Всадника – вот что увидела Кэтрин, обернув­шись и тотчас почувствовав резкий укол страха. Всад­ник – высокий и темный силуэт – будто явился сюда с туманами, наплывшими вчера со стороны моря, те ушли, а он решил остаться. Составляя одно целое с лошадью, всадник возвышался надо всем, окру­женный молчанием, холодом и призрачностью.

В его явлении была какая-то неотвратимость, что пугало как некий страшный сон наяву. Он будто не принадлежал этому солнечному миру, где летают яркие бабочки, а волны прибоя мирно набегают на прибрежные камни. Было в нем что-то нереальное, тревожащее, и сам он казался сгустком прошлой ночи, явившимся среди бела дня.

Прежде ей и в голову не приходило, что кто-то может напасть на нее здесь. Ведь это Корнуолл, дом ее тетушки, безопасное и милое место. И вдруг, сто­ило возникнуть этому мистическому всаднику, все вокруг перестало быть милым и безопасным, будто мир овеяло сполохом тревоги. Опасность подъехала к ней верхом, к чему Кэтрин совершенно не была готова.

ГЛАВА 2

Кэтрин быстро отвернулась, не смея разглядывать всадника. И одного взгляда достаточно. Здесь, в Кор­нуолле, существует множество легенд, и она с ужа­сом подумала, что ей явился призрак, а самое ужас­ное в том, что, стоит ей обернуться, этот фантом тотчас исчезнет.

У нее осталось общее впечатление, что всадник вылеплен из тьмы – черные волосы, черная одежда, лошадь тоже черная. Его глаза, глядевшие на нее с каким-то непередаваемым напряжением, заста­вили сердце девушки дико заколотиться. Ей даже показалось, что вокруг него клубятся обрывки мгли­стого тумана, будто он и вправду бесшумно приска­кал на своей лошади из вчерашнего морского мра­ка, подавив своей мертвенностью живую трепетность дневного мира.

Вдруг осознав, что чуть было не поддалась пани­ке, Кэтрин почувствовала раздражение, даже разоз­лилась на себя. Побеги она – запросто могла бы упасть с обрыва и расшибиться. А здесь так пустын­но, ничего, кроме моря. Бежать… хуже не придума­ешь. Да и сколько бы она смогла пробежать? Вряд ли добралась бы и до той, нижней, гораздо более безопасной тропы, что вела к дому ее тетки. Случись что, и она останется здесь одна, без помощи, ибо на многие мили вокруг ни души.

Губы Кэтрин сердито поджались. Это же просто смешно! Всего лишь восемь месяцев назад она ли­цом к лицу столкнулась с самым ужасающим стра­хом в своей жизни, реальным страхом, а не чем-то, что выползло из ее собственного ночного кошмара. Какие там всадники! Одно воспаленное воображе­ние, вот и все!..

Да нет, нет! Кэтрин будто опомнилась. Никакой это не призрак, просто кто-то едет по своим делам на лошади, и он все еще здесь. Стоит только обер­нуться… С чего бы это ее воображению придумывать такое? По всей вероятности, этот человек просто скажет «Добрый вечер» и проедет мимо.

К тому же разве тетя Клэр не говорила, что тут расположены земли Трелони? Значит, этот всад­ник тоже нарушил границы чужого владения. Так что нечего трястись, а если он заговорит с ней недостаточно почтительно, надо ответить ему до­стойно и резко. Здесь, на чужой территории, у него не больше прав, чем у нее, она не позволит ему запугать себя.

И все же надо что-то делать, решиться на ка­кие-то действия. Хотя бы набраться духу и обер­нуться…

Но незнакомец предвосхитил все ее действия. Кэт­рин услышала, что конь тронулся с места и немно­го приблизился к ней. Она так и не обернулась, что­бы удостовериться в этом, ибо и без того было по­нятно, что происходит. Когда лошадь подошла по­чти вплотную к ней, человек заговорил:

– Вам известно, что вы вторглись в частное вла­дение?

Голос – как тихий скрип гравия, глуховатый, темный, будто омытый морем. Человек говорил спо­койно, но в самом звуке голоса было нечто угрожа­ющее.

По спине Кэтрин пробежала дрожь, но она оста­новилась и повернулась к нему лицом. Что же оста­валось делать? Бежать? Далеко ли убежишь от всад­ника? Кроме того, ей была отвратительна мысль показаться нелепой, суетной и неловкой дурой. Она приехала в Корнуолл с благими намерениями, но также и для того, чтобы заглянуть в лицо своему прошлому страху. А здесь пока не происходит ни­чего страшного. Перед ней не призрак, а всего лишь человек, хотя в этот момент она была весьма не­высокого мнения об этом представителе рода люд­ского.

Пришлось очень долго поднимать глаза, чтобы добраться взглядом до лица всадника, и грозный вид его, как Кэтрин ни храбрилась, заставил ее сер­дце болезненно сжаться. Даже пешим этот человек возвышался бы над ней, как башня, а он сидел вер­хом на огромной черной лошади и потому казался просто великаном, гораздо более огромным, чем она ожидала.

Черные как смоль волосы, грозно сдвинутые тем­ные брови. Черные джинсы и черный же грубошер­стный свитер с высоким воротом. Но, несмотря на кажущуюся нарочитость, она все же отметила про себя, что оделся он подобным образом не для того, чтобы произвести на кого-то впечатление, не для эффекта. Одежда его была удобна для прогулки вер­хом. Кроме всего прочего, подобное одеяние весьма ему шло.

Поднявшийся с моря ветер шевелил его прямые, блестящие, аккуратно подстриженные волосы, не­много, правда, длинноватые для человека подобно­го типа. Они обрамляли его лицо, спускаясь ниже ушей, что тоже шло ему, и незнакомец, вероятно, знал это. Словом, перед ней был надменный, уве­ренный в себе, сдержанный и хладнокровный муж­чина, и когда Кэтрин немного пришла в себя, то сразу же поняла, с кем ей довелось встретиться. Вспомнились слова тетушки: «темный, как цыган». Да, это он и был, больше некому.

Перед ней восседал на лошади сам Джейк Трелони, и тот образ, что она нарисовала в своем воображении прошлой ночью, поник перед реаль­ностью. Реальность была гораздо тревожнее. Теперь она понимала, почему девушки, по словам ее тети, ходили за ним стаей. Бедные девушки не осознавали, как видно, опасности. Кэтрин же ощутила ее сразу.

И все же это лишь человек, а не жуткий фантом, не сгусток ночного тумана. И человек-то, как видно, пустой. Вот и поза его чем-то раздражала ее. Да и слова насчет частных владений не выказывали особо большого ума. Тропа эта совершен­но никому не нужна, ибо пустынна. Да и опасна к тому же. Обычно частные владения имеют гораздо более удобные и прямые пути следования, какие-нибудь аллеи, например, или посыпанные грави­ем дорожки…

А тут что? Повсюду, насколько простирался взгляд, лишь камни и море, принадлежащее всем, и никто не имеет права присвоить все это. Дом мо­жет быть чьим-то, земли и лес – допустим, но лос­куток побережья – часть Корнуолла, которая долж­на быть доступна всем.

– Теоретически – да, согласна, я вторглась в ча­стное владение, – надменно сказала она, стараясь подавить свой страх хотя бы внешне, ибо в душе у нее все еще царило смятение. – Но что значит слово «вторжение»? Я ничего не взяла, не испортила, не оставила никаких следов своего присутствия. Пре­следовать меня по суду за подобное вторжение было бы просто нелепо. Хотя бы потому, что вам не удастся найти никаких доказательств того, что вам при­чинен ущерб. Можете, конечно, поискать, но толь­ко время зря потеряете.

– Хорошо, допустим, что теоретически это абст­рактно. Вы сами, однако, крайне осязаемо присут­ствуете на моей тропе, на моей земле, вот это я и называю вторжением, – неодобрительно прогово­рил он, глядя на девушку сверху вниз и, к своему удивлению, не видя в ее присутствии ничего «ося­заемого», тем более «крайне осязаемого».

Самой Кэтрин слово тоже не понравилось. Нече­го ее осязать! Что значит «осязаемо» по отношению к ней? Что если он наклонится и прикоснется к ней, придется закричать или убежать, хотя по здравом размышлении именно бежать-то ей и не рекомен­дуется. Она не робкого десятка, но в данном слу­чае придется сделать исключение и вести себя миролюбиво. Он подавлял ее своим присутствием. Кэтрин никогда в жизни не видела никого, по­добного ему, а потому испытывала какой-то не­понятный внутренний трепет, который смешивал­ся со страхом, и от этого неуловимого смешения голова ее закружилась.

– Тетя предупреждала меня, что я могу нару­шить границы чужих владений, – умудрилась она сказать спокойно и даже довольно весело. – Но, че­стно говоря, я не думала, что кого-то может смутить или рассердить такой пустяк, как мое присутствие на тропе, идущей вдоль обрыва. И вряд ли меня по ошибке можно принять за банду юных хулига­нов, крадущихся, чтобы напроказить, да и слиш­ком много лет прошло с тех пор, как я сама лазала в чужие сады за яблоками.

С минуту он молча смотрел на нее, слегка при­подняв брови, и всю веселость Кэтрин как рукой сняло. Она увидела, что его полночно-черные гла­за начинают подозрительно мерцать, и где-то там, в их глубинах, вспыхивают серебристые искры. Но когда на его губах промелькнуло нечто вроде улыб­ки, она осторожно перевела дыхание. Однако об­легчение не было полным, ибо один Бог знал, что могло значить его веселье. Кстати, такое подобие улыбки не назовешь признаком хороших манер. Если это и юмор, то ледяной, отмеренный какой-то очень точно взвешенной порцией. Темные глаза сузились, образовав дотошливо-внимательный прищур.

– Ну? – Она агрессивно вздернула подбородок и, поскольку он ничего не сказал, продолжила: – Что вы предпримете? Дадите мне разрешение на продолжение вторжения или выпроводите меня со своей территории со всеми подобающими случаю церемониями?

– Что вы здесь делали?

– Рисовала дикую природу. Это место над обры­вом точно соответствует тому, что мне требуется в настоящий момент.

– В самом деле? – спросил всадник холодно, явно скучающим голосом, затем обернулся и посмотрел в ту сторону, откуда она шла. – И что же там рисо­вать? Морских чаек?

Кэтрин показалось, что он насмешливо усмех­нулся, и это ее задело.

– Нет, морских чаек я могла рисовать и возле коттеджа моей тетушки, с чайками все гораздо проще. Но мне необходимо было рисовать именно здесь, посидеть на заброшенной земле, заглянуть и травы, чтобы… – Кэтрин вдруг рассердилась на себя, чего ради она пускается в столь подробные объяснения? – Знаете, вы мне просто скажите, могу ли я прийти сюда рисовать завтра, а может, и еще день-два, чтобы закончить свою работу? Просто ответьте, могу ли я прийти или вы будете настаивать на неприкосновенности своих владе­ний, и покончим с этим.