– На самом деле всё это пустяк, капитан, – она постаралась придать голосу как можно больше лёгкости. – В одной старой книге я прочитала, что на Востоке некоторые воины обрезали волосы, отказываясь от мирской жизни или отправляясь в изгнание. Конечно, я не воин, но, по крайней мере, так я чувствую себя свободней. И хлопот меньше.

В большом зеркале трюмо, что находилось поблизости, Амелия могла разглядеть себя. От прежних длинных прядей, растекающихся по спине огненным плащом, не осталось и следа. Теперь её рыжая шевелюра лишь хорошенько прикрывала уши, и кончики волос едва касались шеи.

Выслушав её, Стерлинг многозначительно покачал головой. Приблизившись на пару шагов, чтобы видеть лицо жены в свете канделябра, он только тихо произнёс:

– Предполагаю, Магда была в ярости, узнав, что ты сделала.

Амелия кокетливо улыбнулась, вздёрнув подбородок:

– Она уверяла меня, что вы сами разгневаетесь, но, судя по вашей реакции, я вижу, она ошиблась.

– Всё в твоих руках, моя дорогая. И, несмотря на то, что мне нравились твои рыжие локоны, и я буду безумно по ним скучать, я не в праве твердить, как именно ты должна выглядеть.

И с хитрой улыбкой на губах Томас прошёл мимо, к столу. Амелия была приятно удивлена его реакции, однако едва не напомнила вслух, что именно он прислал наряд, надетый на ней в это самое мгновение. Всё же она промолчала. И стало до безумия любопытно, как продолжится этот вечер. Пока снаружи пастор Лиох воспевал хвалебные песни Господу, она находилась здесь, в уединении с человеком, которого ей до сих пор не удалось постичь. Где-то на задворках сознания Амелия подумала, что это небольшое богохульство ей простится.

Через несколько минут она уже восседала на роскошном стуле с резной спинкой, и Стерлинг сам наполнял её бокал, как и свой, тёмно-бардовой жидкостью. «Всё как будто повторяется, как тогда, на «Полярис», когда я потеряла бдительность, а он… ну, да, он был Диомаром», – чем дольше Амелия думала о «той ночи», тем страннее казались события, происходящие сейчас.

– Что-то на этом столе привлекло тебя больше винограда и сыра? – сказал Стерлинг, вальяжно расположившись напротив, под витражным окном. – Ты так долго смотришь, не обращая ни на что внимание. Не пьёшь и не ешь. Ты не голодна? Может быть, тебе дурно?

Покачав головой, Амелия лишь пригубила бокал с вином, от которого исходил поразительный аромат жасмина, и неожиданно для себя самой произнесла вслух:

– За всё время путешествия я так ни разу не спросила вас о ране…

– Ах, это!

– Надеюсь, всё зажило, и вы не страдаете от боли…

Стерлинг долго выжидал, пока девушка приподнимет голову и встретится с ним взглядом. Он захотел спросить, отчего она вспомнила о том, как ранила его, но наперёд понял, что супруга твёрдо решила незамедлительно во всём разобраться. Стерлинг ухмыльнулся. Глупо было рассчитывать, что томная атмосфера со свечами и вкусными угощениями склонит эту упрямицу на его сторону без каких-либо преград.

– Ты была в отчаянии, напугана и обижена, – пробормотал капитан, сделав глоток вина и бросив в рот виноградину. – Любой, кого так гнусно предали, поступил бы так же…

– Я сильно ранила вас тогда, господин, – выдохнула Амелия, наконец, будто с трудом, – и я сожалею.

– Не сомневаюсь! Но я хочу, чтобы мы забыли об этом! Рана затянулась, а это главное. Однако, раз уж ты затронула эту тему… твои раны, полагаю, гораздо глубже моих. Хочешь поговорить об этом?

Она посмотрела на него настороженно, словно опасалась чего-то, но промолчала.

– Говори со мной, Амелия, – настаивал он. – Если тебе нужны ответы, сегодня та самая ночь для того, чтобы их заполучить.

Про себя он подумал на мгновение, что лучше бы не уступать ей, но затем снова взглянул в лицо женщины, к которой испытывал целый ураган из чувств, и сам себя проклял. В каком-то смысле она была гораздо сильнее него. Наконец, когда она по его примеру выпила вина и съела пару виноградинок, в тишине каюты зазвучал её тихий, но твёрдый голос:

– Вы вовсе не обязаны оправдываться. Как вы уже однажды дали мне понять, слово капитана – закон. К тому же, я так сильно устала, так измучила себя, что отныне в сущности это не важно, почему и ради чего вы дурили меня…

Стерлинг с нескрываемым раздражением поставил свой бокал на стол, едва не расплескав его содержимое на кружева багровой скатерти. Он чувствовал, как злость с новой силой вскипает в нём, и отчего же? Потому что она – его упрямица жена – пасует перед ним и выводит на откровенности, делая вид, будто всё позабыла. Но когда он смотрит на неё, он понимает – эта девица ничего не забыла и тем более не простила. Она всё ещё желает его оправданий, хотя и притворяется, будто ей всё равно. Лучше бы она напрямую заявила об этом, лучше бы накричала или ударила его по лицу. Когда той роковой ночью Амелия вонзила нож ему в грудь, он был одновременно и разочарован и восхищён ею. Что за вздорные мысли!

Томас поднялся и, нервным жестом пододвинув стул, обернулся к витражному окну. Ночь стояла безлунная и холодная. Холоднее, чем прежде. Спокойствие царило над Атлантикой, и на безоблачном небе можно было разглядеть каждую горящую звезду. В такие ночи океан казался отполированным стеклом, и льды на его поверхности довольно сложно заметить издалека; позже люди скажут, что более умиротворённых ночей не было на их памяти.

Несколько минут капитан глядел в окно, пытаясь отвлечься, пытаясь припомнить нечто такое, что заставило бы его нервозность уйти. Но, обернувшись снова, он увидел Амелию, всё ещё сидевшую на своём месте, и от её внимательного колдовского взгляда некуда было деться. Тогда слова сами собой сорвались с его губ, да и смысла молчать больше не было:

– Ты помнишь Абердиншир? И наше лето? Ну разумеется, ты всё помнишь, хоть и притворялась, будто забыла. Мы не видели друг друга шесть лет. Шесть долгих лет! Вдумайся в это! За это время, и не отрицай, мы оба испытали такие тяготы, что другим и не приснится. Мы словно иные жизни прожили… и изменились.

На его смуглом лице мелькнула всё та же знакомая Амелии улыбка, теперь только омрачённая то ли печалью, то ли разочарованием.

– Почему я не открылся тебе сразу? Именно этот вопрос прочно засел в твоей головке, верно, пташка? Я не доверял тебе, и не собирался даже после помолвки. Твой дядя, да благословит Господь его душу, оказал мне неоценимую услугу, но я не намеревался задерживаться в твоей жизни. Я нуждался лишь в средствах, не более. Но узы брака? Нет, нет! Меня ожидала Америка, а не скучное однообразное существование под извечным присмотром Его Величества.

И когда я понял, что малышка Амелия, превратившаяся в богатую наследницу, графиню Монтро, меня не помнит… Что ж, я решил, так будет легче.

– Легче водить меня за нос? Дурачить и обманывать? – пробормотала девушка, сложив руки на коленях.

– Легче забыть тебя. Сделать вид, будто ничего не было. Тебе ведь удалось это сделать?

– Да, я признаю, что проигнорировала наше прошлое, потому что не видела смысла в собственном существовании. Мои родные покинули меня, у меня никого не осталось. Мне так хотелось обрести покой…

Томас потёр пальцами усталые глаза и вздохнул.

– Да, я знаю это.

– Но позже, когда я оказалась на корабле, почему ты промолчал? Прошло столько времени, а ты всё равно молчал! Ты привязал меня к себе, заставил потянуться к Диомару, словно он стал центром моего мира… и ты играл со мной! Скажите мне, господин Стерлинг, вы знали что так случится, когда всё началось?

Он взглянул на неё бесстрастно, с выражением отчуждения на лице, будто не узнавал или не хотел её узнавать. Однако на мгновение – одно краткое мгновение – Амелии показалось, что он сожалеет. Да, где-то там, в глубине души, под этой прочной бронёй одиночества и уединённости, ему было жаль.

– Нет, я не думал, что так будет, – прозвучал, наконец, его голос. – И уж тем более я не ожидал, что Диомар станет для тебя кем-то больше, чем морским разбойником. Я заигрался, признаю. И, чёрт меня подери, в определённые моменты я наслаждался этой игрой.

Стерлинг вернулся на своё место за столом и с задумчивым видом подпёр кулаком подбородок. То, как он смотрел на неё, как его серые глаза притягивали её с невероятной магнетической силой, было ей едва ли не ненавистно. Что-то больно укололо сердце, стало даже душно, почти жарко. Амелия упрямо сжала кулаки и на выдохе прошептала:

– Как же вы порочны!

– Не более, чем ты, пташка, – его красивый голос прозвучал чересчур глухо. – Ты ещё молода, и человеческую природу постичь не успела. Всё ещё ждёшь моих оправданий? Извинений? Хорошо, я сдаюсь! Мне жаль! Я сожалею от кончиков своих ушей до самых пят! Ты довольна?

– Ах, что вы, капитан! Не стоит так унижаться. Я не имела желания заставлять вас каяться через силу…

– Нет, ты желала именно этого, – сказал он негромко с двусмысленной улыбкой. – Маленькая эгоистка! Что, нет? Не хлопай так глазками, никто не безгрешен, моя дорогая. Да, я обманщик. Я притворялся двумя мужчинами, каждый из которых хотел заполучить тебя, и я увидел результат этого эксперимента, когда всё зашло слишком далеко. До того, как вернуться на острова, я был куда рассудительнее, и голова моя была забита иными заботами. А потом появилась ты со своим отчаянием, с той всепоглощающей болью, которая затягивала тебя на дно бездны. Как бы мне хотелось помочь тебе, спасти! Но я не смог! Ты так успешно пробудила во мне дремлющие желания подчинять и владеть, сделала меня жестоким и циничным. И тогда я понял, что спасать уже нужно меня.

Амелия так резко подскочила на ночи, что едва не уронила стул под собой. Опираясь о край стола и глядя Томасу в глаза, она наклонилась вперёд и гневно произнесла:

– Даже не смейте снова обвинять меня во всех своих бедах!

– Не принимай это на свой счёт, пташка, – ответил он с деланным безразличием, затем осушил бокал. – Все мы иногда неосознанно заставляем людей страдать…