Вскоре они шли по усыпанной гравием дорожке к озеру, обсуждая планы Зана относительно Килгарина.

— Как я понимаю, это означает, что ты будешь проводить здесь больше времени — то есть я хотела сказать «мы», дорогой.

— Думаю, что да. Тебе это ужасно не нравится?

— Это будет настоящей пыткой, — с притворным ужасом сказала Шаннон, подойдя к озеру. Дорожка кончалась ступеньками, ведущими на террасу. Крылатые каменные кони поднимались на дыбы рядом с Посейдоном, поднимающимся над озером.

Шаннон облокотилась о балюстраду, задумчиво глядя на буки, вязы, ивы, роняющие листья в темную воду. Она так и не продумала, как изменить свою жизнь, чтобы соединить ее с жизнью Зана, хотя это следовало сделать уже очень давно. Разрыв с прошлым Шаннон начала с того, что написала письмо Амадео, которое передала через Фиону. В нем Шаннон сообщала о предстоящем браке с Заном. Глядя на озеро, она вспомнила тот осенний день в Ле-Турель, когда убежденно сказала Амадео, что рано или поздно они с Заном будут вместе. Теперь, когда это стало реальностью, Шаннон поняла, что никогда не представляла себе, насколько трудно будет обо всем сообщить Амадео. Шаннон уже начала сожалеть о чересчур оптимистичном тоне письма, который не оставлял возможности отступления. Не оборачиваясь, Шаннон сказала последнее «прости» своей прежней жизни. Пожалуй, ее тон был чересчур самодовольным, чересчур победным, но теперь поздно что-либо менять.

Через некоторое время, когда рука об руку с Заном они возвращались в замок, Шаннон поняла все значение происходящего: здесь находится родовое гнездо графов Килгарин, и ее сын когда-нибудь станет одним из них.

Они ужинали в столовой, оформленной в бледно-розовых тонах, под сверкающей хрустальной люстрой, которая отбрасывала свет на льняную скатерть и старинный дорогой фарфор. Они сидели вдвоем за огромным столом — Зан в смокинге, Шаннон в длинном платье из красного кашемира. Этот длинный, пустой стол завтра будет накрыт для банкета перед балом. Все в Килгарине было чересчур большим. Просто необходимо, чтобы этот дом был наполнен смехом, друзьями и детьми.

— О чем ты думаешь? — нежно спросил Зан, наполняя ее бокал.

— Думаю о том, как сильно отличается Килгарин от Сейяна. Так странно видеть тебя в этой одежде. Мне до сих пор кажется, что мы сидим вдвоем на маленькой кухне.

— Знаешь, у меня было точно такое же ощущение, когда я приехал в Париж прошлой ночью. А ведь кажется, что пролетели годы, правда? Увидев тебя во всем великолепии, я просто онемел. Я понимаю, что это глупо, но я скорее предпочел бы увидеть девушку в джинсах и в фартуке — такую, к которой привык.

— Она все еще здесь. В отпуске, — прошептала Шаннон, когда Зан поцеловал ее руку.

— Шаннон, я вот что придумал. Давай объявим о нашей помолвке завтра на балу. Там будут некоторые из моих самых близких друзей, и я думаю, настало время вытащить тебя на свет Божий. Я хочу, чтобы все узнали о наших отношениях, и таким образом можно будет положить конец всем спекуляциям. Кроме того, чем скорее мы это сделаем, тем лучше для Патрика.

— Зан, а ты не думаешь, что это чересчур рано? — спросила Шаннон. Он только что произнес слова, которых она ждала многие годы, но они принесли ей только сомнения. — Мы еще и сами не привыкли к такой перспективе.

— Не знаю, как ты, а я уже привык, — нежно сказал он. — Шаннон, не надо беспокоиться. Пожалуйста, дорогая! Я знаю, о чем ты думаешь. Обо всей этой грязи в газетах, да? Но у людей короткая память — уж поверь мне. Они будут тобой очарованы. Посмотри на миссис Флаэрти и всех остальных. Да они тебя уже обожают! — поцеловав ее, сказал Зан.

— Насколько я понимаю, Флаэрти на все для тебя согласна, — возразила Шаннон.

— Это, конечно, ужасное открытие, но я все равно тебя люблю, — поцеловав ее, сказал Зан.

Засмеявшись, они встали из-за стола, рука об руку вышли из двери и поднялись в спальню Шаннон, которую миссис Флаэрти тактично поместила рядом со спальней Зана. Закрыв дверь, он заключил Шаннон в объятия, и она почувствовала, как Зан расстегивает ее платье. Сбросив одежду, Шаннон ощутила, что ее охватывает нехорошее предчувствие. Зан ждал на огромной кровати. Ложась рядом с ним под прохладные простыни, Шаннон впервые за последние полтора года ощутила прикосновение его обнаженного тела. Они начали целоваться, но Шаннон упорно лезли в голову мучительные воспоминания, наполняя ее непривычной робостью. Когда Зан обнял ее, Шаннон почувствовала не страсть, а отчаяние — оттого, что все их надежды рухнули.

Когда все кончилось и Зан заснул в ее объятиях, Шаннон долго лежала без сна. «Куда исчезла страсть?» — спрашивала она себя. Шаннон вынуждена была признать, что сегодняшнее действие было лишь бледным подобием того веселого праздника любви, который каждый год разыгрывался в Сейяне. Огонь погас. Удастся ли вновь его разжечь? Сейчас было невозможно сказать, вернется радость или нет. Перед тем как заснуть, Шаннон подумала об Амадео. Он уже вернулся в Париж и наверняка прочел ее письмо. Вздохнув, она покрепче прижалась к Зану.


Почувствовав мягкое прикосновение Шаннон, Зан притворился, что спит. Он боялся, что она захочет поговорить. После Парижа у Шаннон, похоже, появилось навязчивое желание анализировать отношения между ними, а Зан знал, что ему нечего ответить. Глядя в темноту, он чувствовал себя так, словно, взобравшись на вершину горы, он вместо прекрасного пейзажа обнаружил лишь клубящийся туман. Зан совсем не так представлял себе день, когда он привезет Шаннон домой в Килгарин. Сейчас их взаимоотношениям недоставало волшебного очарования, которое отличало свидания в Сейяне. Слияние было почти бесстрастным, бездушным. Зан понял, что Шаннон притворялась, что возбуждена, и их любовный акт напоминал некое представление. Душу охватило смятение — он ведь надеялся, что миг высшей близости поможет им снова обрести себя.

К своему смущению, Зан обнаружил, что, занимаясь любовью с Шаннон, он представляет на ее месте Керри. Он гнал от себя воспоминания о Керри, но они возвращались снова и снова, воспоминания о страсти, которая не могла сравниться ни с чем. Зан убеждал себя не впадать в иллюзии. Сбылась наконец мечта последних десяти лет его жизни — Шаннон, мать его сына, находится рядом с ним. Но он не испытывал счастья. Очевидно, со временем все уладится, засыпая, думал Зан.

Глава 5

Графство Лимерик, Ирландия, 1985 год


Керри уже давно встала с узкой, твердой постели в залитой солнцем комнате под самой крышей «Лебедя и трилистника». Сейчас она собиралась на охоту. Убирая волосы под сетку, Керри рассматривала свое отражение в помутневшем, потрескавшемся зеркале. Черты лица выдавали нервное напряжение, обычно ясный взгляд затуманился. Подойдя к маленькому окну, Керри отодвинула в сторону кружевную занавеску, надеясь, что вид зеленых холмов Ирландии придаст ей мужества. В четыре часа дня Керри будет знать, какое будущее ее ожидает.

Первым делом по приезде Керри съездила на местную платную конюшню и нашла себе подходящую лошадь, наказав конюху встретить ее утром у ворот замка Килгарин. Затем, вернувшись в гостиницу, она спустилась к ужину, надеясь получить какую-нибудь информацию. Она скромно сидела в углу прокуренной комнаты, наблюдая за курящей и пьющей компанией, и скоро услышала замечания, касающиеся лорда Килгарина.

— Он зря времени не теряет. Я считаю, что это грешно. Молодую графиню только похоронили, — сказала жена трактирщика.

— Не будь такой бесчувственной, Молли. У него еще нет наследника. Он молод, красив, и ему надо жениться как можно скорее.

— Говорят, он женится на той, что привез с собой вчера. Мойра О’Брайен видела ее сегодня утром и говорит, что она черная, как дочь угольщика, но красивая. Ничего похожего на первую графиню — настоящую английскую розу, если такие бывают.

От такого описания — «черная, как дочь угольщика» — у Керри пересохло во рту. Ее худшие опасения подтверждались. К кому, кроме Шаннон, могут относиться эти слова?

— Я уверен, что газетный скандал относится к ней. Она много лет была его любовницей, — заметил кто-то.

— Просто грех, — сказал другой.

— Пускай он делает что хочет, и хватит об этом, — последовал ответ. — Молли, еще по одной…

Тема разговора сменилась, и Керри, не в силах усидеть на месте, поспешила выйти, не доев пирог.

Взяв в руки кнут, Керри вышла из паба. Снаружи группа крестьян при слабом свете солнца распивала пиво. Опустив вуаль, Керри прошла мимо них, чувствуя на себе откровенные взгляды, полные любопытства и осуждения. Они неприятно напомнили ей тех мужчин, которые бесцельно слонялись на улицах Уишбона, пристально разглядывая всех проходящих мимо женщин. Радуясь тому, что унесла ноги, Керри вскочила в арендованную машину и понеслась по опасной, огражденной стенами дороге, ведущей в Килгарин.

К своему облегчению, у ворот замка Керри заметила конюха, который ждал ее с могучим гнедым мерином с белыми отметинами, которого Керри выбрала среди десятка других лошадей. Съехав с дороги, она приветствовала конюха с самоуверенным видом, скрывавшим внутреннее волнение.

— Доброе утро, миссис, — поздоровался он, дотронувшись до шляпы. — Денди в хорошем настроении и ждет, когда придет время. Он-то знает, что начинается охота, уж будьте любезны. Он вас хорошо прокатит, правда, мой мальчик?

Едва слушая его болтовню, Керри оглянулась через плечо, отчаянно желая отъехать в сторону прежде, чем заметит на поляне розовую куртку.

— Помогите мне, — отрывисто сказала она, взяла в руки поводья, молча развернула лошадь и, въехав в высокие ворота, поскакала к замку.

Окружавшие замок деревья и кустарники были окутаны осенним туманом. Сердце Керри отчаянно забилось, когда она увидела очертания замка, около которого уже собралось десятка два всадников и пеших сопровождающих. Услышав за спиной стук копыт, Керри оглянулась и увидела группу местных мелкопоместных дворян. Улыбаясь, краснолицые мужчины дотронулись до своих шляп. Когда они проехали мимо, Керри перевела своего гнедого на рысь. Время было выбрано удачно: слуги уже забирали у всадников пустые кубки. Керри опустила руку в карман, чтобы проверить, на месте ли записка, которую она сочинила сегодня утром. Подъехав к толпе, она подозвала лакея и передала ему конверт.