Ольга Мезенцева не относилась к натурам влюбчивым. Во-первых, когда-то она уже влюбилась без памяти в соседа по даче, и эта влюбленность закончилась грустно. Время шло, она становилась старше и ей теперь казалось скучным зависеть от собственных настроений, а влюбленность – это прежде всего «американские горки», несущие тебя от радости к отчаянию и от веры к безверию. Этот душевный маятник казался ей таким утомительным, что она окружила себя молодыми людьми «не ее романа». Такими, в которых она влюбиться не смогла бы. Здравый подход к решению вопроса обеспечил ей спокойствие – родители не вздыхали и почти не пытались знакомить ее с сыновьями знакомых. Возможность сходить в кино или театр в компании молодого человека повышала самооценку и укрепляла веру в свои возможности. Ольга все-таки была барышней.

Внимательно управляя своим маленьким бизнесом, она все же не оставляла своей главной мечты. Дома вслух это произносить было нельзя – Мезенцев начинал сразу волноваться, повышать голос, пытаясь образумить дочь.

– Ты понимаешь, какая это ответственность?! Это же не шутки! Не дай бог, что-нибудь случится!

– Папа, не я первая, не я последняя. Этим уже занимались тысячи людей. Почему ты думаешь, что у меня не получится или что-то случится?! – спорила Ольга с отцом.

Васса Федоровна все это время помалкивала. Она была на стороне дочери, но муж всегда был авторитетом, и в сложных случаях она предпочитала довериться ему.

– Олечка, ты же понимаешь, школа – это такой сложный механизм, сложная структура. Там так много зависит от кадров. Понимаешь, не только от тебя одной. А от других людей, которых ты возьмешь на работу. А как ты сможешь за них ручаться? Как разберешься, насколько им можно доверять?

– Мама, я постараюсь, – уверяла мать Ольга. – Я буду не одна. У меня есть уже те, кто пойдет со мной.

Мезенцев все это слышал сотни раз, а потому начинал еще пуще сердиться. Споры велись уже довольно долго, начались они тогда, когда дочь объявила, что после окончания института хочет открыть свою частную школу.

– Я не хочу что-то большое. Наверное, это будет что-то между детским садом и начальной школой. Чтобы детей можно было сразу готовить к первому классу, затем давать программу началки, а потом они могут идти в среднюю школу. Я набросала несколько проектов. Папа, посмотри?

Мезенцев наотрез отказался вести на эту тему разговор.

– Я переубедить тебя не смогу, – здраво заметил отец, – но попробую. И денег на это не дам. Точка.

Ольга не ожидала такого. Но как только поняла, что с отцом не договоришься, стала все деньги, получаемые от своего маленького дела, откладывать. Со стороны это выглядело смешно – затраты на частную школу должны были быть огромными. Но Ольгу это не смущало. Она пошла в отца и приучила себя делать все тщательно, не пренебрегая мелочами. К тому же она понимала, что носит фамилию Мезенцевых, а это само по себе приличный капитал. Отца знали многие влиятельные люди и многие были ему обязаны. «Вряд ли они мне откажут, если я обращусь к ним за помощью. Конечно, отец может их подговорить. Но, думаю, дело до этого не дойдет», – размышляла Ольга, прикидывая затраты.

Ольга получила педагогическое образование, имела хорошую практику, любила и понимала детей. Но ей надо было узнать устройство дошкольных и школьных заведений изнутри, особенности управления, бухгалтерию и многое другое. И Ольга взялась изучать все это. К окончанию института она уже четко представляла, за что надо браться в первую очередь. С родителями она уже разговоры не вела. Не в ее правилах было тратить время и нервы попусту, она копила информацию, собирала вокруг себя единомышленников и хотела уже перейти к первым практическим шагам, как на ее пути возник сосед по даче Леня Хитров.

Впрочем, Леня был всегда. Сколько себя помнила Оля Мезенцева. Первые далекие воспоминания о нем соседствовали с памятью о клубничном варенье, которое варила ее мама вместе с Марией Петровной. Потом это были воспоминания о кувшинках на речке, которые очень хотелось сорвать, но туда, где они росли, заплывать не разрешали. И Оля мечтала, что Леня Хитров когда-нибудь тайком, нарушив все запреты, заплывет на середину реки, сорвет кувшинки и положит их к ней на окно. Чтобы все видели. Еще Оля помнила последние майские дни. Заканчивался учебный год, в последнюю неделю мая Оля уже жила близким переездом на дачу, встречей с Леней Хитровым. Оля помнила, как мама ругала ее за нарядные платья и новые джинсы, которые дочь собирала на дачу.

– Оленька, это платье для театра, в гости пойти, с девочками куда-нибудь погулять поедете. А на дачу можно взять что-нибудь похуже, – убеждала Васса Федоровна. Мать не понимала, что Оле так важно было предстать перед дачным соседом в самом лучшем виде.

Они дружили, как дружат близкие родственники. Завтраки-обеды вместе, с отцами на рыбалку. Мамы относились к каждому из них, как с собственному ребенку. И чтобы ни случалось в городской жизни Оли Мезенцевой, как бы ее ни обижали друзья и подруги, как бы она ни ссорилась с родителями, она всегда думала: «Ну и что, вот наступит лето, переедем на дачу, а там – Хитров!» И эта девичья наивная мысль ее очень успокаивала и поддерживала. Но в одно прекрасное лето случилось то, что должно было случиться. Оля приехала на дачу, встретилась с Леней и поняла, что отныне все будет по-другому. Перед Олей стоял красивый парень, который бросил на нее оценивающий взгляд, и в этом взгляде Оля прочла свое будущее. Вернее, увидела, что будущего нет. Это ее последнее школьное лето было самым ужасным, самым долгим, томительным. Оле пришлось коротать его в одиночестве, с книжками, мучаясь от осознания своей некрасивости. В душе девушки бушевала обида, на глаза наворачивались слезы, разговаривать не хотелось ни с кем.

– С Олечкой что-то происходит, – грустно сказала Васса Федоровна мужу как-то вечером. Они сидели на террасе и пили чай.

– Как – что? Выросла. И все дела, – почему-то тихо ответил Константин Алексеевич.

– Она часто плачет. Ни с кем не дружит. Раньше хоть Леня был. А теперь он почти не приезжает. Студент. Своя компания в Москве. Мария Петровна сказала, что девушка появилась.

Отец промолчал. Оля, которая слышала этот разговор из своей комнаты, все ждала продолжения, но на террасе было тихо.

Только на следующий день отец позвал ее с собой на реку.

– Пойдем камышей нарвем, – сказал он. – Мне в сарай надо постелить.

Сначала они шли молча. Потом Константин Алексеевич произнес:

– Дочка, так не годится. Надо быть сильной. И иметь цель. Ты уже взрослая. Очень взрослая. Не теряй времени. Потом пожалеешь.

– А что я должна делать? Что мне надо делать? Что надо делать, чтобы…

Оля хотела спросить, что надо делать, чтобы быть красивой, чтобы нравиться, чтобы такие, как этот Леня Хитров, не скользили мимо взглядом, еле-еле скрывая жалость. Но она не смогла это все произнести.

– Быть умной. Быть всегда в форме. Иметь цель. Заниматься делом. Это нужно тебе самой. Это ценят другие.

– Не поверю, папа. Это не ценит никто. Мама красивая, поэтому ты и полюбил ее. И все любят за красоту. Остальное ведь узнается потом.

– Чего ты хочешь? – задал вопрос отец. – Ты знаешь, чего ты хочешь?

– Знаю.

– Нет. Ты не можешь знать, потому что серьезно никогда об этом не думала. Давай договоримся, у тебя еще целых полтора месяца каникул. У тебя еще есть время подумать и решить, что тебе надо и как этого достичь. Но как только закончатся каникулы…

– Я поняла, папа, – Оля перебила отца, – не продолжай. Я все поняла. И никто мне не нужен. Ни Леня, ни кто-то другой. И мне все равно, что кто думает обо мне. Просто такое настроение.

– А я так и понял. У тебя характер мой. Ты – сильная. Но если помощь нужна будет – сразу говори! – ответил Мезенцев и обнял дочь. И про себя подумал: «Да будет у тебя, дочка, Леня Хитров! Почему бы и нет?»

Школу Оля окончила с отличием, в институт пошла в тот, в который захотела, а не в тот, куда настоятельно подталкивала ее семья. И специализацию она выбрала сама. Немного повздыхав, Мезенцев смирился с тем, что дочь будет учительницей. Хотя в глубине души надеялся, что дело до этого не дойдет.

Пока Оля сдавала сессии и училась вести уроки у первоклашек, Константин Алексеевич не упускал из виду Леню Хитрова. Он вообще любил все делать «про запас». Нет, никто не опускался до слежки, но информацию – как учится, с кем дружит, с кем встречается, как к нему относятся на кафедре – все это Мезенцев прилежно хранил в памяти. Общее впечатление о сыне давних знакомых было приятное. Ничего предосудительного. Да, есть любовница и пара веселых подружек, но у кого в этом возрасте нет подобных увлечений. «Кажется, пора!» – однажды скомандовал сам себе Константин Алексеевич и подослал на факультет своего верного человечка.

– Скажите, а кто у вас тут по хозяйственной части? – как бы случайно обратился человечек к декану.

– А что бы вы хотели узнать? – вопросом на вопрос ответил тот.

– Да вот хотел узнать, может, можно у вас арендовать помещение.

– Голубчик, у нас вуз. У нас получают высшее образование. Здесь вряд ли вы что интересное найдете.

– Жаль, – верный человек потоптался, – я ведь хотел спросить про амбар, который на дорогу выходит.

– Какой еще амбар?! Нет у нас амбара. Если вы имеете в виду то строение – так оно нужно кафедре.

– Жаль, – еще раз повторил собеседник, – я бы там открыл торговую точку. Мимо вон сколько студентов ходит. Один булочку купит, другой воды, третий пива, а четвертый ребенку подгузники. Я бы там всем торговал. Вы не думайте – приличная торговля.

– Никто вам это не позволит сделать, – замотал головой декан. – Это территория вуза. И это здание – собственность вуза. И я даже не представляю, кто может решить этот вопрос.

– Жаль! Я-то думал договориться… Хотя понятно – дело непростое. Тут надо будет напрячься. Но у меня есть знакомый, он вот тоже думает на эту тему, – человечек кивнул в сторону улицы, – у него связи. Он бы мог. Да вы его знаете наверняка. Он – человек известный. Мезенцев Константин Алексеевич. Он приезжал к вам на прошлой неделе.