– Решай сама. Через пятнадцать минут нам выходить.

Паула бросила взгляд на кухонные часы и быстро запихнула в рот остатки бутерброда. Они уезжают всего на сутки, зачем брать с собой столько вещей?

Спустя четверть часа обутый Юхан стоял в прихожей, а Паула только надевала брюки.

– Нам пора, – раздраженно произнес Юхан.

– Я знаю! Не торопи меня, от этого я становлюсь только медлительнее. – Она надела джинсы, выбрала одну из двух футболок, другую положила в сумку Юхана, надела вчерашние носки, не найдя свежих, и бросилась в ванную за зубной щеткой. – Готова! – крикнул она, выбегая в прихожую. Зашнуровывая кроссовки, она старалась не слушать бормотание Юхана. – Ну вот, ничего страшного, – произнесла она, поднимаясь и снимая с вешалки куртку.

– Ты ничего не забыла? – спросил Юхан, прежде чем Паула заперла за ними дверь.

– Нет.

– Ну ладно. Мы опаздываем на десять минут, – коротко сообщил он и стал спускаться по лестнице с такой скоростью, что Пауле пришлось почти бежать за ним следом.


На набережной собралась такая толпа, что Юхан с Паулой не сразу нашли своих друзей. Очередь ожидающих катера оказалась невероятно длинной, но благодаря Ракели, которая, естественно, пришла раньше всех, теперь они стояли уже относительно близко.

Все были в хорошем расположении духа, даже у Юхана обиженная мина сползла с лица под влиянием остальных. Ракель, одетая в летнее платье, слегка дрожала, но уверяла, что в день солнцестояния иначе одеваться нельзя. Стуре, помимо сумок с одеждой, держал два больших пакета с едой. Анна раз за разом предлагала помочь, но Стуре отказывался, что было вполне объяснимо, учитывая состояние Анны.

– Когда? – спросила Ракель, поглаживая ее огромный живот.

– Сегодня, – гордо ответила Анна.

– Сегодня? Ты с ума сошла?

Анна рассмеялась:

– Спокойствие, я рассчитываю проходить еще неделю.

– Как это? – недоверчиво произнесла Ракель.

– Папа сказал, что мама перехаживала две недели – и со мной, и с братом, а такое передается по наследству.

– Вот как. – В голосе Ракель по-прежнему звучало беспокойство.

– Смотрите, посадка началась! – Юхан указал на нос катера, куда потоком устремились пассажиры из очереди.


Спустя два с половиной часа они сошли на острове Норра-Ставсудда. С минуту компания растерянно стояла на причале, ожидая, пока рассосется толпа прибывших тем же катером. Стуре достал из кармана листок и прочитал:

– «Идите прямо по большой дороге, около пятисот метров, затем у сеновала поверните направо на гравиевую тропинку. Идите по ней до поворота направо. Перейдите луг, в сторону зеленого дома. Обойдите его, взойдите на холм. Красный дом с белыми углами. Табличка „Сульвик“».

Остальные внимательно слушали.

– Ну что ж, надо идти, – сказал Юхан, направляясь вперед по «большой дороге», которая на самом деле была гравиевой дорожкой, на которой с трудом разъехались бы два мопеда.

– Далековато… – с сомнением в голосе произнесла Паула. – Как ты, Анна?

– Дорогие мои, хватит обращаться со мной как с инвалидом! Просто не надо спешить, и все будет хорошо.

Мужчины шли чуть впереди, словно в мужских генах заложено призвание быть первопроходцами. Паула и Ракель взяли под руки Анну, которая принялась было возражать, но уже через пятьдесят метров так запыхалась, что вполне оценила поддержку.

Указаниям следовать было легко, и вскоре компания подошла к зеленому дому. Склоны холма оказались более крутыми, чем они думали, и Анну пришлось и тащить, и подталкивать. С вершины они увидели красный дом и приветствовали его громким «ура!».

– Как красиво! – воскликнула Ракель и поспешила к крыльцу, где Стуре уже пытался отпереть дверь.

Когда подошла Паула, он как раз открыл дверь, и они вошли внутрь, полные предвкушения. В прихожей висело множество дождевиков, вдоль стены стояло несколько пар резиновых сапог разных размеров. Полная экипировка для шведского лета! На первом этаже располагалась кухня со встроенными шкафчиками, выкрашенными темно-зеленым лаком, и столом, покрытым пестрой клеенкой. На полу лежала выцветшая дорожка, в углу стояла старая железная плита, служившая, казалось, лишь подставкой для глиняной вазы с сухоцветами. Гостиная была обставлена мебелью пятидесятых и семидесятых годов, главным украшением комнаты был диван, обитый пупырчатой тканью в коричневую полоску. Хозяин говорил, что это двуспальный диван-кровать. На втором этаже находились две небольшие спальни со скошенным потолком. В одной из них был начат кое-какой ремонт: там отциклевали пол и оклеили стены новыми обоями в старомодный цветочек. Из окна другой спальни открывался прекрасный вид: хоть не панорамный, но между соснами виднелось море и скалистые островки. Сама комната не производила особого впечатления, но темно-коричневый ковер на полу в духе семидесятых намекал на то, что скоро и тут начнется ремонт.

Ракель продолжала нахваливать дом, но Паула предпочла помалкивать. Она никогда не разделяла восторга по поводу деревенских домов, обставленных старой мебелью и лишенных элементарных удобств, таких как душ и городской туалет. Можно подумать, любая хибара становится бесценной только оттого, что у нее под окнами не шумит транспорт. Но несмотря на свой скепсис Паула все же была довольна, что они наконец прибыли на место. Хоть она и не имела ничего против празднования в городе, есть все же что-то привлекательное в том, чтобы сидеть с друзьями в домике в шхерах.

– Кто-нибудь хочет пива? – послышался из кухни голос Юхана.

Паула отвела взгляд от выцветшей репродукции картины Карла Ларсона и спустилась вниз. Остальные уже собрались в кухне, и Юхан угостил пивом всех, кроме Анны, которая пила лимонад.

– Паула, не хочешь ли начать с моего «Туборга», прежде чем набросишься на свое слабоалкогольное, которое ты к тому же забыла дома… – Все засмеялись, а Юхан протянул Пауле бутылку и подмигнул. Разоблачили. Однако в данный момент Юхана явно не возмущала забывчивость Паулы, да и других тоже.

В ту же минуту выглянуло солнце и широкая полоска света упала на блеклый тряпичный половичок.

– Ура, солнце! – воскликнула Анна, тут же направляясь к выходу.

Остальные последовали за ней. Было решено накрыть стол к четырем, и Паула вынесла два стула – для себя и для Анны, а Стуре, Юхан и Ракель отправились осматривать окрестности.

На крыльце вскоре стало припекать, и Паула вошла в дом, чтобы переодеться в платье, которое Юхан предусмотрительно положил в сумку. Когда она вернулась, Анна лежала на полу, подставив солнцу живот, выпирающий из-под рубашки Стуре. Паула устроилась рядом в той же позе.

– Мм, приятно, – сказала она, чувствуя, как лучи пригревают щиколотки.

– Мне Юхан не кажется особо обиженным, – сказала Анна, глядя вверх.

– Да, с вами он ведет себя прилично. Хотя, по-моему, он вообще решил сменить гнев на милость – утром он мне даже улыбнулся!

– Вот видишь! Что он будет делать летом – раз уж вы не отправитесь в путешествие?

– Работать, наверное. – Паула почувствовала себя глупо – она даже не спросила Юхана. – Я сказала, что мы можем поехать осенью, когда закончатся съемки. В октябре во Франции и Италии очень красиво… или следующим летом, куда нам спешить.

– И что он ответил?

– Рассердился, естественно.

– Да уж, работать все лето – особенно если ждал отпуска – так себе удовольствие…

– Он не обязан работать все лето. Он может взять неделю отпуска и поехать к своим родителям. Обычно он так и делает.

Анна молчала.

– Ну а как тебе быть почти мамой? – спросила Паула.

– Нереальное чувство. Я знаю, что внутри ребенок. Настоящий ребенок. Но я не могу это осознать. Пару недель назад мы были в таком ужасном месте, называется «Бэбиленд». Хотели купить пеленальный столик, коляску и тому подобное. Ты бы видела, какой это бизнес! Там есть специальные детские вещи на любой случай! И каждая пустяковина стоит кучу денег. Как будто младенца нельзя вытирать обычным махровым полотенцем – нет, у них есть специальные детские полотенца «из особо мягких волокон»!

Паула прыснула:

– И вы его купили?

– Да. Когда оказываешься в таком месте, чувствуешь себя ужасно глупо, ничего не знаешь и вдруг видишь особую ванночку, изготовленную из «безопасной» пластмассы. Ну и сразу начинаешь беспокоиться, что обычная пластмасса ядовита, и думать, что за ванночку нам одолжила Марита…

– Вы и ее купили?

– Нет, на этом месте я сказала «стоп», но Стуре хотел купить. Кстати, знаешь, сколько стоит коляска? – спросила Анна возмущенным тоном.

– Представления не имею.

– Минимум пять тысяч! Слава богу, родители Стуре подарили нам деньги на коляску. Но все это такое безумие!

– Разве нельзя купить подержанную?

– Конечно, можно, но ведь хочется, чтобы у твоего золотца было все самое лучшее, и вот ты уже думаешь, сколько младенцев срыгивали в эту старую коляску «Брио» девяносто шестого года выпуска. Я знаю, что все это смешно, но настанет время, и ты сама поймешь.

Тут Паула умолкла. Она ничего не имела против беременности Анны и вообще против беременности, но, когда мамочки принимаются говорить «погоди, сама увидишь», как будто речь идет о каком-то законе природы, это начинает утомлять. Анна заметила возникшую напряженность.

– Ох, прости, что-то я разболталась!

– Все нормально. Просто не надо этих «сама поймешь»…

– Больше не буду – просто вырвалось. А я-то клялась никогда не говорить ничего подобного. Хорошо, что ты мне напоминаешь!

Они обе умолкли, и, несмотря на то, что лежать на полу было довольно жестко, Паула почувствовала, что ее разморило на солнце. Когда Анна сказала, что хочет полежать на диване, она кивнула, не глядя на подругу. Наверное, она задремала: вернувшиеся с прогулки ее разбудили.