— «Молящиеся статуи», Димитриос! Ну разумеется. Ты же знаешь, о них на какое-то время забыли. Почему бы не опубликовать об этом статью в «L'Ancienne»?

— Действительно, почему бы и нет? — Димитриос повернулся к остальным. На этой приятной ноте они и покинут это странное сборище. — Тара является редактором очень эрудированного издания, у которого немного читателей, но зато они все энтузиасты. — Он взял ее за руку, поднял с шезлонга и вежливо поклонился хозяевам. — А теперь нам пора прощаться. У нас осталось всего несколько дней на раскопках, так что мы должны начать нырять с утра пораньше. И мы будем очень вам признательны, — Димитриос скупо улыбнулся, — если вы снова не начнете масштабную охоту на акул. — Они повернулись, чтобы уйти.

Перри крикнул им вслед:

— Тара, если завтра вы найдете статую женщины-атлета и если она окажется недоделанной, тащите ее сюда. Вы ведь знаете, мы собираем предметы примитивного искусства.

Он выстрелил в море еще одной пробкой.

— Бог ты мой, какая серьезная дамочка.

— А ее босс в нее влюблен, — заметила Блэр, протягивая свой бокал.

— А я влюблен в тебя, — осклабился Леон, позволив себе последний взгляд на Тару, удаляющуюся от яхты на корабельной шлюпке. Он вылил остатки своего шампанского Блэр за шиворот и протянул бокал Перри за новой порцией.

Ледяное шампанское заставило Блэр взвизгнуть.

— Ах ты, грубое животное! Я накажу тебя за это и буду спать сегодня с Перри. Или, — она многозначительно помолчала, — я еще не знаю. Вы оба сегодня такие забавные, и, возможно, я буду спать с вами обоими. Если, конечно, — она снова сделала паузу, — вы не предпочтете друг друга, по-гречески.

Леон снова полил ее шампанским, мимоходом отметив, что головная боль не исчезла. Он ощущал ее за глазами, как тупое давление, но предпочел не обращать внимания.

— Шутить изволите? Это не для нас. Мы с Перри настоящие американцы с красной кровью. Нас интересуют девушки, но мы научились делиться.

— Прошу прощения, приятель, — сказал Перри, — у меня-то кровь голубая.

— Ну, у меня нет этих предрассудков, — поддразнила их Блэр. — Интересно, а кто из вас собирается свалить греческую богиню с ее пьедестала?

Леон и Перри одновременно показали пальцами друг на друга.

— Первую попытку делаешь ты, — засмеялся Леон. — Она ведет себя как маленькая девственница… а ты у нас специалист по девственницам.

— Не пойдет. Тут у нас интеллектуальная девственница, уж поверь мне, а такую ты можешь заболтать и соблазнить лучше меня. Но готов поспорить, она так просто не уступит, это крепкий орешек.

— Пари? Ну и сколько ты мне отводишь времени? — Леон поцелуями слизал шампанское с груди Блэр.

— Ладно. Давай заключим настоящее пари. В обычном случае я бы дал тебе пару дней, но она такая серьезная, черт побери, а на болтовню уходит много времени. Потому пусть будет две недели.

— Но профессор сказал, что они возвращаются в Афины в следующий четверг. Получается всего одна неделя.

Перри задумался.

— Ну и что? Мы ведь все равно собирались свозить тебя в Афины. Так что, когда эта «Пандора» отплывет, мы тоже двинем отсюда, поселимся примерно на неделю в гостинице «Великобритания» в Афинах и отплывем в Штаты пораньше. — Он хитро взглянул на Блэр. — У тебя будет дополнительное время, чтобы побегать за двадцатидвухкаратным золотишком. Богиня не сдастся за неделю, Леон, даже тебе.

— Посмотрим. И что я получу, кроме богини, если выиграю?

Воодушевившийся Перри взял со столика для коктейлей свистульку:

— Вот твой приз! Но если ты проиграешь, то угощаешь нас ужином у мамы Розы, когда вернемся домой.

Все трое покатились со смеху. Леон выхватил свисток у Перри и дунул в него.

— Договорились! Но лишь потому, что мне действительно хочется заиметь эту примитивную штучку.

Блэр выскользнула из своего платья.

— Только ты уж докладывай нам каждый день, как продвигаются дела с этой маленькой примитивной штучкой, дорогой Леон. В конце путешествия нам так или иначе необходима кульминация. Но взгляните, сегодня полная луна. Давайте поплаваем.

— Ты с ума сошла? Там же весь день резвились акулы.

Но Блэр уже исчезла.

Мужчины рассмеялись, сбросили свои одежки и нырнули вслед за ней.

Глава третья

Тара снова уплывала от него, и Димитриос следовал за ней. Он дернул ее за один ласт, чтобы привлечь внимание, и сделал знак, чтобы она немедленно всплывала. Удивленная Тара проверила давление в баллонах и обратила к нему вопросительный взгляд. С ним тоже вроде бы все в порядке. Почему он хочет прервать столь драгоценное пребывание на дне? Тут так еще всего много! Но Димитриос решительно указывал на поверхность и провел ребром ладони по горлу, подтверждая окончательность своего решения.

Когда они выбрались на палубу, команда тоже удивилась. Что случилось?

Димитриос мягко всех успокоил, объяснив, что его затошнило, и предложил Таре пройти с ним в каюту, чтобы, пока он отдыхает, обсудить последние планы. По пути он несколько покровительственно похлопал по плечу молодую практикантку.

— Все хорошо, — заверил он ее.

Она была одной из его любимых учениц, и он надеялся со временем сделать из нее настоящего археолога. Вот только за это лето она прониклась к нему обожанием. Такое за его карьеру случалось три или четыре раза, когда студентка или коллега ошибочно принимала свое восхищение его знаниями и способностями за зарождающуюся любовь. Он понимал, в лучшем случае — это всего лишь милое заблуждение. Никто из них не знал его достаточно хорошо, чтобы действительно полюбить его. Димитриос, не желая никого обижать, выработал такую линию поведения, которая помогала не только восстановить нормальные рабочие отношения, но и демонстрировала сочувствие их хрупкому психологическому состоянию. Он специально выделял их, но всегда подчеркивал свое главенствующее положение, что давало ему возможность установить дистанцию, не позволяя им думать, что он ими пренебрегает. Такое внимание со стороны женщин, конечно, льстило. Как-то раз — всего лишь раз! — он поддался на заигрывания коллеги-итальянки, но роман продлился меньше года, потому что и она тоже купилась не на него самого, а на его положение.

И, разумеется, еще была Тара, которая действительно знала его так же хорошо, как он знал сам себя, но которая никогда не замечала его как мужчину. Никогда. Закрыв дверь своей каюты, он жестом предложил ей сесть на диван, а сам уселся за письменный стол. И теперь тот же Димитриос, который пришел в ужас от возможности потерять ее там, среди акул, станет ее боссом и будет выговаривать ей за ее безответственное поведение. Как же иначе? Иначе никак нельзя.

Но она беспокоилась о его здоровье. Смотрела на него встревоженными глазами и ждала, когда он заговорит.

— Все в порядке, — начал он, — я вовсе не болен. Надо же как-то объяснить, почему прервано погружение. На самом деле мы должны обсудить твою настойчивую попытку отходить от меня под водой. Мне казалось, та история с акулами, когда ты вполне могла погибнуть, послужила тебе хорошим уроком, но ты, в той или иной степени, продолжаешь делать то же самое каждый день. Сегодня утром ты сделала это дважды, и вот сейчас — снова. Разве непонятно, что ты таким образом подвергаешь нас обоих физическому риску, не говоря уже о том, что я беспокоюсь, когда теряю тебя из вида? Как, по-твоему, я чувствовал себя в тот день, когда искал тебя в море среди акул?

Тара почувствовала острые угрызения совести. Ей почему-то казалось: она бы легче воспринимала его критику, если бы он говорил с ней не так мягко. Его бесконечное терпение заставляло ее чувствовать себя еще более виноватой. Ведь она всем ему обязана. Как могла она вести себя подобным образом?

— Ты прости меня, — сказала она. — Не то чтобы я забыла про акул. Честно, я никогда в жизни так не пугалась, как в тот день. Но ведь обстоятельства тогда были совсем необычные, вряд ли мне когда-нибудь еще так повезет. И все же, как только я спускаюсь вниз, то сразу начинаю думать: если я нашла одну целую фигурку, то почему бы не найти и еще? Что, если их куда-то перевозили? Тогда там может обнаружиться целый ящик. Допустим, во время кораблекрушения ящик развалился, и теперь на дне похоронены десятки этих скульптур. С того дня как я нашла первую, меня, как магнитом, тянет ко всем странным очертаниям. Я знаю, это меня не оправдывает, но… Вдруг там действительно разбросан целый ящик бронзовых фигурок?

Димитриос широко улыбнулся и покачал головой. Он всегда чувствовал себя беспомощным перед ней. Разве можно порицать такой оптимизм, такой энтузиазм? Ее серые глаза были широко открыты и горели ожиданием.

— Ты и твои боги… — вздохнул он.

* * *

— … И тогда она рассказала мне о своем имени, на самом деле ее зовут Кантара. Так вот, с древнегреческого это переводится как «гиря для весов». И она рассказывала и рассказывала про крошечные весы, сделанные из чистого золота, которые иногда находят в древних могилах. Они символизируют весы, на которых взвешивается душа человека. И дальше она начала говорить о том, как в «Илиаде» Агамемнон взвешивает души Ахиллеса и Гектора, чтобы определить, кто умрет первым…

— Все, я больше не хочу ничего слушать, — простонал Перри Готард.

— Придется. Я же слушал. И затем она начала занудствовать насчет своего отца-грека, Костаса, который дал ей это имя, чтобы у нее всегда была чистая совесть и добрая душа. — Леон распластал свое мокрое, голое тело на палубе. — Не уверен, что грошовая свистулька стоит всех этих мучений. Мне приходится вытаскивать из своей памяти все те ошметки, которые там застряли от изучения древней истории. Она может говорить на эту тему бесконечно. А точнее — она только об этом и говорит.