Слева – новые платья, шляпы и туфли. Она прошлась по левой стороне, нащупывая этикетки и восхищаясь мягкостью тканей. На каждый выход полагался свой наряд, в том числе и на пятничный прием. Открытое нежно голубого цвета платье понравилось ей, хотя за последние четыре года мысль о том, чтобы надеть платье, вгоняла в тоску. Она открыла оставшийся шкаф, в самом углу, и увидела розовую пижаму. Роза положила ее на пуф у большого зеркала. Затем вышла, открыла дверь в ванную, проверила там наличие всех бутылочек и плотно закрыла маленькое круглое окно на стене.

Элизабетта обрадовалась, когда ее оставили одну. Энни сказала, что ужин подадут не ранее половины седьмого и вышла из комнаты. После теплого массажного душа, одетая в пижаму и с полотенцем на голове, Элизабетта вернулась в спальню, и упала на разобранную кровать. Затем достала из чемодана фотокамеру, блокнот, мини плеер и коробку со свежими пластинками известных читателям ее колонки музыкантов, которые она запланировала прослушать до понедельника и составить обзор для следующего выпуска журнала. Петер освободил ее от присутствия в редакции, но не от самой работы. В следующую субботу верстка очередного номера, а после статьи о Туртане у нее пропало желание открывать новые имена. Среди таких исполнителей, как Туртан, они все равно затеряются.

Из саквояжа она достала машинку, установила чистую бумагу, заменила батарейки в плеере, завела будильник на двенадцать часов, чтобы не забыть позвонить Анри и включила первую запись молодой начинающей команды из Южного Города.


Анри услышал звонок телефона ровно в 12.00 и взял трубку. Он был в студии, один, перед ним лежал исписанный блокнот, и стояла кружка с остывшим кофе. На заднем плане виднелась фигура друга-звукорежиссера.

– Привет, – услышал он в трубке знакомый голос и взял телефон со стола. Придерживая черный провод, донес аппарат до одноместного кожаного дивана у двери, и прилег, не разуваясь.

– Ты не поехал домой? – спросила она

– Без тебя там пусто, вот решил остаться в студии на день, даже сочинил текст к новой песне. Через час приедет Мон и поможет мне сделать запись. Мне нужна вторая гитара. А у тебя что? – спросил Анри, как будто и не виделся с ней утром

– Закрыли в спальне, по Протоколу – отдых, обед, встреча с бабушкой, ужин, отбой, ранний подъем и завтрак. В одиннадцать утра понедельника буду стоять на лестнице, и помогать бабушке резать ленточку в новом медицинском центре, затем она встретится с несколькими официальными лицами… Будет очень скучно…. Лучше бы мне дали задание написать о новом Туртане…

– Ты не говорила с ней?

– Мне выделили сорок минут до ужина. Я немного боюсь, чем ближе закат, тем мне страшнее, может потому что сегодня решится моя судьба и мне придется сделать выбор всей моей жизни.

Затем Элизабетта начала рассказывать о Розе, Эдварде и о том, что ее поселили в спальню мамы, и что за стенкой у нее комната с белым роялем, и что она очень хочет, чтобы он сыграл ей. Он слушал и думал. В голове складывались строчки в рифмы, а ноты в мелодию. Он знал, что получится очень личная песня и, что он запишет ее специально для Элизабетты, чтобы она смогла разобраться в своих чувствах… Анри рассказал о песне только Мону… И… Он не мог допустить, чтобы грязные руки Льюиса Пена добрались до нового шедевра… До свободы остался летний гастрольный тур и завершающие его концерты осенью, билеты на которые были раскуплены еще в начале года, а потом он с друзьями вздохнет полной грудью. Фелл и Макс помогли определиться со стилистикой новой пластинки – то, что он задумал, будет отличаться от всего, что делала Группа десять долгих лет. Анри не пугала перспектива сменить стадион на маленький клуб. Возможно, Группа потеряет часть поклонников, но узкая аудитория поддержит их. Оставалось в этом убедить остальных музыкантов, его друзей…

– Эй! – услышал он голос Элизабетты, и очнулся. – Ты не заснул? Я слишком утомила тебя описанием платья Розы? Прости, заболталась.

– Не извиняйся, все в порядке, немного задумался. Я пытаюсь поддержать тебя, даю советы, а сейчас спросил себя – что я понимаю в этой жизни? У меня был выбор десять лет назад, я его сделал. Всегда считал, что ради личного самоутверждения и Группы, а теперь вдруг понял, что только ради славы.

– Ты неправ.

Анри услышал в ее голосе искренность и стало спокойнее на душе. Элизабетта шептала в трубку, а так необходимая ему поддержка долетала через расстояние, разделявшее их.

– Все так делают. Сначала ты долго и усердно зарабатываешь себе имя, а по истечении десяти лет, имеешь полное право расслабиться и насладиться привилегиями. Послушай, если ты устал от Группы, то можешь параллельно заняться другим проектом.

– Тогда у меня не останется времени на тебя! В общем, не думай об этом. Я хотел рассказать тебе о другом. Мы с Моном обсудили предстоящие переговоры в корпорации. Если Льюис Пен отказывается дать нам творческую свободу, то мы не продлеваем контракты.

– Ты абсолютно прав.

– Я всегда винил корпорацию в том, что у Группы коммерческая музыка… Молчи, я знаю, что ты скажешь. Я понял, что потерял чувство реальности, меру таланта, славы и успеха и несу весь этот бред, потому что кроме тебя мне не с кем поделиться своими проблемами!

– Успех наших отношений как раз в этом – ты говоришь мне, что тебя волнует, я слушаю, а потом рассказываю тебе, что беспокоит меня.

– Спасибо за поддержку, – сказал он. – И еще раз извини, что утомил тебя. Давай встретимся во вторник на набережной? Сегодняшний день я точно проведу в студии, а в понедельник Билли обещал съемку на телевидении. Репетиция, как обычно, продлится до позднего вечера, после которой я упаду на кровать и усну мертвым сном до утра вторника.

– Хорошо, договорились. Жаль, что я не могу поцеловать тебя через трубку.

– Мне тоже жаль, милая, все, люблю тебя, – сказал Анри и отключился.

– Я тоже люблю тебя.


Элизабетта положила трубку на рычаг и вытянулась на кровати. Коробка с пластинками с шумом упала на пол, из машинки вывалился исписанный лист. Она подумала об Анри и как нужна ему сейчас. Он сломался, как все музыканты с наступлением творческого кризиса. И если рядом не окажется близкого человека, то он потеряет себя окончательно, и ей становилось немного страшно за него.

Слава победила в нем талант и не дала проявить его, использовать в полную силу. Хорошо, что он это стал понимать. Тяжело оставаться обычным человеком, когда твои песни поют на стадионах, а ты начинаешь ненавидеть обезумевших поклонников и винить во всех неудачах и промахах дельцов музыкальной индустрии. Анри по-прежнему сочинял талантливые песни, и с профессиональной точки зрения у нее и других музыкальных обозревателей не возникало претензий к Группе. Кризис случается у всех музыкантов. Они по-разному переживают этот момент, но со временем приходит понимание, что они упустили в своей жизни важное и ценное, и возвращаются к чему всегда стремились – просто писать музыку.

Элизабетта поставила машинку и телефон на пол, и взяла с тумбочки папку, оставленную Эдвардом. Это была программа бабушкиных мероприятий на неделю. Элизабетта вчиталась в каждый пункт и отметила, что бабушка ведет достаточно насыщенный для ее возраста образ жизни. За неделю ей предстояло открыть медицинский центр, посетить детский приют, провести церемонию зажжения огней на маяке и торжественный обед на палубе нового теплохода, возглавить шествие на пятничную службу в главный собор, и встретиться с послом из Страны Короля до очередного заседания Большого Совета. Недельная программа завершалась пятничным приемом в Большом Зале Золотого Дворца. Элизабетта догадалась, что будут присутствовать очень влиятельные гости, если бабушка распорядилась проводить прием именно там. Небольшие, более скромные приемы, проводились в Малом Зале.

Элизабетте захотелось посетить только одно место – интернат для талантливых детей. Именно там она рассчитывала найти новых «звезд» для своей колонки в отместку Петеру на новых Туртанов. Она вздохнула и бросила папку с программой бабушки на пол, затем сняла полотенце с головы, закуталась в одеяло, и сомкнула веки. У нее оставалось около часа на отдых.

Вечер Элизабетта провела в комнате с белым роялем, где впервые встретилась Анри. У портрета Маргариты она задержалась, заметив, что мама смотрит на нее свысока пронзительным взглядом. Ей стало неловко. На минуту Элизабетте показалось, что лицо мамы ожило, а губы сомкнулись в улыбке. Испугавшись, она отвернулась и увидела в окне справа, как под заходящие лучи солнца, садовники заканчивали работы в клумбах, а водители машин слонялись без дела, ожидая выхода из Золотого Дворца официальных лиц. Она присела на край обитого бежевой тканью дивана, и вновь осмелилась взглянуть на портрет мамы. Маргарита не подозревала, что была больна, когда приглашенный художник писал ее портрет. Он увидел в ней настоящую наследницу и изобразил такой на холсте, не лишая при этом женственности, чувств и эмоций. Элизабетта виделась с мамой нечасто, но те недолгие минуты, проведенные рядом, остались в памяти навечно. Когда она умерла, Элизабетта узнала, что такое одиночество и что значит быть покинутой. Мама была для нее всем, просто больше никого у нее не было. Софья, дочь дяди, не дружила с ней, а ее брат, Люк, караулил с друзьями в саду, забирал игрушки и ломал их. Больше всего Элизабетта горевала о кукле, которую они смастерили с мамой во время ее официального отпуска. Опираясь на пошаговые инструкции книги по рукоделию, они сделали выкройки частей тела, сами сшили платье и шляпку, выбрали в магазине подходящие туфли и модную сумочку. На создание куклы у них ушло несколько долгих, но очень веселых недель. Бабушка уехала на Остров с официальным визитом, и мама в то лето много времени посвятила Элизабетте.

Люк нашел ее с куклой в беседке, в тот день, когда Большой Совет передал титул наследника дяде. Брат был с тремя друзьями, и ему хотелось сделать больно кузине. Элизабетта перебежала в самый дальний угол беседки и прижала куклу к себе. Люк в один миг преодолел разделявшее их расстояние и выхватил куклу из рук. Сначала он оторвал руки, затем ноги, голову, и бросил оставшиеся от куклы части на стол с самодовольным выражением на лице. Элизабетта испугалась и не смела пошевелиться, тихо стояла в углу и плакала. Затем она услышала, как друзья Люка засмеялись, похвалили его за идею, и они убежали. Роза нашла ее ближе к вечеру. Вдвоем они починили куклу, но духа мамы в ней Элизабетта больше не видела и не могла простить брата за то, что он лишил ее единственной вещи, которая связывало с мамой и прошлым.