– Я никогда ее не замечал.

– А с чего бы тебе ее заметить? Она старательно скрывается, и вообще она не в твоем вкусе. Слишком уж умна для тебя, – поддразнила Изабелла брата.

– Да… Я уверен, что так оно и есть. – Нахмурившись, Рис зашагал прочь.

– Думаю, ты была права, – сказал Джерард низким, будоражащим ее чувства голосом. – Я уверен, что он заболел. Может, мы последуем его примеру? Сделаем вид, что плохо себя чувствуем, и заляжем в постель на неделю. Вместе. Обнаженные.

– Ты неисправим, – сказала, смеясь, Изабелла.

Спокойно и деловито всех гостей разместили по комнатам, чтобы они могли освежиться перед вечерней трапезой. Убедившись, что Изабелла хорошо устроена и с ней ее камеристка, Джерард, извинившись, спустился вниз, где собрались остальные джентльмены.

Несмотря на неудачный выбор гостей, он усмотрел в этом даже некоторое удобство. Странное сборище, включающее его мать и Харгрейвза, давало ему возможность развеять любые еще остававшиеся у них иллюзии относительно его брака с Пел. Никто не имел права вмешиваться в его дела. Глупо с их стороны забывать, как решительно он настроен. Так что невелик труд напомнить им об этом.

Вступив в нижнюю гостиную, Джерард осмотрел комнату с ее огромными окнами, обрамленными украшенными кистями темно-красными шторами, и многочисленными бордовыми кожаными креслами. Достойное пристанище мужчин. Самое подходящее место, чтобы высказать то, что он собирался сказать.

Он слегка кивнул Спенсеру, отказался от сигары, предложенной ему лордом Хэммондом, и стремительно двинулся по обюссонскому ковру к окну, возле которого стоял Харгрейвз, обозревая открывавшийся перед ним пейзаж. Приблизившись, Джерард оценил гордую осанку и безупречный костюм графа. Этот человек целых два года состоял в интимной связи с Пел и знал ее гораздо лучше, чем он сам.

Он вспомнил, какой она была с Маркемом, светящаяся уверенностью, с искрящимися глазами. Поразительный контраст с тем чисто чувственным, своекорыстным взглядом, которым она смотрела на него, и это его сильно беспокоило. Сердечная дружба, некогда связывавшая их, теперь омрачалась напряженностью. Он тосковал по той легкости, которую прежде ощущал в ее присутствии, и жаждал греться в лучах дружелюбного сочувствия, с которым она относилась к другим.

– Харгрейвз, – окликнул Джерард.

– Лорд Грейсон. – Граф обернулся и холодно взглянул на него. Они были почти одного роста, только Джерард был чуть повыше. – Прежде чем вы попытаетесь уличить меня в попытках снова добиваться внимания Изабеллы, позвольте заверить вас, что у меня таких намерений нет.

– В самом деле?

– Да, но если она сама придет ко мне я не стану закрывать перед ней дверь.

– Не считаясь с тем, что, совершая подобный поступок, вы сильно рискуете? – Джерард был человеком действия, а не пустых угроз. По легкому кивку, которым Харгрейвз оделил его, он понял, что его соперник знал об этом.

– Вы не можете держать взаперти такую женщину, как Изабелла, Грейсон. Она ценит свою свободу выше всего на свете. Я уверен, ей тяжело сознавать, что, выходя за вас, чтобы обрести свободу, она теперь оказалась в западне. – Харгрейвз пожал плечами. – Кроме того, рано или поздно она вам надоест или же вы ей и это желание, которое побуждает вас предъявлять свои жалкие притязания, исчезнет.

– Мои притязания, – сухо возразил Джерард, – нельзя назвать жалкими. Они абсолютно законны и скреплены печатями.

Харгрейвз покачал головой:

– Вы всегда желаете тех женщин, которые принадлежат кому-то другому.

– В данном случае женщина, которую я хочу, принадлежит мне.

– Да неужели? Правда? Странно, что вы вдруг обнаружили это после пяти лет полного пренебрежения. Я видел вас вместе после вашего возвращения, как и все остальные. По правде говоря, такое впечатление, что вы едва выносите друг друга.

Джерард холодно улыбнулся:

– Мы определенно более чем выносим друг друга.

Граф страшно покраснел.

– У меня нет времени просвещать вас в отношении женщин, Грейсон, недостаточно сказать, что оргазм далеко не все, что требуется женщине, чтобы она осталась довольна. Изабелла не хочет привязываться к вам, она вам не поддастся. И если бы даже сердце ее было открыто для возвышенных чувств, такой непостоянный человек, как вы, никогда не завладел бы ее вниманием. Вы очень похожи на Пелема, знаете ли. Он тоже не сумел разглядеть сокровище, которое получил. Не могу вам сказать, сколько раз Изабелла, бывало, рассказывала мне всякие смешные истории о ваших похождениях, добавляя в конце: «Ну совсем как Пелем в свое время».

Крепкий удар в солнечное сплетение не мог бы сразить Джерарда вернее. Внешне оставаясь невозмутимым, внутри он застыл, охваченный мрачным предчувствием. Маркем говорил ему то же самое. Нельзя было даже нарочно придумать ничего худшего в его положении, чем одним своим видом постоянно напоминать жене о ее прежнем муже. Если он не сумеет доказать Изабелле, что он по меньшей мере лучше Пелема, ему никогда не завоевать ее любовь.

Но она честно писала ему каждую неделю и упорно старалась сохранить их неощутимую связь. Разве в этом нельзя усмотреть хотя бы легкий проблеск надежды?

Проклятие! И почему он не придавал значения этим письмам?

– Вы говорите, что она не склонна испытывать глубокую привязанность, и все же полагаете, что она может вернуться к вам, хотя известно, что она никогда не возвращалась к прежнему любовнику, после того как порвала с ним.

– Мы друзья. Я знаю, какой чай она предпочитает, какие у нее любимые книги… – Харгрейвз расправил плечи. – Она была счастлива со мной, до того как вы вернулись…

– Нет, это не так. И вам это известно не хуже, чем мне.

Изабеллу невозможно было бы соблазнить, если бы Харгрейвз давал ей то, что ей нужно. Она не была ветреной женщиной. Она была женщиной, пострадавшей от жестоких душевных ран, и Джерард твердо вознамерился исцелить их. Граф надменно сжал челюсти.

– Думаю, мы понимаем друг друга, больше тут нечего добавить. Вы предупреждены о моей позиции. Ваши намерения мне также известны.

Джерард слегка наклонил голову в знак согласия:

– Вы действительно все осознали? Смею вас заверить, Харгрейвз, я легко выхожу из себя и, скажу откровенно, не хочу снова возвращаться к этому разговору. В следующий раз, когда у меня возникнет охота напомнить вам о своих супружеских правах, мне придется пояснять сложные моменты моей речи острием своей шпага.

– Джентльмены, не позволите ли развлечь вас рассказами об Индии? – вмешался лорд Хэммонд, беспокойно переводя взгляд с одного на другого. – Восхитительная страна, должен вам сказать.

– Благодарю вас, Хэммонд, – ответил Джерард. – Возможно, вечером, за бокалом портвейна.

Он отошел и направился в другой конец комнаты к Спенсеру, который при виде него в знак удивления поднял обе брови.

– Только ты, Грей, мог поступить так беззастенчиво и дерзко.

– Я научился ценить время. Не вижу смысла тянуть.

Спенсер рассмеялся.

– Должен признать, что смиренно готовился провести неделю в беспросветной тоске, и очень рад убедиться, что скучать, судя по всему, не придется.

– Конечно, нет. Я намерен занять тебя делом.

– Правда?

У Спенсера загорелись глаза, по яркости блеска соперничая с его лучезарной улыбкой. Джерард вновь осознал, как велико его влияние на младшего брата. Оставалось надеяться, что он сумеет воспользоваться этим в полной мере, чтобы добиться положительных результатов.

– Да. Здесь неподалеку, всего в часе езды, находится мое поместье. Завтра мы отправимся туда.

– Потрясающе!

Джерард улыбнулся:

– А теперь, надеюсь, ты извинишь меня…

– Не можешь долго находиться вдали от нее, так, что ли? – Спенсер покачал головой. – Ты слишком уж похотлив, мне за тобой не угнаться. Как мне ни больно это признать.

– Ты полагаешь, что когда мы одни, мы не вылезаем из постели?

Спенсер насмешливо фыркнул:

– Ты хочешь сказать, что я ошибаюсь?

– Я вообще не собираюсь это обсуждать.

Глубже погружаясь в остывающую ванну, Изабелла чувствовала, что пора уже вылезать, но у нее не хватало на это сил. Независимо от того, как часто она была в его постели, Грейсон продолжал испытывать к ней непреодолимое влечение. Сон стал для нее роскошью, которую она не всегда могла себе позволить, да и то урывками.

Ей бы хотелось иметь возможность пожаловаться, но для того, чтобы взять на себя этот труд, она чувствовала себя слишком удовлетворенной и насытившейся. Разве можно по-настоящему сердиться на мужчину, который всегда заботился о том, чтобы она несколько раз испытала экстаз, прежде чем позволить это себе самому? Но и себя он в этом отношении не обделял.

Он начал пользоваться «французскими подарочками», потому что уже не имел сил прерваться перед финалом. Снижение чувствительности для него выразилось в продолжительности акта. Это обстоятельство она прежде высоко ценила в любовниках, с которыми встречалась всего один или два раза в неделю. С ее любвеобильным супругом это происходило слишком часто. Ему нравилось, когда она извивалась под ним, моля о пощаде, и он продолжал эту сладкую пытку, пока она не начинала всхлипывать от удовольствия и отвечать ему с той же страстью.

Этот мужчина вел себя как животное, кусал ее зубами, оставлял на ее теле синяки от пальцев. И ей это нравилось. Страсть Грейсона была настоящей, а не заученной и привычной, как у Пелема.

Изабелла вздохнула. Против ее воли в памяти всплыли картины последней загородной поездки, в которой она приняла участие вместе со своим прежним мужем. Грудь ее болезненно сжалась, и давно знакомая дурнота подступила к горлу. Он тогда пустился во все тяжкие, волочась за всеми женщинами подряд. Устраивал свидания в альковах, ускользал по ночам из спальни. Две недели для нее обернулись адом. Изабелла постоянно гадала, которая из женщин, мирно пьющих с ней чай, ублажала ее мужа накануне ночью. К тому времени как все разъехались, она была убеждена, что все мало-мальски привлекательные особы женского пола побывали в его объятиях.