Девушка соскочила, было, с дивана, но тут же села опять — вдруг это он звонит, Макс.

Телефон продолжал выводить трели.

— Саша, возьми трубку! — крикнула из кухни мама.

— Мулечка, я не могу, — откликнулась дочка.

— Что такое? — обеспокоилась мама, и заглянула к Саше в комнату. — Почему не можешь?

— Ну… Возьми, пожалуйста, сама. Если меня — спроси кто.

Мама проворчала что-то, но подошла к надрывающемуся телефону.

— Алло?.. Здравствуйте… Сашу? А кто спрашивает? — Она прикрыла ладонью микрофон. — Говорит — Максим.

Александра сделала знак рукой: меня нет. Мама покачала, укоризненно, головой.

— Знаете, а Саши нет дома… Может, что передать?.. — Положила трубку. — Приятный голос, вежливый. Он кто, твой однокурсник?

— Нет… так, знакомый, — изображая безразличие, ответила Саша.

— Ну, ну…

Мама вернулась на кухню. Саша взяла отложенную книгу.

«…Он поссорился с Гуриным. Пока вся партия занималась шурфовкой, Гурин ходил в маршруты, в своей персональной альпинистской пуховке, с персональной облегченной палаткой типа „гималайка“. Гурин был чист, свеж. Все остальные бродили с головы до пяток вымазанными в желтой глине. „Когда партия горит, то, черт возьми, надо быть всем одинаковыми. И работягам, и инженерам“, — сказал Жора. „Стадный инстинкт у меня ослаблен“, — ответил Гурин…»* Саша скользила глазами по строчкам механически; смысл прочитанного уходил мимо сознания. Почему, ну почему она не взяла трубку!? Надо было хотя бы выслушать, а уж потом принимать решение. Макс, конечно же, понял, что Александра просто не хочет с ним разговаривать, и, само собою, обиделся. Что она наделала… Нет, все правильно. Только так! Отрезать. Сразу. Навсегда… Или, все-таки… Ну зачем она вообще встретила этого… юриста-математика. — ---------------- *) Прим. О.Куваев «Территория». Эта книга имела огромную популярность среди геологов бывшего Союза. Кстати, слово «сокоешник» позаимствовано мною у Куваева (авт.)

Саша уже не знала, радоваться ей или плакать — Максим, похоже, не станет впредь доставать ее звонками. Вот только, хотела ли она этого на самом деле?..

3

Мы привыкли усложнять себе жизнь надуманными проблемами, искать скрытый смысл там, где его нет, пытаться читать между строк, ловить черных кошек в темной комнате, в которой их отродясь не водилось, а пуще того — делать из мухи слона. И в то же самое время мы, иной раз, готовы открыть душу совершенно незнакомому человеку — лишь бы тот согласился выслушать, верим первому встречному проходимцу, вешающему на уши откровенную лапшу, наивны бываем, что малые дети. Такое вот гегелевское единство противоположностей.

С неделю после того злополучного звонка Саша пребывала, что называется, не в своей тарелке. Мучила мысль о совершенной ею непоправимой (да, именно такой!) глупости: «Боже, какая же я дура». Старалась отвлечься: телик, кино, книги, друзья-подруги, учеба, в конце концов. Именно последнему пункту следовало уделить особое внимание — второй курс геофака, это вам не хухры-мухры. Опять же — сессия на носу (экзамены у геологов начинаются раньше, чем на других факультетах, в декабре), а она месяц, считай, «прогуляла».

— Вершинина, может вам лучше взять академический? Вы пропустили много занятий.

Это Юнус Раджабович, куратор. Студенты, да и некоторые преподаватели, за глаза называли его Саксофоном. Откуда взялось необычное прозвище, — ведь не был тот никогда ни саксофонистом, ни даже любителем джазовой музыки, — загадка. Вероятно, долговязая сухопарая фигура преподавателя и его привычка сутулиться, напомнили кому-то похожий на трубку-«носогрейку» музыкальный инструмент. Как бы там ни было, но кличка приклеилась — не отодрать.

— Я нагоню, Юнус Раджабович.

Александре совсем не импонировало терять целый год.

— Ну, как знаете. Только потом не жалуйтесь, если нахватаете «хвостов».

Саксофон двинулся дальше по коридору, а к Александре подлетела Ленка Куракина.

— Сэнди, чего Саксу понадобилось от тебя?

— Предлагал «академичку» взять.

— А ты?

— Оно мне надо? Отказалась.

Ленка состроила неодобрительную гримасу.

— У-у-у. Ну и зря. Я бы не прочь годик пожить в своё удовольствие. Куда спешить — успеем еще напахаться.

Саша лишь пожала плечами: мол, каждый сам решает, что для него лучше: закончить быстрее надоевшую учебу, или оставаться лишний год студентом.

— Пойдем после лекций в «Ватан» на «Вокзал для двоих», — неожиданно сменила тему подруга, — там Басилашвили с Гурченко.

— Пойдем, — легко согласилась Саша.

Необходимость наверстывать упущенное в учебе — не причина отказывать себе в маленьких удовольствиях, коих она так долго была лишена. Тем более, Олег Басилашвили — её любимый артист (разве можно в него не влюбиться!?). Всем известно, что «от сессии до сессии живут студенты весело».

Занятия на геофаке начинались после обеда и заканчивались поздно вечером. Да еще фильм оказался двухсерийным. Домой Саша заявилась в двенадцатом часу ночи.

Мама с порога напустилась на дочь:

— Ты где гуляешь!? Мы тут с ума сходим. Знаешь, сколько сейчас времени!?

— Ну, муль, чего ты. Я в кино была.

— А предупредить не могла? Позвонить тебе трудно, мать успокоить?

Присоединился и папа.

— Шурка, ты не забыла: у тебя экзамены на носу.

Александра капризно топнула ногой.

— Что вы со мной, как с маленькой! Я совершеннолетняя!!

— Выйдешь замуж, тогда и делай что хочешь, — закончила воспитательную беседу мама.

«Вот, блин, — мысленно бранилась Саша, укладываясь спать, — им бы только замуж меня сплавить. Делай, тогда, что хочешь… Как же! Сначала родители, потом муж начнет воспитывать: то нельзя, это не разрешается…». Уже засыпая, она размечталась: «Найду себе такого, чтобы на руках носил, пылинки с меня сдувал… и в мои дела не лез». Девушка попыталась представить облик ее будущего «принца» — перед мысленным взором тут же возникло лицо Макса. «Исчезни», — приказала Саша.

На столе громко тикали часы. Из спальни родителей, через тонкую стену доносилось двухголосое похрапывание.

4

— Алло! Танюш, ты? Привет… Да, я. Как живешь? Рассказывай.

Подруге по больнице Саша позвонила дней через десять после выписки. Собиралась раньше — что-то её останавливало; неловкость какую-то ощущала: получалось — вроде навязывается она Татьяне; у той — своя жизнь, свои интересы, свой круг общения.

— Да, рассказывать-то, пока, нечего. Меня через три дня после тебя отпустили. Прописали викасол — чтобы кровь лучше свертывалась… Что еще… Учеба, лекции — скука. Блинчики, мои любимые, не ем, воздерживаюсь. Все больше творог да каша, хе-хе, пища наша…

Особой радости по поводу звонка в голосе Татьяны Саша не услышала. Все верно: с глаз долой — из сердца вон.

А ведь поначалу казалось: сдружились они за три недели больничного заточения, и теперь подруги — не разлей вода; задушевные беседы вели, делились самым сокровенным. Впрочем, если посмотреть свежим взглядом, становилось очевидным, что, в отличие от Саши, Татьяна вовсе не собиралась безоглядно пускать себе в душу новую подругу; раскрывалась ровно настолько, насколько необходимо для поддержания приятельских отношений с человеком, в обществе которого пребываешь двадцать четыре часа в сутки.

Они перебросились еще двумя-тремя ни к чему не обязывающими фразами; всё, разговор можно заканчивать, вежливо попрощаться, сказать напоследок: звони, мол, не забывай…

— Сэнди… а Макс не объявлялся? Я дала ему твой телефон, ты уж не сердись…

— Да, он звонил, — прервала подругу Саша. — Я не сержусь, только…

— Что?

— Нет, ничего, это я так… Не обращай внимания. Ладно, звони, Танюш, не забывай. Пока.

— Хорошо. Пока. Не болей, Сашунь.

Попрощалась Татьяна всё тем же равнодушным голосом. Сашуней, почему-то, назвала… Один только раз уловила Саша нотку интереса в ее словах: когда Татьяна спросила про Макса. Неспроста, ох — неспроста.

Опять этот Макс! Привязался.

Саша не хотела сознаться даже себе: позвонила-то она, главным образом, чтобы выведать, нет ли у Татьяны его телефона; однако, стоило подруге обмолвиться о Максе, поторопилась закруглить разговор.

Почему, ну почему она в последнее время делает все назло!? По большей части — назло самой себе.

5

Зиму Александра не любила. Собственно, здесь это время года и не зима вовсе, а чистой воды недоразумение. Иной раз весь декабрь солнце жарит, хоть загорай. Человек, прибывший сюда откуда-нибудь из Заполярья, запросто может решить: в Австралию угодил встречать Новый год. Разве что моря здесь нет, да и купаться, конечно, при плюс пятнадцати-семнадцати никому не придет в голову.

В этот год декабрь выдался холоднее обычного, и мокрее, ветренее, одним словом — противнее. А тут еще сессия — как снег на голову. Никого не волнует, что праздник: зачетку на стол, выбирай билет, и… да поможет тебе бог (это не вслух, разумеется).

Тридцать первого с утра моросило — осень вернулась, однозначно. Впрочем, оставалась надежда, что к вечеру дождь смениться снегом — будет хоть на Новый год похоже. Саша, встав перед трюмо, подмазюкалась: голубую тень на веки, тушь на ресницы, помаду на губы — порядок; влезла в любимую свою белую куртку-пуховку и югославские (120 рэ!) коричневые сапожки, покатила в университет, сдавать зачет по физколлоидной химии.

Людей на улице пруд пруди, хотя рабочий день еще не закончился: кто в магазин торопится, кто домой, некоторые представительные дамы — в парикмахерскую, успеть прическу сделать, чтобы вечером в гостях выглядеть на все сто. У людей праздник, а тут… Мало того, что на диету посадили, так еще химию приходится сдавать за несколько часов до Нового года (на кой черт вообще нужна геологам физколлоидная химия!?).