— Стивен. О Боже… Стивен. — Она теребила его волосы резкими движениями, странно перекликавшимися с ее прерывистым дыханием.

Он приподнял нижнюю кайму рубашки над коленями. Ее чулки оставались на подвязках, расшитых розовыми бутонами. Он отвязал зубами правую. Когда подвязка упала, он стал ласкать языком внутреннюю сторону ее бедра, чувствуя, как гладкая плоть пульсирует под его языком.

Мягкие волосы между ее бедрами были темнее, чем на голове: скромного каштанового цвета. Она слегка вскрикнула, когда он пошевелил нежные завитки своим теплым дыханием. В этом крике ощущалось удивление. Удивление и в то же время удовольствие. И еще — нетерпение.

С опьяняющим чувством власти над ее покорным телом он погрузил язык в глубокую влажную складку. Она вся изогнулась, содрогаясь от ритмических движений его языка.

Ее бедра содрогались все сильнее и сильнее. Он продолжал возбуждать ее языком, пока содрогание не ослабло и она не поникла, распластанная на подушках дивана.

Хотя и с трудом дыша, он все же не поднимал головы. Ее рука блуждала по волнам его волос.

— Как хорошо, — шепнула она. — Я даже не представляла себе, что может быть так хорошо.

Некоторое время они оба лежали недвижимо. Затем, весь дрожа от напряжения, Стивен раздвинул ее ноги своими бедрами. Когда он наконец погрузился в нее, то уже почти не мог сдерживать свое возбуждение. Его ласково обволакивало шелковистое тепло.

Она жадно глотнула воздух, ее глаза широко открылись. Затем она подняла правое колено к спинке дивана, одновременно опустив левую ногу на пол. Ее руки обвили его спину. Бедра начали двигаться в едином ритме с его телом. Вновь и вновь погружался он в нее, чувствуя, как его обдает жаром безумное наслаждение. Впечатление было такое, будто он возносится высоко в небо. Парит вровень с тучами.

Истаивая в экстатическом наслаждении, он прижался щекой к ее лицу. С его губ срывались беспомощные стоны. Кульминация наступила быстро, но затянулась надолго. Смерть и преображение.

Какое-то время, тяжело дыша, он, совершенно обессиленный, лежал на ней. Когда к нему вернулась наконец способность двигаться, он приподнялся на одном локте и посмотрел на ее раскрасневшееся лицо. На лоб ниспадали золотисто-рыжие колечки, глаза сияли в удовлетворенной истоме. И глядя на нее, он тоже испытывал удовлетворение. Хотя у него не такой уж и большой опыт физической любви, он все же сумел доставить ей большое наслаждение, да и сам тоже испытал ни с чем не сравнимое блаженство. Он поцеловал ее в висок.

— Просто не верится, что я вновь проявил недостаточную выдержку, — с сожалением сказал он. — А ведь у меня были такие благие намерения. Я хотел растянуть время подольше, хотел воздать должное каждому дюйму твоего тела.

— А то, что я воздала должное каждому дюйму твоего тела, не считается? — шутливо сказала она.

Рассмеявшись, он привстал и сел на краю дивана.

Скомканная рубашка скорее обнажала, чем скрывала ее прекрасное тело.

— Ты самая восхитительная плутовка, какую я когда-либо знал.

Ее лицо вдруг передернулось, и он понял, что совершил ошибку. Вероятно, она усмотрела в его словах намек на свое артистическое прошлое. Он коснулся ее лица, убрал влажные завитки со лба. — То, что я сказал, чистейший комплимент, и ничего больше. Мне самому очень часто приходится сдерживать свои чувства в угоду требованиям условностей, поэтому я особенно ценю твою открытость. Твою отзывчивость.

Черты ее лица разгладились, но чувство стыда возвратилось. Она оправила рубашку, прикрыла груди и колени.

Он задул свечи, погрузив комнату в полумрак, в котором лишь неярко мерцал камин, и предложил ей руку. Когда они подошли к кровати, он повернулся и положил руки ей на плечи. Хотя желание было полностью удовлетворено, ему все равно нравилось смотреть на нее. Это желание не только не проходило, но и усиливалось.

Истинный джентльмен обязан был бы уважать ее скромность, но человек, чьи дни сочтены, просто не может позволить себе такую роскошь. Он опустил руки к ее талии и взялся за рубашку.

— Разреши мне, пожалуйста, помочь.

Она в некотором смущении кивнула. Он стянул с нее рубашку через голову. Затем опустился на колени и отвязал вторую подвязку — на этот раз пальцами — и спустил вниз чулки. Он хорошо чувствовал ладонями, какие стройные у нее икры и лодыжки.

Это зрелище было настоящим пиршеством для глаз. Избавленная от тиранической власти одежды, она была великолепна. Казалась просто созданной для любви, чтобы дарить и получать наслаждение.

— Как ты красива, — хрипло сказал он. — Просто невероятно красива, неотразима. Ее гладкая шея дрогнула.

— Слушая тебя, я начинаю верить, что так оно и есть.

— Это несомненно, Розалинда. — Он помог ей взобраться на высокую, под балдахином кровать. Затем разделся и сам. Болезнь еще не оставила на нем никаких признаков, кроме, пожалуй, худобы. Оказывается, у него есть и еще один порок, о существовании которого он не подозревал, а именно тщеславие. Он влез на кровать. — Признаюсь, я устал, но мне не хочется, чтобы этот день закончился так быстро.

— Хороню тебя понимаю. — Она коснулась руки Стивена. Он лежал на боку, пристально за ней наблюдая. В комнате и в самом деле было очень тепло, но по взаимному согласию они не стали закрывать окно в изножье кровати и лежали, свободно раскинувшись, на прохладных простынях. Только руки их были соединены.

Она с удовольствием любовалась мужем. Любовалась изысканно-красивыми прядями его волос, ниспадавших на грудь и ниже. Любовалась ярко выраженной мужественностью, которая не нуждалась ни в каких подтверждениях, чтобы быть тем, чем была.

Для них обоих это был вечер неожиданностей. Прежде всего она обнаружила, что обладает очень страстным темпераментом. Между нею и Чарлзом были обычные здоровые семейные отношения. Физическая любовь у них длилась недолго и каждый раз заканчивалась тем, что Чарлз скатывался с нее и тут же засыпал. Не так уж часто обретала она удовлетворение, обычно подолгу лежала без сна, глядя в темноту и дожидаясь, пока ее разбудораженные чувства улягутся. Первая же брачная ночь показала ей, что Стивен куда более пылкий и куда более изобретательный любовник, чем ее прежний муж.

Лежать бок о бок нагишом казалось вполне естественным. И даже очень приятным.

— В старые времена о нагих говорили «облаченные в небеса». Не правда ли, красивый образ?

— «Облаченные в небеса»? — повторил он. — В самом деле красивый. Тебе очень идет нагота. Просто жаль, что ты не можешь все время разгуливать без одежды. В нашем английском климате это вряд ли возможно. — Тон его вдруг утратил шутливые нотки. — Хотя, честно сказать, я бы не хотел, чтобы кто-нибудь другой видел тебя неодетой.

Она вспомнила свое недавнее прошлое.

— А ведь я играла в бриджах по всему Уэст-Мидлендсу. Тебе это, наверное, не понравилось бы?

— Как я могу осуждать тебя за то, что ты делала еще до того, как мы познакомились?.. Хотя… — Он заколебался. — Это, конечно, не мое дело, но мне все же хотелось бы знать, был ли у тебя кто-нибудь, кроме Джордана?

— Ты хочешь знать, были ли у меня любовники? Никогда. — Она закатила глаза. — Конечно, в желающих переспать с актрисой, тем более такой пышнотелой, как я, никогда не было недостатка. Но когда после утомительного спектакля тебя пытается, прости за грубое выражение, облапить какой-нибудь невежа, это надолго отбивает всякое желание иметь дело с местными свиньями.

— Пышнотелая — неудачный эпитет по отношению к тебе. — Он вытащил из вазы, стоявшей на прикроватной тумбочке, розу с длинным стеблем и пощекотал цветком ее грудь. — Ты совершенна именно такая, как есть.

Она засмеялась, ощущая прохладное скользящее прикосновение лепестков к своей коже и какой-то тонкий аромат, отличный от густоты запаха, стоявшего в комнате.

— Конечно, я не лишена привлекательности, а это, несомненно, важно для актрисы, тем более если она не обладает особыми талантами. Но вряд ли можно назвать меня совершенной. — Воспользовавшись тем, что он заговорил о прошлом, она, отвернувшись, спросила: — А у тебя было много женщин?

Едва задав этот вопрос, она тут же пожалела о нем. Люди столь влиятельные и богатые, как Стивен, могли обладать самыми красивыми женщинами Англии, и не только куртизанками, но и распущенными женами подобных им аристократов. Она слышала, что многие аристократы пользуются любой возможностью увеличить счет своих побед, а Стивен, видимо, из тех людей, которые своего не упускают.

К ее удивлению, он ответил:

— Только до женитьбы. Меня никогда не прельщало распутство, и после смерти Луизы… у меня почему-то не было ни малейшего желания завести любовницу.

Стало быть, он все-таки любил свою первую жену. Розалинда вынуждена была нехотя признаться самой себе, что ей, возможно, было бы приятнее слышать о многочисленных любовных похождениях. «Господи, какая же я дура! — мысленно выругала она себя. — Сейчас он здесь, принадлежит мне, разве можно желать большего». Вслух она просто сказала:

— Я рада это слышать.

Стивен мягко провел розой от одной груди к другой.

— Вероятно, в глубине души я знал, что меня ожидает нечто много лучшее. Вернее, некто много лучший.

— У тебя какое-то особое пристрастие к романтике, — рассеянно сказала Розалинда, с приятным расслаблением чувствуя, как твердеет ее сосок под его пальцами.

Он усмехнулся:

— Боюсь, что ты путаешь романтику с искренностью. Роза спустилась к ее пупку, затем стала лениво выписывать узоры на животе. Убаюканная замшево-мягкими прикосновениями, она пробормотала:

— Странно, что мы никогда не поженились бы, если бы не твоя болезнь. — Она резко остановилась, спохватившись, что ее слова могут быть восприняты как совершенно неуместный намек на его состояние, но, подумав, сочла за лучшее продолжать: — Если бы ты просто видел меня на сцене, ты вряд ли хоть когда-нибудь вспомнил обо мне.