Няня пыталась возражать, но граф настаивал: пока эти отношения доставляют Амелии радость, он ничего не станет предпринимать. Магда с презрением относилась к молодому лорду, его фантазиям о морских путешествиях, а в особенности к его холостяцким замашкам. Он уже был взрослым самодостаточным мужчиной и, несмотря на это, продолжал отвечать на частые письма четырнадцатилетней девчонки. Магдалена, как могла, нагружала Амелию новыми знаниями, книгами, знакомствами, дабы отвлечь её от этой подозрительной, выходящей за рамки приличия дружбы, но всё было без толку.

Письма продолжали приходить целый год, и девочке удавалось узнать, если нянька прятала их или не доставляла вовремя.

А однажды, решившись на откровенный разговор, Магдалена упомянула о Томасе не в самом положительном контексте, и случился неминуемый скандал. Амелия поклялась, что проклянёт няню до седьмого колена, если та будет продолжать нелестно отзываться о Томасе Стерлинге.

– Если бы он хоть раз упомянул, что хочет жениться на тебе, я бы и слова не сказала! – крикнула тогда Магда на всю столовую, так, что замершая на парадной лестнице Амелия услышала. – Если б он был настоящим мужчиной, таким же, как все, он бы просил твоей руки, маленькая глупая amadan!

Магдалена обожала ругаться исключительно на гэльском, считая, что так её не услышат ни Диавол, ни Господь, и «да не вовлечёт она себя во грех».

Амелия тогда промолчала о «греховном» поцелуе няни и графа, который ей довелось наблюдать, хоть ей и хотелось бросить это Магдалене в лицо. Девочка только долго и громко смеялась, а после ходила по замку совершенно расстроенная. Из головы всё никак не шли слова няньки. Если бы Томас Стерлинг предложил ей выйти за него? Что тогда? Конец непринуждённым разговорам о жизни, о мечтаниях, о прошлом и будущем, о пещерах на берегу океана и о путешествиях за Атлантику? Их обоих устраивали существующие отношения, как и дружеские письма, но в одном Магдалена была права: долго так продолжаться не могло. Когда-нибудь Томас выберет свой путь и не сможет потакать капризам своей маленькой подружки. Когда-нибудь кто-то укажет и Амелии на её место. Но об этом девочка думать не желала, просто отказывалась.

Приближался июль. И Граф Монтро объявил племяннице о долгожданном возвращении в Абердиншир. В последнем июньском письме к Томасу Амелия горячо разоткровенничалась:

«Мой милый друг! Знали бы Вы, как я счастлива вскоре увидеть Вас. Если бы не Ваши послания, не представлю, как я провела бы этот долгий год! Я не слушаю окружающих, мне всё равно, что они болтают. Няня считает, что мы с Вами не должны дружить, но, полагаю, это объяснимо её завистью. С тех пор, как у меня появился друг, она обеднела и перестала быть единственным человеком, который интересовался моей жизнью чаще, чем я сама рассказывала. Я стараюсь не винить её, но с ней довольно сложно мириться.

Дорогой Томас! Я очень рада была узнать о Ваших успехах в королевском Совете, однако всё ещё считаю, что Вы могли бы многого добиться и в Палате общин. Вам не пришлось бы столь усердно вертеться вокруг королевских морд и, надрывая спину, кланяться каждый раз, как только они появятся на горизонте.

Возможно, когда-нибудь Вы всё-таки добьётесь своего и сумеете отплыть за Атлантику. Буду молиться, чтобы я смогла разделить с Вами тот день и быть рядом!

Полагаю, что встретиться мы сможем только на праздновании дня рождения Её Высочества принцессы Амелии. Как это ни странно, дядя обожает сравнивать меня с ней. Он любит шутить о том, что «если б две Амелии оказались одного возраста и поменялись местами, королевская семья не заметила бы разницу».

Говорят, она любит охоту и верховую езду. Совсем, как я. Если же меня представят ей или кому-либо из королевской семьи, я постараюсь быть сдержанной и вежливой. Уверена, окажись Вы рядом, поддержали бы меня».

Амелия понятия не имела, как стоит закончить то письмо. За какие рамки не нужно выходить, и где вообще проходили границы дозволенного. В одну минуту ей хотелось порвать бумагу, поскольку написанное в ней пестрело жеманностью и кокетством, в другую же казалось, что это просто дружеское послание, не больше и не меньше.

Девочка с распущенными рыжими волосами сидела на краю своей постели, в свете канделябра разглядывая старые шрамы от ожога на руке, и представляла предстоящее лето, каким увлекательным и чудесным оно будет. Ни одиночества, ни тягостных мыслей, никаких забот и волнений.

***

Её Королевское Высочество принцесса Амелия София Элеонора праздновала свой сорок первый день рождения в маленьком городке Каттерлайн. Королевская родня и другая знать объясняли её странный выбор любовью к уединению и живописным пейзажам восточного побережья. Но 10 июля 1752 года в огромном поместье Феттерессо из-за несчётного количества гостей яблоку негде было упасть. Что именно привлекло принцессу в этом древнем полуразрушенном месте, не понял никто. Возможно, богатая на легенды и мифы история, вроде той, о женщине по имени Жеан Хантер, якобы занимавшейся колдовством и казнённой через повешение здесь же.

Принцесса показалась Амелии сдержанной, не слишком общительной, но милой и доброжелательной. С Джеймсом Гилли она говорила, как с равным; поблагодарила графа за подарки и отметила, что его племянница «хороша собой». Амелия же ни слова проронить не сумела, то краснея, то бледнея от волнения. И как на зло ни лорда Стерлинга, ни его сына на праздновании не оказалось, из-за чего девочка весь вечер блуждала, словно в тумане, хмурая и потерянная.

Столы ломились от угощений, музыканты ни на минуту не прекращали играть, а украшенные позолотой залы были похожи на сияющие чаши, в которых, словно разодетые пчёлы с тяжёлыми блистающими украшениями, роились

подвыпившие гости. Ближе к часу ночи Амелия едва ли не плакала от усталости, но больше от досады, что её планы так и не сбылись. Она не ощущала радости, не хотела веселиться, ей не терпелось уже избавиться от своего платья, расшитого серебряными цветами на розовой ткани. Фижмы под юбкой были неудобными, а затылок жутко чесался от колючих украшений в высокой причёске. Её раздражало даже то, как с ней здоровались незнакомцы, и какими любезными и приветливыми они казались тогда. К тому же пара бокалов игристого вина дали о себе знать, от них у неё лишь заболела голова.

И когда она готова была потребовать от дяди немедленно уехать или хотя бы вывести её из душной комнаты, среди приглашённых сэров Амелия неожиданно увидела его. Герцог Камберлендский, собственной персоной, беседовал за одним из столиков с какими-то джентльменами. Амелия тут же ощутила внезапный прилив сил. Голова гудела после вина, а глаза щипало от сияния вокруг, но она смотрела на него, на сына короля, который семь лет назад гнал Карла Стюарта прочь из Шотландии. Это из-за герцога вырезали весь её клан, прогнали её семью прочь из Хайленд, из родных краёв. Это он отдавал приказы убивать женщин и детей, разрушать замки и сжигать якобитов заживо.

– Камберлендский мясник здесь, – прошептала Амелия одними губами, почувствовав, как задрожали её руки, и как её затрясло, словно в лихорадке.

Больше никого она не видела перед собой и когда стала приближаться, когда ноги понесли её всё дальше, она даже не осознавала, что именно могла сотворить. В руке странным образом оказался серебряный нож со стола для закусок. Она стащила его, пока гости отвлеклись и не заметили её. С каждым её шагом Уильям Август становился всё ближе, а стук её собственного сердца отдавался в ушах всё чётче. Но она не понимала, что делала. Перед её глазами стояла лишь одна картина: объятый огнём древний замок и истекающая кровью мама. Малыш Джон, её новорождённый братик, кричал в ту ночь, надрываясь, и его тоже не стало. По хладнокровному приказу герцога.

Если бы он обернулся в тот момент, если бы отвлёкся от разговора и взглянул на эту девочку, подошедшую к нему сзади с ножом, посмотрел в её глаза, полные ярости и безумной отваги, он ужаснулся бы, однако и тому не суждено было случиться. Только не в эту ночь.

Амелия крепко сжала в ладони рукоять ножа, но не успела и глазом моргнуть, как некто сзади вдруг подхватил её под грудью, приподнял над полом и в мгновение ока утащил за ближайшую портьеру.

Здесь, на широком открытом балконе, под ночной прохладой, она

встрепенулась, уронив прибор на плиты под ногами, и ахнула, когда ей закрыли рот рукой. Девочка успокоилась, лишь когда узнала Томаса Стерлинга, одетого в парадный костюм морского офицера. Он стоял перед ней на коленях, и на его побледневшем лице отражались беспокойство и отчаяние. Когда он прикоснулся к её щекам пальцами, затем взял лицо в свои ладони и замотал головой, беззвучно шевеля губами, Амелия разрыдалась. Она кинулась к нему на шею, обняла так крепко, как только могла, и шумно вдохнула запахи побережья и дождя.

– Прости меня, Томас! Прости меня! – горячо шептала она, и он не отстранился, обняв девочку в ответ. – Но я убью его, я всё равно когда-нибудь убью его за всё, что он со мной сделал…

Амелия ещё долго не сможет забыть тот день. Она не сможет забыть и своё жестокое слёзное обещание. Но особенно ясной останется память о том, как Томас, её единственный в целом свете друг, спас ей жизнь.


Глава 6. Постыдная связь

Здесь, на вершине скалистого хребта, ветер завывал, точно безумный. Он дергал за походную сумку Амелии, словно пытался сорвать её и унести прочь, но девочка крепко держала за ремешок. Ветер срывал капюшон с головы, приходилось и его руками придерживать, иначе, при таком порыве, можно было уши себе отморозить. Чем выше они с Томасом поднимались, тем глуше становился шум прибрежных волн, разбивающихся о скалы внизу, и тем мельче казалась ближайшая деревня – последний оплот цивилизации здесь, в заливе Коф Бэй.

Несмотря на пасмурное небо и ледяной ветер, Томас согласился на «прогулку» именно сегодня. Амелия умела убеждать. Они оделись потеплее и с утра пораньше отправились на юг, к необжитым землям, лежащим за этим длинным хребтом и скалами. Несколько часов пешком, немного стонов и охов того стоили.