– Марш в кровать! – шутливо-строгим тоном приказал Юхан.

Паула сбросила халат, он скользнул на пол. Оба сделали вид, что ее нагота их совершенно не волнует, и Паула поспешила забраться в постель и улечься на свежевыстиранном белье. Юхан присел на краешек кровати. Они почти синхронно захихикали.

– Ну, как наше самочувствие?

– Кашель. – Паула ухватилась за горло и покашляла.

– М-м, температура?

– Может быть, чуть-чуть.

Юхан перестал улыбаться. Он наклонился и осторожно поцеловал ее.

– Поговорим, когда проснешься.

В комнате было темно как в шахте, и какое-то время Паула не могла понять, где находится. Из гостиной доносился печальный голос Ллойда Коулза, красивая песня о несчастной любви, и Паула поняла, что таким способом Юхан решил ее разбудить. Пальцы привычным движением нащупали выключатель ночника, и комнату наполнил золотистый свет. Еще мгновение Паула лежала, собираясь с мыслями. Голубые стены, подобранное по цвету покрывало сложено в плетеном кресле, ухоженные растения за гардинами и фотографии в рамках – трудно поверить, что в этой квартире живет мужчина. Не то чтобы обстановка была женственной – скорее, наоборот: сдержанный стиль, простые чистые цвета. Но в доме царила атмосфера заботливо созданного уюта, а это для квартиры холостяка – редкость. Юхан, конечно, не был холостяком, но двух чайных кружек и халата все-таки недостаточно, чтобы назвать Паулу выдающимся дизайнером интерьера. Даже Джеронимо, который считал ее самой искрометной составляющей его нью-йоркской квартиры, был вынужден печально констатировать полную неспособность Паулы создавать вокруг себя уют.

С Джеронимо Паулу познакомила Анна, устроив так, чтобы Паула могла снять комнату в его квартире. Анна, в свою очередь, встретила Джеронимо несколько лет назад на актерских курсах в Нью-Йорке и несколько месяцев была влюблена в него, прежде чем догадалась, что он гей. «Он живет в Челси, он учился в балетной школе, он общается только с божественно красивыми мужчинами в обтягивающей одежде да еще и ногти полирует, – удивлялась Паула. – Что еще он должен был делать, чтобы ты поняла? Повесить на шею табличку с надписью „ГЕЙ“?» Смутившись, Анна признала, что это и вправду было довольно очевидно.

Расставшись с мечтами о театре, Джеронимо стал продавать эксклюзивные европейские автомобили предприятию, которое специализировалось на гомосексуалах с толстым кошельком. Впервые услышав об этой фирме, Паула решила, что это шутка, но спустя какое-то время поняла, что в Нью-Йорке в большинстве отраслей есть предприятия, которые специализируются на гомосексуалах: от страховых фирм до цветочных магазинов.

Вообще-то Джеронимо знал об автомобилях не более, чем написано в обычном рекламном буклете, но в нужной ситуации умел произвести впечатление абсолютной уверенности. Это, в сочетании с его телом – самым аппетитным из всех, которые когда-либо облачались в костюм от «Пол Смит», – обеспечивало Джеронимо комиссионные значительно выше среднего. «Когда к нам приходит клиент, речь идет не о том, купит он автомобиль или нет, а о том, что круче – БМВ или „сааб“», – скромно объяснял он свои успехи. – И еще им нравится мой зад, – добавлял он с усмешкой.

У Джеронимо было много слабостей: красивые мужчины, коктейль «замороженная Маргарита», дизайнерская одежда, первоклассные автомобили – возможно, из-за работы – и… интерьер: это становилось ясно каждому, кто оказывался в его миниатюрной трехкомнатной квартире. Один месяц гостиная могла быть загромождена вещами в стиле этношик: яркими подушками, африканскими масками, драпировками и марокканскими пуфами, – в следующем им на смену приходил едва ли не больничный минимализм с единственным украшением в виде привезенной Паулой из Швеции вазой по эскизу Альвара Аалто, в которой стояли белые тюльпаны. Единственное, что оставалось неизменным при господстве любого стиля, – кипы журналов на тему интерьера и дизайна.

Подобно тому, кто после случайной ночи любви решает, что нашел того самого, единственного, Джеронимо восхвалял всякое новшество в своей квартире. Наконец-то он открыл для себя стиль, который отражает его внутренний мир – его истинное «я»! Однажды поздно вечером, сидя на кухне, отделанной в тот момент в мексиканском духе, Паула, окруженная мисками из неглазированной глины и драпировками опаленных тонов, попыталась объяснить Джеронимо, что его внутренний мир, возможно, не укладывается в рамки одного стиля, а представляет собой мозаику из множества разных. В результате следующим проектом Джеронимо стал кухонный пол, выложенный мозаикой, что, однако, не получило одобрения домовладельца.


Дверь осторожно открыли. Паула мысленно покинула Нью-Йорк.

– Ты проснулась? – спросил Юхан полушепотом.

– М-м-м, да, только что. Который час?

– Пять.

– Ого.

– В самолете не поспишь, я знаю. Ты проголодалась? Я сварил рыбный суп.

Паула вдруг почувствовала, как вкусно пахнет и как ей хочется есть. Она откинула одеяло, и оба они снова сделали вид, что никому нет дела до ее наготы.

– У тебя есть чистая одежда или тебе дать? – спросил Юхан.

– Есть, но немного. Во втором чемодане лежат черные брюки и зеленый вязаный джемпер. Можешь принести их?

Юхан удалился, и Паула быстро натянула на себя белье. Через несколько секунд он вернулся с одеждой в руках.

– Пожалуйста.

Он вышел из спальни, и из кухни донеслось звяканье посуды. Одевшись, Паула отправилась туда.

За ужином Паула хвалила еду, приготовленную Юханом, уверяя, что за последние полгода не ела ничего подобного. Юхан налил вина и поднял тост за Паулу, сказав, что очень скучал по ней.

Паула улыбнулась и ответила, что тоже скучала.

* * *

– Как это – уволили? Не могли же они просто взять и уволить тебя? – Ракель испуганно смотрела на Паулу.

– Милая моя, я думала, что уж ты-то должна знать об этом все. Что в мире есть страны без защиты трудовых прав, профсоюзов, гуманных тюрем, транспортного обслуживания инвалидов…

– Ну конечно, я знаю, но все-таки…

– Да и правда все-таки на их стороне. Я пишу с ошибками. Невозможно стать ключевой фигурой в компании, если не знаешь, сколько «m» в слове «commercial». Во всяком случае, в рекламном бюро. И вообще, у меня был испытательный срок. Кроме того, они выдали мне дополнительный оклад.

– Но они же вынудили тебя уехать домой! – Ракель остро переживала всякую несправедливость.

– Никто меня не вынуждал. Я сама решила уехать. Ни работы, ни денег, ни жилья… не лучшие условия, чтобы веселиться в Нью-Йорке. И вряд ли рекламное бюро виновато в том, что Джеронимо влюбился, правда?

Ракель фыркнула:

– Никогда не знаешь, чего ждать от акул бизнеса!

Паула засмеялась.

– Я работала в рекламном бюро, а не на предприятии военно-промышленного комплекса!

Ракель бросила на нее возмущенный взгляд и тут же рассмеялась:

– Да какого уж там черта, я-то рада – ты вернулась домой!

– А ты так и не научилась ругаться. Хорошо, что есть вещи неизменные… – Паула взглянула на часы. – Анна, например, как всегда, опаздывает…

Не успела Паула произнести эти слова, как из гардероба донесся возмущенный женский возглас:

– Я разденусь, говорю же вам! Я вернусь!

Дверь распахнулась, и на пороге ресторана показалась Анна. Она обвела взглядом помещение и, заметив Паулу и Ракель, бросилась к их столику, распахнув объятия.

– Паула! Неужели это ты! Господи, как я рада тебя видеть! – она бросилась обнимать Паулу, которая не успела встать и теперь как могла пыталась обнять ее в ответ. – Подумать только, ты дома! Как ты? Как было в Нью-Йорке? Правда, там чудесно?

На этой фразе гардеробщик, догнавший Анну, постучал ее по спине:

– Ваше пальто…

– Господи боже мой! – вздохнула Анна. – Да, да, я сейчас подойду. – Прежде чем отправиться к гардеробу, она повернулась к подругам, скорчила рожу и беззвучно произнесла «Фашисты!».

Паула засмеялась: Анна верна себе, и не только в смысле пунктуальности.


– Ну, ты готова? – Ракель многозначительно посмотрела на Паулу.

– Готова к чему?

– Вот к этому! – Вернувшись из гардероба, Анна с улыбкой и подбоченясь встала у столика.

Паула, которой появление Анны показалось и без того достаточно эффектным, уже хотела попросить ее сесть и успокоиться.

– Но… какого… как…

Анна рассмеялась, слушая, как Паула пытается найти слова.

– Я… я… – Паула уставилась на некогда плоский живот Анны и машинально протянула руку, чтобы потрогать округлый бугорок. – Ты… ты…

– …беременна. Да!

– Но… но как это получилось?

Тут даже Ракель засмеялась, глядя на потрясенную Паулу.

– Наверное, как обычно. Ну, знаешь: пчелка и цветочек, девочка и мальчик, пенис и вагина…

Ракель покраснела и кашлянула:

– Хм, Анна, я думаю, что Паула совсем не это имела в виду.

– Ах вот как, жаль! А я-то уже собралась рассказать о менструальном цикле, ночных поллюциях и о прочих интересных вещах! – Анна усмехнулась.

Тем временем Паула собралась с мыслями.

– Но кто, Анна? Кто отец? Когда?.. И почему ты ничего мне не рассказывала?

– Ладно, ответ на вопрос номер два – пять месяцев. Ответ на вопрос номер три – тысяча извинений. Ты же знаешь, как редко я пишу письма, и к тому же я и сама все поняла только спустя два месяца, а потом прошел еще месяц, прежде чем я решила, что делать…

– Ты имеешь в виду аборт?

– Тихо! – Ракель строго взглянула на Паулу. – О таком не спрашивают!

– Все нормально, Ракель. Я же и в самом деле думала об этом. Зачем изображать святую, это же не первый раз…

– Но почему же ты решила… оставить? – Вид у Паулы был растерянный.