорде? Но в первом же абзаце был почти дословно повторен ответ из Рэдклиффа. Они желали ей всего хорошего и советовали обратиться в другой колледж. Таким образом, выхода не оставалось. Правда, не пришел пока ответ из Беркли, но надежды на него никакой. Она чувствовала страшную тяжесть на душе, когда поднималась по ступенькам и входила в дом. Самое неприятное, что об этих отказах придется сказать матери и брату.

Первой обо всем узнала, естественно; Квинни. Поначалу она очень огорчилась за Пакси, но потом отнеслась к отказам философски:

— Если они не приняли тебя, значит, так и должно было случиться. Однажды ты оглянешься назад и поймешь это.

Но сейчас Пакстон была подавлена крушением ее планов на самостоятельность. Она не хотела оставаться на Юге, не хотела учиться в колледже для девочек, и у нее не хватало смелости поехать в Беркли. Однако мудрая Квинни заглянула на два шага дальше:

— Слушай, детка, а как насчет Калифорнии? Это далеко отсюда, но тебе там может понравиться. — Одна из ее дочерей уехала в Окленд несколько лет назад и, хотя никогда не бывала там раньше, все время писала, что Сан-Франциско чудесный город. — Я слышала, это очень красивый город, да и климат там не такой холодный, как на Севере. — Она ласково улыбнулась девочке, которую любила и растила с самого рождения. Ей было больно видеть, как она переживает. — Твоя мама убьет меня, если узнает, что я тебе тут советую, но, мне кажется, тебе стоит подумать о Калифорнии.

— Она убьет нас обеих, если услышит этот разговор, — усмехнулась Пакстон. — Но Калифорния — так далеко. — , я ничего там не знаю.

— Калифорния далеко. — Теперь улыбнулась Квинни. — Не будь глупенькой, это всего несколько часов на самолете, как говорит моя Роза. Подумай об этом вечером. Может, этот колледж Беркли — то, что тебе нужно.

Но вечером за обедом Беатрис и Джордж продолжили атаку на Пакстон. По их мнению, и ее колледж расположен гораздо ближе к дому, чем ей того бы хотелось, письмо из Рэдклиффа разрешило все сомнения. Они вовсе не расстроились из-за отказа, только воодушевились. Как и Квинни, они решили, что это судьба, но, в отличие от Квинни, всерьез думали при этом, что вот и хорошо, что мечтаниям пришел конец, теперь все будет так, как и должно быть. Пакстон была удручена еще и тем, что не сдержала своего обещания перед отцом, не поступила в его альма-матер. Ей хотелось рассказать о своих переживаниях хоть кому-нибудь, поделиться невыносимой тяжестью, но для Квинни это будет слишком, не говоря уже о матери и брате. Все друзья Пропадали в заботах о поступлении, как и Пакстон, они ждали ответов из колледжей, куда послали заявки.

Парень, пригласивший ее на вечер, позвонил ночью, она попыталась поделиться с ним, рассказать хоть что-то, но он сам только что был принят в престижный колледж, поэтому витал где-то в облаках и не слышал ее. Пришло время принимать собственное решение. Ночью в постели она вспомнила дневной разговор с Квинни: мысль о поездке в Калифорнию то представлялась ей полным безумием, то решением многих вопросов.

Но примут ее туда или откажут? В конце недели мать и Джордж добились своего, она дала обещание послать согласие в «Сладкий шиповник» на следующей неделе, пообещав себе повторить попытку поступить в Рэдклифф в следующем году. Она почувствовала облегчение, сделав наконец какой-то выбор.

Пребывание дома станет более сносным, если знать, что это не на всю жизнь.

На следующей неделе в понедельник пришел ответ из Беркли.

Они извещали, что она принята. Почему-то это сообщение взволновало Пакстон; она тут же поспешила на кухню показать его Квинни. Няня тоже очень обрадовалась. Она была уверена, что придет именно положительный ответ и разрешит все проблемы.

— Ну вот все и прояснилось!

— Почему ты так думаешь? — Пакстон не понимала, откуда у Квинни такая уверенность в необходимости выбрать именно Беркли, но чувствовала, что ни один ответ из пришедших за два месяца не радовал ее так, как этот.

— А разве ты сама не чувствуешь?

— Действительно, я очень рада. Я немного волнуюсь и не могу решиться, но я рада.

— А что ты почувствовала, когда приходили ответы из других школ?

— Уныние… скуку… и я совершенно не ощущала между ними разницы: Вассар, или Смит, или что-то другое.

— Хотя мне очень грустно будет расставаться с тобой, но : это лучшее решение. Подумай над ним, детка. Помолись. Прислушайся к Богу и своему желудку. Во всех сложных ситуациях слушай, что говорит твой живот, что ты чувствуешь внутри.

Твой организм знает, какой ответ правильный. Мы все чувствуем через него, — и она с серьезным видом ткнула себя в большой живот. — Когда ты чувствуешь себя хорошо — решение верно. Но если у тебя что-то болит, бурчит или режет внутри, будь уверена: ничего путного у тебя не выйдет.

Пакстон рассмеялась над этой незатейливой премудростью.

Старая няня, как всегда, права, Квинни знала ответы на все вопросы и была умнее, чем мать, Джордж и сама Пакстон, вместе взятые.

— Квинни, сумасшествие даже думать об этом. — Пакстон села на стул и принялась грызть морковку. Квинни было приятно смотреть на нее — юную, красивую, с удивительно спокойным лицом. Она из людей, живущих в согласии со своим внутренним миром. Это цельная и сильная натура, что редко встретишь у таких молоденьких девушек. После смерти отца семь лет назад она немало передумала, это способствовало ее взрослению. — А что я скажу им?

— Правду, как только поймешь, в чем она для тебя. И пожалуйста, не делай ничего только потому, что я так сказала.

Делай то, что хочешь делать, что для тебя правильно, если уверена в этом Подумай еще раз обо всем. — Квинни опять многозначительно похлопала себя по животу.

Пакси расхохоталась и встала. Высокая, тоненькая, она была очень похожа на отца, в движениях ее сквозила обворожительная грация. Она была выше многих подруг и не замечала этого. К большому удивлению Квинни, она вообще не проявляла интереса к собственной внешности. Она была красива без усилий с ее стороны.

Пакси больше интересовалась тем, что происходило у нее в голове или в душе. Она была слишком похожа на отца, чтобы заботиться о красоте. Такое равнодушие к своим внешним достоинствам частенько раздражало мать, желавшую видеть Пакстон участницей показов мод в Юниор-лиге и Обществе дочерей Гражданской войны, но дочь не выражала к этому ни малейшей склонности. Она была тихой, задумчивой, ее всегда поражали суета и страсти, кипевшие на этих мероприятиях. Ей нравилось разговаривать о серьезных вещах с учителями в школе и немногими друзьями; они обсуждали недавние события во Вьетнаме, последствия гибели президента Кеннеди, позицию Джонсона но гражданским правам, Мартина Лютера Кинга и организованные им демонстрации. Пакстон увлекалась политикой, важнейшими событиями, их связью и влиянием друг на друга. Ей было действительно интересно думать и писать об этом.

Через неделю она подошла к одному из своих любимых учителей поговорить о колледже в Беркли.

— Я Считаю, это одна из лучших школ в стране. А почему ты спрашиваешь? — заинтересовался он.

Пакстон засомневалась, говорить или нет, и тут же ответила:

— Я думаю, стоит мне ехать туда или нет?

— Ответ из Рэдклиффа не оправдал твоих ожиданий? — Он знал, как она хотела поступить туда, и готов был искренне посочувствовать.

— Они отказали мне, как и Станфорд. Все остальные приняли. — Пакстон перечислила колледжи, куда она послала анкеты, и учитель тоже остановился на Беркли. Сам он был с севера и по себе знал, как важно обрести самостоятельность и собственный опыт. Он считал, что дети с запада должны ехать на восток, а с востока на запад на год или два, они должны посмотреть мир, чтобы расширить кругозор и представить себе все его разнообразие.

— Я бы на твоем месте не задумывался ни на минуту, это твой шанс. Оставь пока Рэдклифф, он никуда не убежит, ты сможешь перевестись туда на последних курсах. Бог с ним, езжай на запад, ты полюбишь его.

Она слушала и воодушевлялась. В конце концов, может, Квинни и права, может, это выход.

Пакстон ничего не говорила матери несколько дней, а в пятницу решилась и послала согласие в Беркли. Вечером того же дня за обедом она не выдержала.

— Я отправила свое согласие сегодня, — спокойно сказала она, ожидая бурю, которая вскоре последует.

— Молодец, — поспешил с похвалой брат. Ну вот она сделала так, как они с матерью и говорили. Оказалось, все не так сложно, как представлялось матери. — Ты довольна собой, Пакс? Ты заслужила похвалу.