Лиана Делиани - Мятеж Рогоносцев

Я повстречала Филиппа, когда во второй раз поехала с отцом на ярмарку в Виле. Взял меня отец потому, что Жак заболел, а я уж его упросила не оставлять меня дома. Было мне четырнадцать лет.

Ярмарка была веселая, даже лучше чем в первый раз. Ходила я за отцом и разглядывала все эти горы товаров да толпу народа. Филипп подъехал поздороваться. Я сразу узнала его лошадь — отец продал ее в прошлом году на ярмарке. Кроме него никто из знатных господ ни то, что словом перемолвиться, вообще нас не замечал.

Филипп был страшно худой, да и вообще какой-то хилый, кожа бледная и круги под глазами. Но глаза у него были спокойные, добрые. Он пошел со мной гулять по ярмарке и подарил сережки с бирюзой, на которые я загляделась. А потом спросил, пойду ли я за него замуж. Ну, я и согласилась. Ведь после того как моя сестра вышла замуж за богатого крестьянина из Флинта, кто б из дворян за меня посватался? И до того видать не больно сватали, раз Жанна вышла за первого крестьянина, приславшего за ней сватов. А Филиппа я по-доброму пожалела, да и знала, что понравилась ему сильно, а то чтоб ему брать в жены бесприданницу да еще из такого захудалого рода. Мать с отцом страшно обрадовались, хоть и считали, маловата я еще для замужества, и про поместье жениха много разного судачат: что земля там нездоровая — одни болота, люди, мол, мрут там как мухи.

Жили мы с Филиппом хорошо, хоть и невесело мне было в полупустом замке среди болот. Родни у Филиппа не было никакой — все давно перемерли от болотной лихорадки — одна старая няня Фиона. Она-то и учила меня вести хозяйство по-местному, не так как у нас. Скота никакого не разводили, собирали разные травы, водоросли болотные, мох, кору и ветки с деревьев. А потом готовили из них настойки и наливки, отвары всякие, мыло, краски и даже нить пряли. А уж на ярмарках люди все это разбирали — диковинный товар, да и полезный.

Филипп старался отпускать меня к родителям почаще, брал всегда с собой на ярмарки. Один раз мы с ним даже ездили в Ланкастер, заказать себе новое платье к Большому дворянскому смотру. Только побывать там нам не пришлось: Филиппу сделалось совсем худо. В первый год как мы поженились, здоровье у него было лучше. Он даже катал меня на лодке почти каждый день. А потом стал все слабеть и слабеть, и няня Фиона со всеми ее настойками и отварами ничего не могла поделать. Пригласили лекаря из Ланкастера, он умнό покачивал головой в колпаке, велел принимать порошок из толченого жабьего камня и сказал, что во всем виновата болотная лихорадка. Только Фиона так не думала. Она считала, что слишком много родня Филиппа меж собой роднилась, тут уж никакими снадобьями не помочь. Так мы с ней и ходили за Филиппом, пока он угасал. И платье парадное, что заказывали, только и понадобилось для погребения его обрядить. Прожил Филипп, последний барон Чандос, тридцать два года. А я осталась вдовой шестнадцати лет.

После похорон забрали меня родители назад в Жанин. Пожила я там пару месяцев. А потом собралась и поехала обратно на болота. Был конец лета — пора собираться на ярмарку. Надо было проверить все ли готово, починены ли повозки, помочь старой Фионе составить список товаров, что нужно купить впрок. Я решила ехать на ярмарку сама. Отец меня одобрил, да и у него в такое время не было ни одной души лишней, чтоб послать со мной.

Поехала я на ярмарку в третий раз, и судьба распорядилась так, что на этой ярмарке я повстречала своего второго мужа.

Случилось это так. Мы с Фионой пошли заказать мессу по Филиппу в церковь святой Женевьевы в Виле. Молилась я за Филиппа, только на душе у меня было неспокойно. Пока я жила у родителей приглянулся мне один парень. Наш лакурятниковский, я его с детства знаю, Жакоб. Ну и закрутилось у нас с ним. Я ведь молодая, только овдовела, а жить — то охота. В общем все бы хорошо, да только стал он хвастаться, что мол дочка баронская ради него что хочешь сделает, и рассказывать как там да что у нас бывает на сеновале. Разозлилась я страшно и обиделась. Только делать мне было нечего — не рассказывать же родителям, чтоб отправили они его подальше от Ла Курятника. Так и уехала в Чандос. Там Фиона такая грустная ходила, что я решила взять ее с собой на ярмарку. А чтоб не думала она, что я забыла Филиппа, пошли мы заказать мессу. Я знала, что ей давно хотелось это сделать, да и сама я скучала по нему. Рассказать ему все как живому, он ведь меня лучше родителей понимал, никогда не корил.

В ту церковь зашел помолиться и дон Педро Альтамира. Я-то его тогда не заметила, задумавшись. А он меня заприметил. И на ярмарке подошел посмотреть наш товар. Купил кое-что. Разговаривал о хозяйстве, о налогах. Похвалил, как я с челядью управляюсь. Я с ним не робела, но вела себя, как и подобает вдове. На том и распрощались.

Ярмарка прошла удачно, покупатели так и шли, мы распродали все товары. Мои чандосцы говорили, что это, потому что хозяйка молодая и красивая, все у лотка останавливаются — хочется поговорить, а уж я их без покупки не отпускаю. У отца дела тоже шли неплохо. Мы уже собрались в обратную дорогу, и на выезде из города повстречали дона Педро. Оказалось, что ему с нами по пути. Он сказал, что едет в монастырь иоаннитов, что в Ланкастере, во исполнение обета. Наши повозки присоединились к его свите и так мы ехали до Хилрода. Там наши пути разошлись.

В дороге дон Педро беседовал с отцом, со мной. Был он важный, толстый, с седой бородой и усами, чуть лысоватый. Еще очень набожный. С четками не расставался, в монастырях и церквях проводил много времени. Рассказывал, как в молодости хотел вступить в орден иоаннитов и отправиться воевать с сарацинами. Обета своего он тогда не сдержал, хотя воевать на своем веку ему пришлось много, и теперь, во искупление, он приобрел ордену обширные земли в Ланкастере, помогает в строительстве обители, и пару раз в месяц ездит посмотреть как идут строительные работы. Хотя он и был очень важный, да еще и пэр, разговаривал он совсем не так надменно, как наш пэр, старый граф Ланкастер.

После ярмарки отец решил, что пора женить Жака, и невесту ему приглядел — дочку барона Луэстра-Чум. Луэстра-Чум хоть и древнего рода, но не богаты, а дочерей у барона намного больше, чем земель. Вот они с отцом и сговорились. Приданного за ней барон почти не давал, да она и постарше Жака, но он и этим был доволен — не век же холостым ходить. Отец взял меня с собой, когда поехал сватать невесту — показать, что и мы не лыком шиты, что дочь у него тоже баронесса. Так что осенью сыграли свадьбу. Настоящую, веселую. Я почти все время провела дома, помогала готовиться. Жена моему брату попала не красавица, но зато хорошего нрава, не скандальная, работящая. Мы с ней все поладили.

А на обратном пути снова повстречался мне дон Педро. Ехали мы с ним опять до Хилрода, беседовали как добрые знакомые. Видела я его и зимой в Ланкастере, когда ездила отвозить ежегодную пошлину пэру. Фиона потом еще сказала, что он глаз на меня положил, да не знает с какой стороны подойти. Я с ним держалась приветливо, но с достоинством. Чтоб он решился на что-то большее, чем завалиться в постель с молоденькой вдовушкой, я не рассчитывала. А в этом отношении жизнь меня уже научила. Я после Жакоба не собиралась больше метать бисера перед свиньями. С другой стороны беседовать мне с ним было приятно, да и портить отношения с пэром, пусть и соседним, тоже нежелательно было бы.

По весне, как сошел снег, и речки вошли в обычное русло, поехала я снова в Ланкастер. Не то, чтобы дела у меня там были какие-то, а просто посмотреть большой город да ткани себе на платья новые купить. Траур мой уже кончился, хотелось себя побаловать, а то жизнь у меня, по правде, была хоть и хорошая, да скучная. Назад ехала, смотрю — люди какие-то заблудились в наших болотах. Велела подъехать ближе, посмотреть, не нужна ли помощь, а это оказался дон Педро. Сказал он, что специально ко мне ехал для важного разговора. Ну и позвал меня замуж. Я сперва ушам своим не поверила. Пэры это ведь знать такая, что ой-ой-ой, они полжизни в столице проводят, заседают в Королевском совете. Ну, я и сказала ему, что слишком это большая честь для меня, что пусть он еще хорошо подумает. А он мне ответил, что уже и так долго решался, но теперь решил, сам он уже не молод и, если хочет иметь наследника, то жениться ему нужно как можно скорее. Наблюдал он за мною долго, пришел к выводу, что лучше ему супруги не найти: я и скромна, и хозяйственна, и религиозна, к тому же молода и здорова. А то, что род у меня не очень знатный, так дети носить будут его фамилию, а насмешек в свой адрес по этому поводу он не боится, да и отпор дать таким насмешникам, хвала Господу, еще в силах. Что мне было делать? От таких предложений не отказываются.

Отца чуть удар не хватил. Он неделю по дому ходил и улыбался как сумасшедший. А то обнимал меня и говорил: «Вот так, пусть все знают, какая у меня дочь! Теперь и остальных всех удачно пристрою, в очередь женихи будут выстраиваться!» С доном Педро разговаривал как с богом, во всем с ним соглашался. Свадьба была скромная, мы просто обвенчались в часовне в замке АльмЭлис, где отныне мне предстояло быть госпожой. С моей стороны присутствовали родители и братья, со стороны дона Педро — двое родственников его первой жены. Так я и стала графиней Альтамира.

Те двое родственников Педро — племянники его покойной жены — они-то мне, конечно, не обрадовались. Небось, уже прикидывали в уме, кому из них такой куш достанется, а тут — на тебе — я возникла как кость в горле. Дон Диего, тот просто улыбался, хитренько так, себе на уме, да любезности мне всякие высказывал, а дон Алонсо, тот, без церемоний, облапал меня в темном проходе. Ну и я ему тоже, без церемоний, промеж глаз кулаком как залепила, у него аж искры посыпались. Побелел весь от ярости и сказал, что так, мол, только прачки да посудомойки дерутся. Я ему ответила, что, насчет посудомоек, ему, наверное, виднее, раз уж он так тесно с ними общается, что знает их привычки. А он мне ядовито так заметил, что я, видно, больше привычна к утехам на сеновале, чем в замковых покоях. Про Жакоба, значит, намекнул. Ох, и сколько же раз я уже пожалела, что с ним тогда связалась! В общем, житья мне от этого дона Алонсо не стало. Оскорблял он меня всячески. То мадам из курятника называл, то болотной баронессой. И все прямо в глаза, вежливо-высокомерно так, с брезгливой физиономией, иногда только по ней и поймешь, что гадость какою-то говорит. За обедом как-то заявил Педро, что ему не стоит меня привозить ко двору, потому что я разговариваю, как простолюдинка. Педро ему ответил, что мне при дворе и бывать не придется, а насчет манер и разговора, то он поручит нашему канонику позаниматься со мной. С Педро он тоже разговаривал надменно, без всякого уважения, но тот почему — то и не возмущался вовсе. Его брат, дон Диего, рассказал, что он так даже при дворе себя вел, за это его от двора-то и выслали. Я тоже старалась в долгу не остаться. Только вот не всегда могла ему ответить — боялась какую-нибудь глупость сказать, чтоб он меня еще больше не высмеял. Так что когда убрались они восвояси, вздохнула я спокойно.