Впрочем, семейные заботы никогда не кончались. Моей многочисленной родне постоянно было что-нибудь нужно, но, к счастью, в большинстве случаев мне достаточно было обратиться к О’Флаери, а не просить короля. Правда, потом, он, в свою очередь мог просить меня оказать ему услугу. Он все же стал канцлером, и даже поддержка королевы-матери не помогла Хуго де Монтиньяку удержаться на своей должности.

Семейные заботы, заботы по хозяйству, пиры и празднества в честь короля и, конечно, моя дочь. Вот так и прошли эти три с половиной года.


Король. Для меня он был не только королем, он был мужчиной, с которым я жила, от которого родила дочь. Он мог увлекаться кем-то время от времени, но всегда возвращался ко мне. Отчасти это было заслугой О’Флаери, но, в большей степени моей. Я знала, что есть немало женщин, не уступающих мне в красоте, но знала и то, что мои темные глаза в сочетании со светлыми косами, впечатляли многих мужчин. И уж точно не оставляли равнодушным короля.

Я никогда не устраивала ему скандалов, не заставляла чувствовать себя неуютно, памятуя о том, что рассказывали о его первой жене. Андуэн даже как-то признался, что в припадке ярости она кидалась на короля с кинжалом. Неудивительно, что он предпочитал женщин, более тихих в выражении своих чувств. Сам король, правда, никогда не говорил о своей жизни ни с первой, ни со второй королевой. А я не стремилась спрашивать.

Вместо этого я придумывала новые развлечения, игры, танцы. И уж тут-то я не стеснялась громко выражать свои чувства. Королю это нравилось. Пожалуй, поэтому я и была нужна ему, по этой причине больше чем по какой-либо другой, он возвращался ко мне снова и снова. Со мной он забывал все тяготы, и бремя власти не так давило ему плечи.


А я… Если бы мне дано было выбирать, из всех мужчин, с которыми мне доводилось встречаться в жизни, я бы выбрала Антонио. Но я не тешила себя иллюзиями. Между нами стояли не только две искренне любящие его женщины — жена и любовница, но и его собственные чувства. В его жизни была любовь, единственная, кроме которой, по большому счету, ему никто был не нужен. Такая, какой я мечтала бы быть для него. Но для Антонио ею была герцогиня де Круа. А у меня были прекрасный дом, чудесная дочь, большая семья. И я умела ценить то, что у меня есть.


А потом, осенью, случилось то, что случилось. Жак с Антонио заехали ко мне по дороге на западное побережье, как они делали иногда, когда знали, что король в столице. Заехали, как обычно ненадолго, Жак любил возиться с Жанной, и всегда привозил ей подарки. Они уехали из АльмЭлиса утром, а к обеду приехал король. Я встретила его и его свиту, усадила за стол. После обеда Жанна прибежала поиграть с ним. Он потрепал ее за щеку и велел играть с собачкой.

— Кто у тебя был сегодня? — спросил король.

— Брат заезжал.

— Он был не один. Твой брат, что, якшается с бунтовщиками?

— Это всего лишь шурин моего брата, и ревновать тут ни к чему, — рассмеялась я, обращая наш разговор в шутку.

Так значит шурин твоего брата… — задумчиво повторил он, но я не придала этому значения.


Месяц спустя в АльмЭлисе появился отряд королевской стражи. На дорогах неспокойно, король велел удвоить охрану, сказал их командир. Они поселились в подвале и только и делали, что начищали оружие. Во всяком случае, тогда мне так казалось.

Я не тревожилась за Жака и Антонио, им хорошо были известны все дороги окрест, и никакие разбойники не могли причинить им вреда. Они вернулись, целые и невредимые, как и следовало ожидать. Но лучше бы они никогда не возвращались.

Когда откуда-то снизу раздались крики, и я выглянула с галереи во двор, то увидела лишь пару недоумевающих слуг, прислушивающихся к лязгу металла, доносившемуся из подвала. Мужчины в пылу азарта иногда забывают об осторожности, и я уже готова была отойти от перил. Но тут снова раздался крик. Я узнала голос Жака. Он звал на помощь. Я не могла ошибиться.

Я бросилась вниз и в одном из коридоров налетела на Фиону. Она тоже бежала на шум, становившийся все явственнее. Во дворе дорогу нам преградили два стражника, уже успевшие разогнать оторопевшую челядь.

Я ничего не могла сделать. Ни я, ни Фиона — всего лишь две женщины, безуспешно пытавшиеся остановить два десятка вооруженных мужчин.

Они отдали мне Жака. Он получил удар чем-то тяжелым по голове, и был без сознания. Мы с Фионой осмотрели его и оставили приходить в себя.

Антонио они увезли с собой. Ранен он или нет, я не знала. Знала только, что после их отъезда в подвале осталось больше десятка трупов и лужи крови.


Король должен был вернуться ближе к концу недели, но я не стала ждать. Я бросилась к нему, в Хилрод, где он гостил у графини Вердерины и дона Диего. Прежде всего, я нашла О’Флаери и рассказала ему все.

— Алисия, чем меньше людей об этом узнает, тем лучше для вас, — сухо ответил он.

О’Флаери, ради бога, объясните, что произошло? Как могло случиться, что в моем собственном доме напали на моих родственников?

Ваши родственники были не в ладах с королевским правосудием. А у него длинные руки.

Вы могли бы предупредить меня. Я поговорила бы с королем. Все можно было бы уладить. Не так ли?

Не в этом случае.

Но в чем причина?

Вы же умная женщина, Алисия. Выбросьте это из головы. И не задавайте лишних вопросов.


Но я все же задала. Правда, не ему, а королю.

Мой король, помните, в прошлый раз на пути в АльмЭлис вы встретили моего брата и его шурина?

Я, что, должен помнить всех твоих родственников?

Мне показалось, его вы запомнили.

Ну и что ты хочешь?

Если бы речь шла о чем-то другом, я бы отступила. Когда он говорил так, словно цедил слова сквозь зубы, это означало, что он зол, и разговор ему неприятен.

Прошу, будь милосердным. Отпусти его, — я присела на подлокотник кресла рядом с ним.

Нет, — ответил он слишком быстро, и я поняла, что решение уже принято.

Ты же простил всех бунтовщиков… — я ласково положила руку ему на плечо, — Прости еще одного.

Вот именно. Одним больше, одним меньше. Какая тебе разница?

Мой король ревнует? — улыбнулась я.

Он рывком пересадил меня к себе на колени.

А что, есть причины?

Как мне успокоить вашу ревность? — спросила я, целуя его.

Есть много способов, — без улыбки ответил он, поднимая мои юбки.

Я продолжила разговор после того, как наши тела были удовлетворены, но еще не разъединились.

Теперь, когда у тебя нет поводов для ревности, отпустишь его? — спросила я.

Уже поздно.

Как?!

Он умер.

Но он был жив, когда его увозили…

А теперь мертв, — король приподнял меня и, поставив на пол, принялся оправлять свою одежду.

Почему, ваше величество? — день померк в моих глазах.

Потому что такова моя воля, — отрезал король.

Господи, бедная Гертруда, — пробормотала я, не в силах заставить себя осознать услышанное. — Что я скажу ей?

Можешь сказать, что она — вдова и чем раньше выйдет замуж, тем лучше.

Но она его любит…

Иногда приходится убивать тех, кого любят. И тех, кого любишь, — он невесело усмехнулся сам себе и, взяв меня за подбородок, пристально взглянул в глаза. — А ты запомни, что больше мне нравишься, когда заботишься обо мне, а не о моих врагах.


Я слишком хорошо изучила нрав короля за эти годы, чтобы пытаться вернуться к этому разговору с ним или О’Флаери. Никогда еще я не чувствовала себя такой раздавленной.

Жак все еще оставался в моем доме. Я спешно вернулась в АльмЭлис, чтобы успеть увезти его в Ла Курятник, до того, как король приедет в Альтамира. Фиона уже залечила его раны, но состояние у него было ужасное. Сейчас он мог выкинуть что угодно. Броситься на кого-нибудь с мечом, кричать о подлости и предательстве. Мне еле удалось справиться с ним, и с помощью Жана отправить в путь.

Но не это было самым тяжелым. Нужно было известить Гертруду. Я велела Жану доставить ее в АльмЭлис как можно быстрее. Времени оставалось мало, король и так задержался на охоте в Хилроде.


Как я и боялась, король со свитой прибыли в АльмЭлис раньше Жана и напуганной Гертруды с сыном. Глубокой ночью, уложив спать Клеменцио и Жанну, мы с ней долго сидели и шептались при свете оплывшей свечи.

— Алисия, я знала, рано или поздно что-то случится. Я молилась об одном — чтобы бы он был жив, ранен или арестован, главное — жив, — обреченно говорила она.

— Гертруда… — я обняла ее за вздрагивающие плечи.

— Он говорил мне: «Если меня повесят, надежный человек передаст тебе деньги, будешь воспитывать сына сама». Я не хотела держать эти деньги в доме, боялась накликать беду… Хорошо, что с ними не было Клеменцио. Не хочу, чтобы он знал, как это случилось… Прошу, не говори никому, Алисия.

— Тише, Гертруда, тише. Успокойся. Никто не узнает.

— Я знаю, у него кто-то был, знаю даже кто — та женщина, что освободила его из тюрьмы. Но в этот раз она не спасла его… Если бы она попросила короля о помиловании? Быть может, у нее бы получилось.

— Уже ничего нельзя сделать. Просто поплачь. Поплачь, тебе будет легче.


Отчаяние толкнуло Гертруду на безрассудство. Она осмелилась просить короля отдать ей тело ее мужа.

Король был в гневе. Ему не дают ни минуты покоя, заявил он. Кем я окружила себя! Он больше не желает видеть посторонних в АльмЭлисе.

Гертруде с сыном пришлось уехать той же ночью.

Прости, Алисия, я и тебе причинила неприятности, — сказала она на прощание.

Гертруда, будь осторожнее. Я постараюсь все уладить, насколько это возможно.

Отъездом Гертруды дело не ограничилось, через пару дней король велел, чтобы Фиона покинула замок.