Оставалась одна проблема. Послушные шестнадцатилетние девицы оставляли его холодным. Его привлекали непокорные. Такие, как сама Элен и жизнерадостная Симона Арчер.


Симона вернулась на конюшенный двор и огорчилась, увидев чужой экипаж. Значит, в Беллемонте к обеду, как часто это случалось, — гости. Ее мысли кружились, как мутная вода Миссисипи во время весеннего разлива, и ей не терпелось расспросить мать, но теперь все откладывалось. Симона вошла в дом через заднюю галерею и, услышав в салоне голоса, поднялась по черной лестнице. Она нашла Ханну в спальне. Служанка раскладывала на кровати ее темно-синее платье с кружевной черной верхней юбкой и черными кружевами на рукавах.

— Я опаздываю, Ханна, но я должна вымыться.

— Да, мамзель, вы пахнете лошадьми.

— Побыстрее. Кто внизу?

— Родители господина Робера. Они останутся на ночь и завтра поедут к господину Роберу, мадам и внукам.

— Это хорошо, — сказала Симона, но сама расстроилась.

Сегодня вечером не будет возможности поговорить с матерью, зато и не придется рассказывать о присутствии на земле Беллемонта Чичеро Латура и сбежавшей горничной месье Бруно. Она решит, что делать с этим после того, как пообщается с матерью.

Почему такой порядок вещей показался ей логичным, она не знала и не задумывалась. Ее первой задачей было пережить семейный обед с родителями мужа Тони и вести себя так, чтобы никто не догадался о том, какой шок она испытала…

— Вот и она! — воскликнула мать.

— Я уже собирался послать грума, чтобы посмотреть, не сбросила ли тебя кобылка в канаву, — пошутил отец.

— Эта кобылка прыгает прекрасно, папа. Извините за опоздание. Я не сдерживала ее, и мы ускакали гораздо дальше, чем я представляла себе. — Она присела в реверансе перед гостями. — Месье. Мадам.

Месье Робишо, представительный джентльмен с военной выправкой человека, проводящего большую часть своего досуга в добровольной луизианской полиции, подал ей руку и расцеловал в обе щеки, затем мадам Робишо также тепло приветствовала ее.

— Обед готов, — сказала Мелодия Арчер, взглянув на мужа.

Тот предложил руку мадам Робишо. Мелодия последовала за ними через холл в столовую с месье Робишо. Алекс предложил одну руку своей юной жене, а другую сестре. Они разместились за длинным столом, и Мелодия позвонила в колокольчик, чтобы принесли еду.

Симона изучала мать, мило болтавшую с мадам Робишо об их общих бесценных внуках, и старалась увидеть в любимой матери семейства, чью красоту до блеска отполировали годы, юную девушку, внушившую роковую любовь окторону, считавшему себя наследником французского титула и луизианского состояния.

Увлеченная своими беспорядочными мыслями и воспоминаниями о странной встрече в старом особняке, она почти не уделяла внимания разговору за столом.

Алекс и его молодая жена шептались и успешно находили предлоги, чтобы коснуться друг друга. Симона и Тони называли их «наши влюбленные».

Жаль, что сестры не было. Было бы легче задать вопросы Тони, а не матери.

Ароматный вечерний воздух вливался в комнату через высокие открытые окна, выходившие на галерею. Неожиданно раздались суматошные звуки: лай собак, крики мужчин и топот лошадиных копыт на подъездной аллее. Пламя свечей на столе заколыхалось. Все перестали есть и прислушались.

Лошади не остановились у дома, а проскакали дальше по аллее к жилищам рабов. Собаки лаяли и выли, истерично визжа, когда пугающий свист хлыстов рассекал воздух.

Джеф Арчер отложил вилку и посмотрел на сына. Алекс встал, бросив салфетку на стол, и последовал за отцом из комнаты.

Минуту спустя со своего места в дальнем конце стола Симона увидела, как они остановились у парадной двери у стойки с оружием и взяли винтовки. Симона вопросительно посмотрела на мать и заметила в глазах Мелодии отражение собственной тревоги.

Симона встала:

— Оставайтесь с гостями, маман…

— Ерунда, мадемуазель! — вмешался свекор Тони, вытирая рот и приподнимаясь, но Симона сказала:

— Пожалуйста, оставайтесь с дамами и заканчивайте обед, месье Робишо. Я выясню, что случилось.

Не обращая внимания на неодобрительные взгляды, она быстро прошла через вестибюль на заднюю галерею, с которой только что сошли отец и брат. Повариха и ее помощники стояли во дворе, таращась вслед мчащимся галопом всадникам.

— Возвращайтесь на кухню! Продолжайте обслуживать мадам и гостей, — приказала Симона.

— Да, мамзель, — покорно ответили они, все еще глядя вслед незваным всадникам.

Луна поднималась, отбрасывая длинную желтую дорожку на аллею, ведущую мимо молчаливой темной сахарной мельницы к хижинам рабов. Всадники остановились возле первой хижины, где жил Оюма. Пожилой надсмотрщик с достоинством стоял на их пути, его белые волосы сияли в лунном свете, рубашка была расстегнута. Джеф и Алекс виднелись двумя бегущими к этой группе тенями.

Оюма что-то сказал. Симона была слишком далеко, чтобы расслышать, и ведущий всадник завопил:

— Это нехорошо, старик.

К своему ужасу, Симона узнала надсмотрщика месье Бруно.

— Я не позволю обыскивать хижины моих рабочих, Пикенз, — сказал Оюма. — Если беглянка прячется здесь, я скоро узнаю. Я сообщу вам завтра.

— Я посмотрю сам. Прочь с дороги!

Пикенз послал лошадь вперед и поднял хлыст, но Оюма не шевельнулся. Джеф закричал:

— Стойте! Что здесь происходит?

Хлыст надсмотрщика просвистел в воздухе, ударив Оюму по лбу прямо под белыми волосами. Кровь полилась на глаза из открывшейся раны. Оюма медленно опустился на колени.

— Ты, ублюдок, — закричал отец Симоны. Он поднял ружье и выстрелил над головой Пикенза.

Испуганные лошади встали на дыбы, и все три всадника, с трудом сдержав их, повернулись лицом к Джефу и Алексу.

— Эй, не стреляйте, мистер Арчер! — крикнул Пикенз. — Мы ищем беглянку из Бельфлера, ее след привел сюда. Она пряталась в старом особняке.

Она? Сердце Симоны как будто перестало биться. Они были в старом особняке! Что они нашли? Что случилось с девушкой и красавцем октороном, ее защитником?

— Как вы смеете хлестать моего надсмотрщика? Убирайтесь с моей земли! Немедленно!

Симона никогда не видела отца в таком бешенстве. Он широким шагом прошел мимо всадников и склонился над Оюмой. Лошадь Пикенза попятилась от его дымящегося ружья.

Алекс нацелил свое заряженное ружье на незваных гостей и спросил:

— Женщина-рабыня? Мне казалось, что месье Бруно потерял мужчину.

— Сбежали двое. Мы взяли ее след у пристани с этой стороны озера.

— Откуда вы знаете, что она была в старом доме?

— Повсюду в пыли следы. Кто-то прятался там. Но собаки потеряли след, когда нашли остатки еды на передней галерее.

Алекс коротко рассмеялся:

— Очевидно, собаки нашли крошки, которые мы с женой оставили белкам.

У Симоны закружилась голова. Когда Алекс и Орелия гуляли там?

Ее отец все еще был в ярости.

— Если вы сделаете что-нибудь подобное снова, я буду стрелять без предупреждения. Если вам что-то понадобится здесь, вы сначала придете ко мне. Ясно?

— Да, сэр, — сказал Пикенз со злобной гримасой.

— Я сам объясню это вашему хозяину.

Пикенз кивнул своим приятелям. Симона стояла в стороне, пока они не проскакали мимо, затем подбежала к Оюме, которого поддерживал отец. Старик все еще стоял на коленях, оглушенный и окровавленный. Кости черепа виднелись через глубокую рану.

Алекс оттолкнул Симону и вместе с отцом дотащил Оюму до задней галереи. Они уложили его на длинный стол, обычно используемый для обедов на свежем воздухе.

— Приведи маман, — сказал Джеф Симоне, — и принеси ткань для бинтов.

5

Месье и мадам Робишо тактично удалились в спальню после того, как их уверили, что незваные гости оставили усадьбу, а Оюма выздоровеет. Седовласый надсмотрщик, рану которого зашили и перевязали, получил дозу настойки опия и был отнесен в хижину. С ним оставили одного из молодых рабов, который должен бы поднять тревогу, если Оюме станет плохо.

Симона отнесла свечу наверх и нашла в своей спальне Ханну, ожидавшую ее, чтобы расчесать ей волосы. Жалюзи были открыты, и ночной ветер вздымал прозрачные занавеси. Свежая ночная рубашка лежала на кровати.

— Кто тот мужчина, который искал здесь беглую рабыню месье Бруно? — спросила Ханна.

— Его надсмотрщик.

— Вероятно, сбежала девушка, которая плакала. Та, которую господин Бруно не хотел продать? Почему они искали ее здесь?

— Я не знаю, Ханна. Он сказал, что собаки взяли ее след с пристани на ручье Святого Иоанна. Должно быть, он подумал, что она переплыла озеро в лодке. — Симона чувствовала себя очень усталой. — Расстегни мне платье, Ханна.

— Но ведь это не значит, что она прибежала в Беллемонт?

— Конечно нет. О, как хорошо, — вздохнула Симона, когда Ханна ловко расшнуровала и сняла корсет.

— Я бы ее узнала, если бы увидела. Но если она приплыла на лодке, кто-то привез ее, мамзель. Я не думаю, что она могла сама пересечь такое большое озеро и найти это место.

— Оюма проведет поиск.

— Э! Оюма еще поболеет! Тот надсмотрщик вернется?

— Нет, если думает о себе.

— В Бельфлере говорят, что он отвратителен.

Симона вздохнула:

— Все, хватит, Ханна, забудем об этом! — Она произнесла эти слова более резко, чем намеревалась.

— Да, мамзель, — сказала горничная с ноткой упрека в голосе.

Оставшись наконец одна, Симона поняла, что ее беспорядочные мысли не дадут ей заснуть. Все очень расстроились из-за беспричинного нападения на Оюму. Симона знала, что родители любят старого надсмотрщика, но мать была явно потрясена, она мертвенно побледнела. Возмущенный этим поступком отец сказал, что заявит протест месье Бруно из-за жестокой выходки Пикенза и нарушения границ Беллемонта. Реакция родителей взволновала Симону. Казалось, она подтверждала невероятную историю Чичеро Латура.