Идя по главной улице к театру, он не позволял себе думать, как страстно хочет ее видеть. И не только видеть.

После того как репетиция закончилась и все было приготовлено к спектаклю, Розалинда вышла из театра.

Она уже закрывала дверь, когда появился Стивен. Он шел своими большими свободными шагами. Господи, до чего же он хорош — широкие плечи, волосы, пламенеющие на солнце. Но он сильно исхудал за две недели, что прошли со дня спасения Брайана. Резко обозначились скулы. Должно быть, они перегружают его работой.

А может быть, она просто стала смотреть на него более внимательно? Она широко улыбнулась, надеясь в глубине души, что не выглядит запыленной и растрепанной, как обычно. Но что поделаешь, такая уж у нее работа.

Стивен остановился прямо перед ней. Его откровенно восхищенный взгляд говорил, что, если она и припорошена пылью, он этого не замечает.

— Когда вы улыбаетесь, Розалинда, кажется, будто восходит солнце, — сказал он. — Вы, должно быть, не впервые слышите этот комплимент.

Она улыбнулась, чувствуя себя польщенной, хотя, естественно, и не придала большого значения его словам.

— Общение с актерами придает вашему языку образность, мистер Аш. О чем с вами говорил папа? Стивен низко, по-театральному поклонился.

— Вы видите перед собой, мадам Калибан, новоиспеченного члена вашей труппы. Он будет работать с вами по крайней мере до тех пор, пока ему не подыщут замену. Ваш отец хочет нанять кого-то по рекомендации своего друга.

— Замечательно. — «Стало быть, Стивен побудет с нами еще неделю-другую». — Вы очень быстро разучиваете диалоги и великолепно справитесь.

— Я хотел выбрать себе костюм для вечернего представления. Неужели мне придется перебрать весь ваш гардероб, чтобы найти нужный?

Она знала ответ, но все же несколько мгновений помолчала, с удовольствием разглядывая его ладное тело.

— Вы наденете ту же мантию, в которой играли Тезея. Для человека такого высокого роста, как вы, у нас почти ничего нет, и этот костюм единственный достаточно нарядный для герцога Клаудио.

— О, — разочарованно вздохнул он.

И она тоже была разочарована, ибо это означало, что им не придется вместе искать костюм. Но неужели, чтобы побыть вместе, им нужен какой-то особый предлог? Они люди взрослые и вполне могут общаться друг с другом без каких-либо трудностей. Наверное, могут.

— Вы не хотели бы погулять со мной? — выпалила она. — Когда я приезжаю в Уитком, то обычно гуляю по дорожке вдоль реки.

Взглянув на нее с теплой улыбкой, он предложил ей руку.

— Очень заманчивое предложение.

Когда они направились к реке, он сказал:

— Возможно, ваша улыбка и не вполне напоминает восход, но в самой вашей природе есть что-то солнечное.

— По-моему, это вполне естественно. Я женщина удачливая и счастливая. У меня прекрасная семья, очень интересная работа. — Она усмехнулась. — Приятно к тому же сознавать, что, если бы не мои организаторские способности, наша труппа уже давно оказалась бы в бедственном положении.

— Но ведь на основе своей жизни вы вполне могли бы написать трагедию, — сказал он. — Вы сирота, подобранная странствующими людьми, которым приходится вести упорную борьбу за существование. Очень рано овдовели. Вынуждены участвовать в общем семейном деле. У вас весьма неопределенное будущее.

Она звонко рассмеялась:

— Возможно, вы и правы, но тут у меня есть своя версия. Не у меня одной неопределенное будущее, почему же я непременно должна выступать в роли трагической героини? Это не слишком-то благодарная роль.

— Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, какое это счастье — родиться веселой и доброй, всегда быть в хорошем расположении духа. И какое это несчастье — быть от рождения мрачным, даже если в жизни тебе сопутствует у дача.

— Вы правы — если обособиться от обычных жизненных проблем. Я всегда была счастлива, но в этом нет никакой моей заслуги. Мама говорит, что я всегда улыбалась, даже когда была маленькой замарашкой. — Она искоса взглянула на него. — А как бы вы определили свой характер? Как мрачный?

— Нет. Но во мне всегда воспитывали здравомыслие. Всякий деловой человек, втолковывали мне, должен иметь чувство ответственности, быть надежным. — И, посмеиваясь над самим собой, он добавил: — Еще он должен отличаться некоторой занудливостью.

Она рассмеялась, сжала его руку.

— Ну, занудой-то вас не назовешь. Вы, должно быть, пошучивали еще в детской. Правда, юмор у вас какой-то суховатый, но в его присутствии сомневаться не приходится.

— Верно. К счастью, немногие понимают мой юмор. Они дошли до тропинки, которая шла среди деревьев по берегу реки. Здесь, в этот жаркий день, царила относительная прохлада. Она глубоко втянула воздух:

— Как приятно пахнут деревья, цветы и травы. Я очень люблю позднее лето.

Стивен подобрал палый сухой лист и бросил в воду. Слегка покачиваясь, лист медленно поплыл вниз по течению.

— Начинается жатва. После того как зерно будет собрано, наступит осень. А там, и оглянуться не успеешь, уже зима.

Уловив печальные нотки в его голосе, она сказала:

— А затем наступит весна, и мир вновь помолодеет.

Несколько мгновений он молчал. Затем, не отводя глаз от воды, процитировал:

— «Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать… Время сетовать, и время плясать».[2] — И, повернувшись к ней, спокойным проникновенным голосом добавил: — А сейчас еще самое лето, и, стало быть, время жить…

Она вдруг с обескураживающей ясностью осознала, как близко стоит от пропасти. Достаточно теплой улыбки, глубокой искренности — и она потеряет голову. Спасти ее может только то, что она уже не девочка, неспособная сопротивляться своим чувствам.

Нет, она не может позволить себе полюбить его и, вероятно, поэтому так остро ощущает течение времени. Скоро он покинет их труппу, и она окажется в более безопасном, но куда более скучном мирке. Не долго думая, она опустила его руку и тут же положила свою ладонь на его — большую и теплую.

Он сплел свои пальцы с ее пальцами, и так, рука об руку, они пошли вдоль реки. Она все еще наслаждалась очарованием летнего дня, но это очарование отступило на задний план перед сознанием близости Стивена. Просто поразительно, каким красноречивым бывает иногда молчание.

Пройдя около мили, они вышли на лужайку, где росла большая развесистая ива. Не сговариваясь они уселись на толстый сук. Среди камышей лениво журчала вода.

— Трудно поверить, что это та самая река, в которой едва не утонул Брайан, — сказала Розалинда.

— В самом деле? Здесь она тихая, как пруд. — Стивен пожал и тут же отпустил ее руку.

— Наша тайна раскрыта, — печально произнес он. — Ваш отец говорил со мной не только о моем поступлении в труппу. Он заметил, как я смотрю на вас, и знает, что если кто-либо и должен бояться такого ловеласа, как я, то, во всяком случае, не Джессика.

Она сделала гримасу.

— Я должна была предполагать, что они с мамой заметят. Оба они такие наблюдательные, просто ужас. Но, может быть, их насторожило то, как я смотрю на вас, а не вы на меня.

Нагнувшись, он сорвал золотистый цветок ладанника и стал вращать его стебель между большим и указательным пальцами.

— У меня была робкая безотчетная надежда, что до тех пор, пока ничего не высказано вслух, мы… в безопасности.

Она кивнула, хорошо поняв, что он хотел сказать.

— Но раз уж у нас не может быть будущего, лучше, чтобы не было и настоящего. Верно?

— Верно. — Его горло напряглось, он сглотнул. — Остается только пожалеть, что дело обстоит именно так, а не иначе.

Точно такого же мнения была и она. Она хотела было спросить напрямик, женат ли он, но в последний миг решила, что ей этого лучше не знать. Отсутствие у них будущего может объясняться несколькими причинами. Возможно, он не может жениться на бедной или не может позволить себе жениться на женщине неизвестного, скорее всего низкого происхождения. А возможно, то, что он чувствует, скорее вожделение, а не любовь, соблазнить же ее ему не позволяет совесть.

Ни одна из причин, которые приходили ей на ум, не была сколько-нибудь утешительной, поэтому лучше было вообще не затрагивать эту тему.

— Не то время, не то место, — весело сказала она.

— И не тот человек. — Он повернулся к ней, посмотрел пылающими глазами. — Но вы, Розалинда, чудесный цветок. — И он заткнул ладанник ей за ухо.

В следующий миг его рука повисла в воздухе. Затем, каким-то неловким, неуверенным движением, он коснулся ее щеки. Когда он отодвинул прядь ее волос и провел подушечками пальцев вокруг уха, в этой ласке явно прорывалась чувственность.

Затем он коснулся ее подбородка. Она не шевелилась, опасаясь утратить всякое самообладание. Ощущала, как под его рукой бьется кровь в жилке, и не знала, чего ей больше опасаться: того, что она может отдаться Стивену или убежать от него прочь.

Хриплым от желания голосом он сказал:

— Одно прикосновение к вам разрушает все мои добрые намерения, Розалинда.

Он нагнулся к ее губам. Ее веки сомкнулись, губы открылись навстречу его поцелую. Страсть обожгла все ее тело, сверхъестественно обострив все чувства.

Ему нравился ее запах, пробивавшийся через все окрестные запахи. Вокруг них непрерывно шелестели узкие листья ивы, в их шепоте было что-то гипнотическое. Она погладила его голову, ее пальцы утонули в шелковистых кудрявых волосах.

Его дыхание стало тяжелым, он привлек ее к себе, положил на колени. Она извернулась так, чтобы оказаться грудью к его груди. Ее бедра оказались напротив его бедер, и она перекинула через него одну ногу, ощущая весь жар его нестерпимо близкого тела.

Через тонкое муслиновое платье его рука ласкала ее левую грудь, большой палец ласково теребил сосок. Она задыхалась, чувствуя, как ее пронизывают необыкновенно сильные, острые ощущения.

Он застонал, опустил руки к ее бедрам и крепко прижал к себе. Все ее тело сотрясалось. Затем одним рывком он поднял ее с колен, положил на бархатистую траву и лег рядом с ней. Он целовал ее шею, чувствительную впадину пониже, а его руки блуждали по всему ее телу, все сильнее и сильнее разжигая в ней пламя страсти. Все ее. существо стремилось к полному удовлетворению. Прошло много лет с тех пор, как она ощущала мужские ласки, и никогда еще она не чувствовала такого жгучего желания.