Сьюзен Сассман - На диете

Скомканные остатки картона полетели в воду.

Сара-Джейн Куинлин, моя дорогая изменница, предаю твою нежную южную душу морю.

Меня так трясло, что ноги не слушались. И не только от холода – скорее от ужаса и отчаяния. Всю сознательную жизнь меня сопровождали две верные подруги – Сара-Джейн и пачка сигарет. Единственные подруги! И в одну дьявольскую ночь я разом лишилась обеих. Как встречу я завтрашний день одна, без них?

Сигаретные коробки гипнотизировали меня, покачиваясь на волнах. Не так уж далеко от кромки льда. Блоки запаяны в целлофан, пачки внутри наверняка еще сухие! Если распластаться по льду, подползти к самому краю и тянуть, тянуть руку изо всех сил... Я как сомнамбула двинулась к воде. Шаг, другой...

И все же я оторвала жадный взгляд от проклятых коробок, заставила себя повернуться к ним спиной и заковылять к дому.

– Уже вернулась? Так быстро?

Мокрый после душа Фрэнклин драпировал бедра полотенцем перед зеркальной стеной. Я втянула ноздрями влажный пар. Точно склонилась над кастрюлькой овсянки! Патока, жирное молоко, темные крапинки изюма в каждой ложке... Не буду думать о еде! Ни слова, ни мысли о еде. Одежда выстудилась на улице, от нее веяло свежим мартовским утром. Лед... Кубики льда в высоком стакане с шипящей пепси... Золотистая хрустящая корочка горячего пирожка с тягучей вишневой начинкой... Я поспешно сдернула перчатки и шапку. От греха подальше!

Фрэнклин, вооружившись феном, сосредоточенно очищал от пара зеркало над раковиной. Получался ровный круг – такой правильный, просто загляденье. И в нем, как в нимбе, предстало его лицо. Породистое, волевое, красивое настоящей мужской красотой. Я шагнула к нему, ласково обвила руками атлетический торс. Мой герой дернулся.

– Эй, осторожней! Ты вся потная и руки ледяные.

– И вовсе нет.

Какое там вся потная, я даже не запыхалась. Боже, мне бы только уткнуться лицом в эту надежную спину! Я сорвала с себя семь слоев утепленного трикотажа – все эти бесконечные толстовки и футболки, носки, фирменные легинсы с эластаном, хлопчатобумажный спортивный лифчик – и наконец прильнула к спине мужа, послушно следуя каждому изгибу его тела.

– Ну же, Барбара! – Фрэнклин методично втирал в волосы мусс для укладки.

– Дети уже в школе. – Я пощекотала губами его шею.

– Дела, родная, дела! Завтрак с консультантами. Предвыборная стратегия, все такое...

Фрэнклин занялся волосами, бережно расчесывая каждую прядь. Пересаженные с затылка волосяные мешочки за год превратились в холеную белокурую шевелюру. Я восточной гурией заскользила вниз по его спине, пересчитывая губами позвонки, распеленывая бедра из полотенца.

– Бавбава!

Он уже чистил зубы. Прополоскал рот, сплюнул. Эликсир для десен, самая лучшая шелковая нить для зубов, отбеливающая паста, освежитель дыхания. Да, мой муж с почтением относится к своей ротовой полости. А вот я нет, запросто могу пройтись языком по его пояснице, пахнущей туалетным мылом. Пока я обхаживала тыл, руки мои жили собственной жизнью на фасаде – поглаживали, ласково теребили. Толку! Ладно, Фрэнклин не виноват. Он и в лучшие годы не был ранней пташкой.

Отвернувшись наконец от зеркала, Фрэнклин подхватил меня под локти, поставил на ноги и потрепал по щеке:

– И не думай.

Соблазнил и бросил, вот как это называется. Ну ладно, просто бросил – соблазняла я.

Утренний туалет Фрэнклина вступал в заключительную фазу – бритья и дезодорации. Я пристроилась на краю необъятной ванны и повернула крылья позолоченного лебедя, служившего краном в этом храме Идеального Тела. Распахнутый птичий клюв принялся изрыгать воду. Одна щека Фрэнклина уже скрылась под мыльной пеной. Ну, Барбара, включай секундомер – теперь в твоем распоряжении полных две минуты его безраздельного внимания.

– Бросаю я эти променады по утрам, – обронила я равнодушным тоном.

– Что так?

– Ничего. Скучно.

– А может, просто идешь на попятный?

Он сорвал оранжевую пластиковую крышечку с дешевой одноразовой бритвы. Шикарный бритвенный станок от Тиффани – серебро, самая высокая проба – скучает без дела на верхней полке в шкафу, бережно упакованный в полиэтилен, – не дай бог, потемнеет от сырости! Фрэнклин четко различает вещи “на особый случай” и рядовые, которыми пользуется в обыденной жизни.

Впрочем, это у него наследственное. Где тот чудесный кашемировый джемпер с бисером, что я преподнесла его мамаше в честь первой годовщины нашей свадьбы? Полеживает себе в пакете, и тоже на верхней полке, – только уже в ее шкафу. За семнадцать лет моей семейной жизни свекровь надела его ровно семнадцать раз.

Происходит это знаменательное событие в день ее рождения, когда она подает нам первосортную телятину. “О, дорогая, специально заказывала у знакомого мясника, да не забудь полить кисло-сладким яблочным соусом! Видишь, как замечательно пропекся картофель? А вот фирменные рулеты по-фермерски, тут вся суть в укропном маринаде, сама его готовлю, чудо, а не маринад, – секретное оружие бабули Аверс. И отведайте двухслойный творожный пирог с шоколадом... Черт бы вас побрал, я весь день провертелась у плиты, а вы ковыряетесь в тарелках, словно пара пташек, и так каждый год, ну что за праздник!”

– Да какой там попятный! – отмахнулась я от замечания целеустремленного супруга. – Просто без Сары-Джейн совсем не то.

Фрэнклин промычал что-то сочувственное, сведя брови скорбным домиком. Битва с последним упрямым волоском на шее целиком поглощала его.

– Помнишь, Сара-Джейн засекла домушников? – снова заговорила я. – Ну, те седенькие голубки, присматривавшие очередное дельце под прикрытием утренней прогулки? Так вот, они встретились мне сегодня.

Я бессознательно перебирала пальцами под струей обжигающе горячей воды. Почти кипяток, недолго и обвариться, но эта внешняя боль заглушала ту, что занозой торчала у меня в сердце. – И знаешь, когда рядом нет Сары-Джейн, это самые обыкновенные старики. Просто выбрались подышать свежим воздухом.

Фрэнклин снова выразил сострадание – на сей раз одной левой бровью.

Я напустила полную ванную пара, будто его было мало. От влаги мои волосы закурчавились с утроенной силой, – казалось, я слышу, как они поскрипывают, сворачиваясь в спирали. Недобритое лицо мужа потонуло в запотевшем зеркале. Фрэнклин сердито включил вытяжку и обогреватель. Судя по мрачному взгляду, призраки грядущих счетов за электричество уже начали разнузданную пляску в его воображении.

Я распласталась на пушистом белом ковре и придирчиво вгляделась в свое отражение в зеркальном потолке – благо пар быстро рассеивался. Лишние четыре с половиной килограмма равномерно и незаметно распределились по всему телу. Это не мешало мне каждое утро впадать в истерику, стоя на весах и бессильно наблюдая за стрелкой. Эта тварь упорно склонялась все дальше вправо – деление за делением.

Никогда прежде не позволяла я себе набирать больше одного килограмма, разве что во время беременности. И едва появлялся незваный сорок девятый килограмм, тут же лишала себя бокала вина за ужином, а то и самого ужина, ограничиваясь только бокалом. И так до тех пор, пока вес не возвращался в норму. Надо что-то придумать, и срочно, пока Фрэнклин не заметил. Он питает прямо-таки неодолимое презрение к толстухам вроде родной мамаши и сестричек. А моя дружба с Сарой-Джейн так и осталась для него непостижимой тайной.

Я закинула руки за голову и сладострастно выгнулась. Воплощение соблазна. Кадр из дорогой, мастеровитой порнухи: роскошное тело в роскошной обстановке. Я покосилась на Фрэнклина – тот методично скреб лезвием правую щеку. О да, а над телом грозно высится детина в черной маске и кожаных гетрах на волосатых ногах, и режиссер орет: “Камера, мотор!” Я со вздохом скрестила руки на своей невостребованной груди, согнула ноги в коленях и приступила к обязательной программе – пятьдесят подъемов тела из положения лежа.

– Знаешь, что теперь самое плохое? Без Сары-Джейн.... я трачу в два раза... больше времени... уф!., а прохожу... в два раза меньше...

– Не брякайся сразу на спину! Медленнее. Нагружай пресс! – потребовал Фрэнклин, выключая воду. Мол, незачем лить ее попусту, пока жена не покончила с гимнастикой.

Я послушно снизила темп.

– Сегодня срезала путь. Пересекала улицы по диагонали... прямо через газоны.

– Какой смысл? – удивился муж, скобля уже левую щеку. – Ты же бегаешь ради здоровья. Не отдых и не развлечение.

– Но рядом больше нет Сары-Джейн... чтобы напомнить об этом.

Плеснув на ладонь лосьона, Фрэнклин бережно и любовно похлопывал по свежевыбритым щекам.

– Ну так позови кого-нибудь за компанию.

– Зову. Тебя.

– Барби, ты же знаешь, у меня нет времени.

Ну да, нет, не было и не будет. Фрэнклин обследовал ушную раковину кончиком мизинца, устраняя последние хлопья мыльной пены.

– Дело Фицпатрика уже в суде. А тут еще выборы. Хорошо, если вместо ланча успеваю на часок в тренажерный зал покачать пресс. Кстати, на Шеридан-роуд каждое утро встречаю наших соседок. Чем они тебя не устраивают? Вот хотя бы Лидия Коллинз – как раз выгуливает по утрам собаку.

– Собаку... Да иная лошадь будет поменьше этого добермана... – Я выбилась из сил, полсотни раз подряд оторвав от пола без малого пять лишних кило. Живот ныл от тупой боли. – И потом, я не желаю появляться на людях в компании маньячки. Она скупила и напялила на себя всю черную кожу в городе. Знаешь, Сара-Джейн высказывала весьма интригующие догадки, отчего это Лидия так привязана к своему доберману.

– У твоей Сары-Джейн вообще не переводились интригующие догадки.

Даже после смерти моей подруги он питал к ней прежнюю неприязнь. Зато хоть не лицемерил. Фрэнклин втянул несуществующий живот, поиграл мышцами и принялся поворачиваться перед зеркалом, осматривая свой безукоризненный торс со всех сторон. Он был прекрасен, как эллинский атлет.