Патриция Уилсон - Мрачный и опасный

Патриция Уилсон родилась и выросла в Йоркшире. Там же родилась ее любовь: она вышла замуж за друга своего детства. Характер работы ее мужа заставил их несколько лет прожить на Востоке и в Африке. В последние годы Патриция большую часть времени проводит на юге Франции или в Испании. Карьера ее начиналась с учительства, однако она скоро оставила педагогическую практику.

Начавшей писать Патриции Уилсон недолго пришлось ждать читательского признания. А сейчас она может с гордостью констатировать, что в разных странах мира распродано почти двадцать миллионов экземпляров ее книг. Первые шаги в беллетристике Патриция сделала еще будучи подростком, постепенно оттачивая перо на рассказах о детях, детективных и исторических романах. Позже писательница определила, что ближе всего ей романтика любовных повествований. Критики неизменно отмечают, что книги Патриции Уилсон характеризуются глубоким интересом автора к людям и тонким пониманием человеческих отношений, а увлекательность сюжетов никогда не противоречит жизненной правде.

Здесь совсем не то суровое, дикое побережье, ко­торое приходит обычно на ум при упоминании Корнуолла. Тут редко услышишь рев бушующего моря, разбивающего свои волны о скалы. Это земля прекрасных лесных ручьев, устремляющихся к мирному покою небольших заливов, земля снов и легенд, голубых вод и блистающего солнечного света. Дикая, хмурая местность, поросшая верес­ком, расстилается во многих милях от этого тихо­го райского уголка, спокойного, приветливого, благотворного для души.

Но сегодняшний день явился исключением. Кэт­рин смотрела из окна на клубящийся туман, с са­мого раннего утра накрывший береговую линию. Он наполз, подкравшись от залива, как нашествие смут­ной толпы бесшумно ступающих призраков. Просо­чился между деревьями, растущими над обрывис­тыми берегами широкого ручья, пропитывая собою высокий папоротник и превращая погожий день в мглистый, совсем уж осенний.

Она весь день безвыходно провела дома, пони­мая, как рискованно в такую погоду забираться на вершину обрыва. Да и что там сегодня нарису­ешь? Только зря потратишь силы и время. Свет слишком скудный, и всякое уважающее себя на­секомое наверняка спряталось и затаилось до луч­ших времен. День пропадал впустую, а Кэтрин ненавидела пропавшие впустую дни. Нужно еще столько сделать, так много замыслов воплотить в реальность, но, увы…

Теперь, после того как чуть не лишилась жиз­ни, она не могла позволить себе тратить время да­ром. И каждый день стремилась сделать больше, чем вчера, безжалостно заставляя себя работать и превращая свою жизнь в бесконечные гонки. В ле­тучем пространстве времени не должно было ос­таваться пустот.

Никто ее не гнал, она сама подгоняла себя, приняв решение и выполняя взятые на себя обя­зательства, потому и невыносимо ей было это безделье из-за плохой погоды. Такая досада, что туман все сгущается, а она ничего не может с этим поделать. Даже сумерки подкрались сегодня гораздо раньше, так что и выберись она на природу, ей пришлось бы вернуться, почти ничего не успев сделать.

Кэтрин все не отходила от окна, надеясь уви­деть признаки того, что туман начинает рассеи­ваться, но, не дождавшись этого, должна была признать, что, как это ни грустно, наступил ве­чер, а туман, окутавший ландшафт, только уси­лился, уступая лишь темноте, которая его укры­вала. Потерянный день, такой же, как множество тех, что она провела в больнице. Злись не злись, а ничего не поделаешь.

– Господи, Кэтрин! Сколько ты еще намерена торчать у окна? Отойди наконец и присядь, – вос­кликнула, с тревогой взглянув на племянницу, то­ропливо вошедшая с нагруженным подносом Клэр Холден. – Я понимаю, что нехорошо лишний раз напоминать тебе, но дай ты больной ноге отдых, не перетруждай ее. Глядя в окно, не разгонишь туман. Как сам пришел, так сам и уйдет.

Обернувшись и посмотрев на тетушку, Кэтрин огорченно подумала, что та в свои пятьдесят выглядит сейчас гораздо энергичнее и моложе ее. Этот живой блеск упругих седых волос, эти налитые розовые щеки… Да и движения Клэр Холден были точ­ны и выверены. Иной раз все это даже подавляло Кэтрин, заставляя ее чувствовать себя изможден­ной старушкой, но чаще служило источником во­одушевления. Голубые юбка и блузка Клэр ничуть не скрывали ее фигуры, которая, прямо скажем, была толста. А еще Клэр всегда носила нитку жем­чуга, Кэтрин и не помнила свою дорогую тетушку без этого скромного, но такого милого украше­ния на шее.

– Грустно все это, – пробормотала девушка, вновь всматриваясь в сумеречную мглу за окном. – Весь день пришлось проторчать в доме. Вчера я так удачно набрела на жуков, именно там, где и на­деялась их найти, а вот сегодня день прошел да­ром.

– Ну, я не думаю, что до завтра твои жуки успе­ют переехать на другую квартиру. Морской туман в это время года не приходит надолго. В любом случае, ты могла бы набрать этих жуков в один из твоих садков и преспокойно рисовать их дома.

– Я не хочу держать их в садках. Они должны находиться в живой природе, а в садке они замира­ют от страха, и толку от них никакого.

– Ох, детка, не смеши меня! Мне таких тонко­стей не понять. Жук он и есть жук, хоть он в траве сидит, хоть ты его в банку упрячь, – ворчливо про­говорила Клэр, с обычной своей стремительностью накрывая стол для чаепития. – На мой характер, так я нипочем не стала бы переживать из-за каких-то букашек. Да и вообще, все эти их ножки, лапки, усики… Бррр!.. У меня бы и духу не хватило рассмат­ривать такие страсти.

– Это предубеждение, тетя. Посмотрела бы ты на них моими глазами… – Кэтрин прервала фразу, с удивлением увидев, что Клэр даже побледнела от подобных разговоров.

– Да что ты, дорогая моя! Они мне просто от­вратительны. Вот когда я увижу такого жука при­лично одетым, в пальтишке, застегнутом на все пуговицы, и со шляпой на голове, тогда я, может, и полюбуюсь им.

– Дети тоже предпочитают видеть эти существа одетыми в человеческие одежки.

– Ну конечно, особенно после того, как почита­ют твои книжки с картинками, – сухо заметила Клэр. – Да и то лишь до тех пор, пока они трога­тельно нежны. Но дети быстро грубеют, поверь мне. Иди сюда, Кэтрин. Задвинь ты эти шторы и садись за стол. Дай погоде отдохнуть от тебя, и она сама пойдет на поправку. Вот увидишь, завтра будет ясно и тепло, и ты опять сможешь выходить из дома. Ты случайно застала здесь этот туман, в Корнуолле в это время он бывает редко.

Кэтрин совсем уже было собралась задернуть плотные, белые с голубым, шторы, столь обожае­мые тетушкой, да немного задержалась. Она не лю­била это действие, как бы затворяющее день, даже если день почти угас. Все равно что признать пора­жение…

Напоследок, уже держась за края шторы, она замерла, чтобы бросить последний взгляд на тем­неющий за окном ландшафт, как вдруг увидела огонек – яркий, сильный и постоянный. Он све­тился между деревьями, по ту сторону ручья, где на поросшей лесом возвышенности, доходящей до самого залива, располагалась частная территория. Там стоял дом, но он всегда был темен и днем почти не виден за деревьями. А теперь в нем горел свет, будто там очнулся какой-то неведомый и незримый доселе мирок.

– В том старом доме горит свет, – сказала Кэтрин, не отводя глаз от огонька.

Клэр сразу же заинтересовалась.

– Где? В поместье Пенгаррон? Не может быть! Я сама должна посмотреть. – Она обошла стол и вмиг оказалась рядом с Кэтрин, в глазах ее разгорелось страшное любопытство. – Да, ты права. В Пенгарроне определенно горит свет. Итак, он вернулся! Про­сто невероятно. Никогда бы не подумала, что он вернется сюда после того, что стряслось. Интересно, что он здесь забыл? Видать, приполз зализывать свои раны или скрывается. – Она отвернулась от окна и задумчиво покачала головой. – Да нет, от кого ему скрываться? Его никогда не волновало, что скажут о нем люди. Никогда, с малых лет. И теперь, думаю, он нисколько не изменился, я имею в виду, с тех пор как вырос.

Задернув занавески, Кэтрин последовала за те­тушкой к столу. Нога ныла, и, усевшись, она бес­сознательно потирала ее. Обычно она забывала о своей ноге, пока та сама не напоминала о себе бо­лью или вдруг отказавшись служить.

– Кто не изменился? Мне будет гораздо инте­реснее тебя слушать, если я узнаю, о ком ты гово­ришь?

– Да о Джейке Трелони, дорогая, о ком же еще? Раз там горит свет, значит, это он и есть, потому что кроме него в старое поместье и воз­вращаться некому. Он уж много лет здесь не жи­вет. Правда, недавно приезжал, но ненадолго, да и то себе на беду. Хотелось бы мне знать, почему он сейчас-то решил вернуться, особенно после того, что случилось.

Поскольку Кэтрин никогда не слышала о Джей­ке Трелони, да и сам дом всегда видела только из­дали, ее интерес пошел на убыль. Она чуть не с ужасом смотрела, как тетушка отрезает огромный ломоть пирога с яйцами и ветчиной и помещает его на свою тарелку. Туда же отправилась изрядная пор­ция салата. Кэтрин только диву давалась, куда исче­зают все добрые намерения тетушки насчет воздер­жания, о которых она заявляет всякий раз, как про­слушает очередную лекцию о здоровье. Сама Кэт­рин есть не хотела. Аппетит после выхода из больни­цы к ней так и не вернулся.

– Да и с чего бы ему пришла в голову мысль скрываться? – продолжала тетушка размышлять вслух. Клэр любила посудачить о том и сем, и отвлечь ее возбужденный разум от этого занятия нельзя было ничем, даже благодарностью за прекрасный чай, крепкий и ароматный, способ приготовления кото­рого был ее гордостью.

– Ох, нет, сомневаюсь, что он задумал скры­ваться, – продолжала тетушка, выбирая пышную и теплую булочку из груды таких же и щедро намазы­вая ее маслом. – Да нет, я просто уверена, что он здесь не затем, чтобы скрываться. Джейк Трелони – и вдруг скрывается! Такой сильный и бесстрашный! Он всегда таким был, даже еще мальчишкой. Тем­ный, как цыган. Он нипочем не станет скрываться, не тот это человек.