Было ясно, что вот здесь и сейчас все кончилось, окончательно и бесповоротно. Ленский больше не позвонит и не будет таскать букеты по вечерам, то есть не будет ни-че-го.

– Андрей Ильич предлагает ночевать у него. Ты, Паша, тоже можешь ехать с нами, он говорит, места достаточно. И не нужно кого-то беспокоить среди ночи… – Тетя говорила вполне светским тоном, значит, окончательно пришла в себя.

Она может ехать «с ними»! Да, машина стояла возле ее подъезда, но она могла бы не выходить и молча принять приглашение. Вот только хозяин гостеприимного дома курил поблизости с отсутствующим видом и молчал. А тетя, будто очнувшаяся от летаргического сна, говорила не умолкая:

– Андрей Ильич обещал мне помочь, у него есть отличный юрист! Все складывается просто чудесно, да, Паша? – Паша тупо слушала, не понимая, когда это любезный Андрей Ильич и ее тетя успели обо всем поговорить. Неужели она так крепко спала?

– Да, чудесно, – радостные нотки в ее голосе прозвучали до ужаса фальшиво, и Паше стало стыдно. Она даже теперь не могла вести себя по-человечески, когда у нее был, похоже, единственный шанс поблагодарить человека за все, что он для них сделал. Но тетя явно устала дожидаться Пашиного решения, и Ленский маячил рядом, поэтому она сказала, обращаясь ко всем сразу:

– Спасибо. Я лучше домой. Завтра позвоню…

– Да-да, Паша, номер у тебя есть? Позвони! – Тетя кричала уже ей вслед.

Как хорошо, что было очень поздно, в квартире стояла тишина – маман, если и вернулась, то уже спала, Паша выяснять не стала. Главное, никому не было дела до того, почему она заявилась в одних носках – тапки она оставила тете – и вообще имеет вид не вполне нормального человека. И никто не услышал, как Паша рыдает, запершись в ванной и открыв душ.

Несмотря на бурную ночь, Паша проснулась рано. Она открыла было глаза, но тут же крепко их зажмурила, потому что испугалась – а вдруг ей все приснилось. Они никуда не ездили, и не было ни темных коридоров пансионата, ни Николаши с его басом, и тетя Геля по-прежнему сидит на своей жалкой коечке и ждет. Приснившийся сон был слишком хорош, чтобы оказаться правдой.

«Нет, так нельзя», – сказала себе Паша и откинула одеяло, она просто проверит, и все. Паша вышла в прихожую, не сразу нашарила на стене выключатель, словно находилась в чужом доме, и посмотрела. У стены маленькой горкой лежали Манины туфли, придавленные парой красных сапожек – не глядя стянула, перешагнула и пошла, рядом – несколько пар обуви маман. В понедельник придет Татьяна, почистит, уберет лишние пары. Пашиных ботинок-вездеходов не было, и она облегченно вздохнула. Пожалуй, это станет лучшей новостью наступающего дня, пока. Интересно, а тетя уже проснулась? Как ей спалось на новом месте?

Паша вовсе не собиралась представлять квартиру Ленского и уж тем более его самого, только что вылезшего из постели. Как-то само собой подумалось – а интересно, у него по утрам такой же глянцевый вид?

То есть на самом деле Пашу интересовала только тетя, все-таки человек в ее возрасте столько пережил, и прошедшая ночь наверняка далась очень нелегко. А Ленский просто пришелся «к слову». Вот только как она будет с ним говорить по телефону, ведь ответит наверняка он сам. Вот и прекрасно, именно тогда она и извинится как следует. Пусть Ленский вычеркнул ее из числа своих знакомых, она все равно это сделает. Только бы голос не подвел.

А ведь это ее последнее утро здесь. Подумать только, Паша вспомнила об этом лишь сейчас, оказывается, это перестало быть для нее важным. И сердце не сжалось тоскливо, наоборот, какая-то пружинка внутри распрямилась и заставила Пашу действовать быстро и четко.

Она приняла душ, выпила кофе. Задумчиво посмотрела на свой бокал с именем «Паша». Ладно, его она тоже заберет с собой, хотя твердо решила взять только самое необходимое. Но что делать бокалу «Паше» в этом доме без своей хозяйки? Она сложила вещи в рюкзачок, принявший более или менее приличный вид после стирки. Оказалось очень кстати, что маман привыкла спать до обеда, а у Татьяны выходной.

Что-то подсказывало Паше, что сценарий изгнания из дома паршивой овцы вполне мог повториться. И бедной Татьяне пришлось бы сопеть у Паши над ухом? Между прочим, «самых необходимых вещей» оказалось совсем негусто, пара-тройка тряпок, и все.

Эти ее вытянутые свитерки и потертые штаны – одежда шестнадцатилетнего мальчика. А она не мальчик, она Прасковья. И мама ее обожала, пусть только три, нет, целых три месяца, и еще до рождения… Паша сложила в рюкзак путеводители, карты, буклеты, все то, что собирала. Немного же она нажила. На самое дно рюкзачка Паша сунула статью, которую нужно было давным-давно перевести для одного журнала, потрепанный словарь и свой рабочий блокнот. Ну вот и все, она была готова.

Впрочем, оставалось последнее дело, самое важное, и Паша присела за стол. Поискала листок бумаги, ручку и поразилась – как в гостиничном номере, где есть мебель, какие-то вещи, но нет непредусмотренных мелочей типа писчих принадлежностей. Она снова полезла в рюкзак, достала блокнот и, вырвав из него листок, начала писать.

«Маман… – Паша и задуматься не успела, как слово написалось будто само собой. Все равно как «сударыня» или «мадам», и Паша не стала ничего исправлять. Она так и написала: «Маман! Теперь я знаю правду. Тетю Ангелину я из пансионата забрала, и больше она туда не вернется. Никогда. Я сняла себе квартиру, так что обо мне не беспокойтесь…» Она еще подумала немного, но больше ничего не придумывалось, и потом, самое главное она написала. Все, что может заинтересовать маман. Паша подписалась: Прасковья Хлебникова. Она знала, что беспокоиться не будут, но эта мысль теперь почти не причинила боли, а Татьяне она обязательно позвонит.

Паша вынесла гитару и рюкзак в прихожую, достала из шкафа свои старые сапоги, обулась и только тогда направилась в гостиную. Дверь едва слышно скрипнула, впуская Пашу. Она секунду помедлила на пороге, потом подошла и положила на полированную поверхность стола белую заплатку записки и только тогда повернулась к портрету. Пускай в комнате было еще сумеречно, но лицо отца точно светилось, так что Паша видела каждую морщинку, каждую черточку. Она подошла к портрету совсем близко и встретила отцовский взгляд. «Прощай, папа, и прости», – беззвучно попросила Паша. На женщину, сидевшую в кресле, она даже не взглянула.

Ветер был холодным, но ей показалось, что он пахнет как-то по-особенному – волнующе и… немного тревожно. Это потому что весна, потому что свобода, и она вдохнула глубоко-глубоко.


Ну и куда можно пойти в такую рань, если у тебя нет конкретной цели? «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро», – считал один очень симпатичный медвежонок. Может быть, но не в данном случае. Будить Лену в выходной? Жалко. Паша растерянно огляделась по сторонам – так куда же все-таки пойти? Может, в супермаркет? Рюкзак на плече запел, Паша шла и слушала навязчивую однообразную трель. Да что же это с ней такое! Мобильный названивает уже минуту, а она идет себе и идет, сама не ведая куда.

В окошечке высветился безымянный номер, но ей имя и не требовалось. Сердце засуетилось, заспешило куда-то – звонил мистер икс.

– Да, – прохрипела Паша в трубку, и сама не узнала собственного голоса.

– Алло, кто это? – властно вопросила трубка тетиным голосом. А Паша-то было подумала, то есть очень хорошо, что это всего лишь тетя.

– Это я, тетя Геля, я.

– Почему у тебя голос, как у загулявшего матроса?

Почему именно матроса, хотелось спросить Паше, но тогда разговор грозил затянуться, и она промолчала. А тетя уже требовательно спрашивала:

– Ты где?

– На улице, возле супермаркета.

Тетя хмыкнула и повторила в сторону – ясно кому – «у супермаркета». Ясно кто пророкотал что-то в ответ, но Паша не разобрала.

– Когда ты будешь свободна? – спросила тетя и как-то странно всхлипнула.

– Тетя, ты что, плачешь?!

– Что ты, конечно, нет. Это Чипс, он прямо рвется к трубке. Обожает подслушивать и все-все понимает, мне Андрюша сказал. Гениальная собака! Так когда ты освободишься?

Странный вопрос, если учесть, что Паша была свободна уже со вчерашнего дня. Свободна от постоянного места жительства, от работы, от семьи, какая бы она ни была. Даже от некоторых знакомых.

– Я еще не добралась до подруги, – сообщила Паша, надеясь, что тетя не станет выяснять, какое у нее там в это время дня может быть дело. Тетя не стала, она была занята – передавала услышанное дальше по инстанции. Пашу это начинало раздражать.

– Андрюша говорит, чтобы ты от нее сразу позвонила. – Тетя явно отвернулась, послушала и добавила: – Андрюша говорит, что он прямо сейчас может за тобой приехать и отвезти куда надо. Перестань, наконец, облизывать трубку!

– Что?! Я не…

– Да это я не тебе, а Чипсу. Андрюша говорит…

– У меня зарядка кончается, я позвоню от Лены, – быстро сказала Паша и отключилась.

Ничего себе, Андрюша у нас с языка не сходит, он уже дороже родной племянницы… Андрюша! Тетя произносила его имя каким-то вибрирующим голосом, похоже, она просто упивалась обществом этого самого Андрюши. А он даже не снизошел до личного разговора. Хотя и в самом деле, а о чем ему теперь с Пашей разговаривать?

Не распускай нюни, Хлебникова! – похоже, этот девиз становится главным в ее жизни – потом будешь посыпать голову пеплом, а сейчас давай, шевели ногами! И действительно, Паша пошла бодрее. Может быть, он будет общаться с ней хотя бы через посредников?


Лена слушала Пашу, прижимала к губам исколотые пальчики с короткими ногтями и абсолютно не походила на жрицу. В этот момент она походила на встрепанного вороненка, выпавшего из гнезда. При этом подруга смотрела на Пашу такими глазами, что та начала ощущать себя чуть ли не героиней триллера.