«Да, ждала, – вздохнула она и добавила: – И надеялась».

Но у Батардина своя жизнь. Без нее. С другими какими-то женщинами, наверное. Вот так!


Матвей прочитал голосовое сообщение на смартфоне от Майи, где она благодарила его за поздравление и за «обалденный» букет и дивилась, как он точно угадал, потому что как раз темно-синие ирисы – ее любимые цветы.

Случайно попал – улыбнулся Батардин этой легкой удаче и подумал еще: буду знать теперь. И тут же спросил себя: а зачем ему знать о ее вкусах, пристрастиях и любимых цветах? В тот раз на вопрос он не ответил, лишь отмахнулся, но спустя пару недель ответ сам достучался до него.

Познакомился с милой девушкой на дне рождении одного из летчиков их состава – подругой его жены, специально приглашенной, как потом выяснилось, именно с целью знакомства с Батардиным.

Приятная, интересная девушка, пригласил погулять на следующий день, принципиально не называя данное предложение свиданием, даже мысленно. Все прошло типично и вполне мило – разговаривали, действительно гуляли по центру города, сидели в кафе, сходили в кино.

Обсуждали какие-то нейтральные темы, и Батардин ловил себя на мысли, что какой бы интересной и умной эта девушка ни была, но слушать так, как умеет Майка, ей не дано и мало кому дано вообще. А задавать вопросы? А смотреть на мужика такими глазами, словно он наикрутейший герой всех времен и народов, да к тому же не меньше, чем академик? А сопереживать и сочувствовать рассказчику?

Раз подумал, два, выловил эти мысли, отметил и посетовал на их присутствие в своем сознании и на себя в целом – ну, и что она ему! Фиктивная жена, с которой они нейтрально-дружески перезваниваются раз в два-три месяца! На фига сравнивать с другими женщинами и вообще вспоминать ее? И от недовольства собой, проводив девушку до дома, даже поцеловался с ней на прощанье вполне серьезно.

И окончательно расстроился!

Ну вот же! Целовал эту, а вспоминал Майю! Ну, вот как так?!

От досады и растревоженности душевной Матвей решил не ловить такси, а пройтись пешком до дома, проветрить голову, подумать, что вообще с ним происходит.

И что, понял! Все-таки бог умом не обидел.

Он медленно брел по ночным улицам и вспоминал Майю Веснину, как первый раз ее увидел, и как они заговорщицки переглянулись, когда две шустрые тетки, даже не поблагодарив за помощь, побежали по перрону – воспоминания текли ровным приятным потоком, без всякого сопротивления, отдаваясь теплом в груди. Закрапал мелкий дождик, Батардин поднял воротник, засунул руки поглубже в карманы и продолжил идти, даже не ускорив шага, позволив воспоминаниям и мыслям протекать своим чередом вместе с дождем.

И, где-то на полпути к дому, Матвей Петрович Батардин сделал для себя открытие – четко и предельно ясно осознав, что до сих пор хочет девушку Майю! Он до сих пор помнит те ощущения, эмоции и чувства, что пережил с ней в постели, а тот оргазм в купе поезда так и вовсе помнит во всех подробностях – телом, разумом, чувствами! Она вся и все в ней было по нему, идеально для него! И он хотел ее всю и не только в постели, хотя там как раз в первую очередь, как и положено, но он хочет быть с ней, жить с ней вместе. По-настоящему создать семью.

Вот такой крендель выдала жизнь. И что теперь?


Роды начались ночью.

Перепуганный Лев Егорович спросонья несколько минут бестолково бегал по квартире, паникуя, и Ларисе Антоновне пришлось успокаивать в первую очередь мужа. Но «Скорая» приехала довольно быстро, и отец, получив реальное дело – садиться за руль и ехать за машиной, увозившей дочь в роддом, сразу пришел в свое обычное рабочее состояние.

Родила Майка в пять утра замечательного, совершенно здорового мальчишку, баском покричавшего совсем чуть-чуть и сразу же успокоившегося, как только его положили матери на грудь.

Майка смотрела на пятьдесят пять сантиметров весом три килограмма девятьсот грамм своего бесконечного счастья, прижимала его к себе и плакала от восторга и того, что все мучения позади и теперь только это чистейшее, наивысшее истинное счастье сопит у нее на груди!

Имя малышу она выбрала заранее, наметив несколько, которые ей нравились исключительно по святцам, оставалось дождаться дня рождения, чтобы окончательно определиться – получился Иван. Майе очень нравилось – Иван Матвеевич Батардин. Звучит!

Днем, приняв поздравление от многочисленных родственников, после посещения роддома, отправившихся всем составом отмечать рождение ее ребенка, лежа на койке в палате, Майя смотрела на сынишку, спавшего в кроватке, и думала, что теперь-то точно пора поставить Батардина в известность о его неожиданном отцовстве. Надо, конечно, но эта необходимость сильно угнетала и напрягала молодую мать.

Почему? Да от неизвестности. Она представляла, как он может отреагировать и как себя повести, и некоторые из вариантов воображаемых ею картинок Майке сильно не нравились.

Но она решилась! И набрала номер, проговаривая про себя, как сообщит эту новость – спокойно, ровно, просто констатируя свершившийся факт, а уж там…

Абонент для фактов был недоступен, как и для выяснения отношений, и Майка вздохнула с облегчением и быстро убрала смартфон.

Она так и не сказала.

Папа возмущался, мама уговаривала, но Майя уперлась – не хочу, не могу! Что вот он сделает, когда я поставлю его в известность, вы знаете? Вот и я не знаю! Подождем!

– Чего? – поражался папа.

– Вот поеду в Пустонь, там ему сына и предъявлю. Познакомятся, – недовольно объясняла она.

– Ты что, собираешься ехать в Сибирь и везти с собой ребенка?! – ахала мама.

– А что тут такого? – удивлялась Майя. – Ему к тому времени уже три месяца будет, Лиза со мной поедет, мы уже давно договорились. К тому же где лучше крестить малыша, как не там, да и Никон Ванечку посмотрит.

Родители лишь вздыхали, устав спорить с дочерью.

Да, про Лизу. Лиза двоюродного племянника Ивана просто обожала и старалась приходить как можно чаще помочь с маленьким: то погуляет, пока Майка стирает-гладит, намывает или спит измученная, то сама возьмется стирать или укачивать.

– Лизка, – поражалась ей Майка, – зачем тебе эта возня с грудным младенцем, еще успеешь со своими навозиться.

– Не знаю, – говорила сестрица задумчиво, покачивая племянника на руках. – Мне очень нравится, такое ощущение, что вот это и есть мое настоящее, истинное призвание.

– Так, – тянула удивленно Майя, – нашлось-таки, значит. Что, в ясли пойдешь работать или в дом ребенка?

Дело в том, что Лиза к своим двадцати восьми годам, получив два высших образования – одно педагогическое, другое историческое, не могла определиться с родом занятий. Слава богу, родители ее неплохо зарабатывали и могли позволить дочери бездельничать. Но при этом Лиза девушка серьезная, вдумчивая, очень спокойная и правильная, какая-то возвышенная, что ли, – ей хотелось именно что найти свое настоящее призвание, любимое дело. Она специализировалась на истории Руси, изучала уклад и традиции народа, а вот применения прикладного этому интересу не находила, не считая участия во всяких этнических поселениях и реконструкторских мероприятиях.

А тут вдруг такое заявление, как не подивиться!

– Нет, я не о работе говорю, а о материнстве, – пояснила Лиза.

– Еще того чище! – дала оценку Майя.

Но отговаривать и навязывать свое видение она не стала – во-первых, зная Лизу, бесполезно, а во-вторых, Майе она очень помогала, предоставляя хоть малую, но возможность шить. В Пустонь Лиза попросилась сопровождающей сразу же, когда Майка рассказывала всей семье о своей поездке и наказе Старца приехать через год с близкой подругой.

– Я у тебя самая близкая подруга, – безапелляционно заявила тогда сестра.

Никто и не спорил – она.

Ванечка рос всем на радость здоровеньким, крепким малышом и развивался быстро, во многом опережая ровесников, и был такой молодец – улыбчивый и довольно спокойненький, будил, конечно, по ночам, а как без этого, но умеренно, так что обошлось без хронического недосыпа матери.

А Батардин… Они перезванивались – на Первое мая он позвонил и традиционно поздравил, поинтересовавшись, как у нее дела, и на Девятое мая тоже позвонил. Они сердечно поздравили друг друга с этим праздником, рассказав друг другу, кто в их семьях воевал.

А на День России Майя позвонила с поздравлениями – поговорили, пожелали друг другу всякого хорошего. Но этот их разговор отличался от всех предыдущих, потому что Майка спросила о том, что беспокоило ее больше всего, замирая сердцем и выводя что-то пальчиком по столу:

– Ты в Пустонь в июле поедешь?

– Поеду обязательно, – подтвердил Матвей. – Никон же велел, значит, надо ехать. – И, чуть напрягшись, спросил у нее: – А ты что, не поедешь?

– Собираюсь, – выдохнула она от облегчения: оказывается, дыхание задержала. – По крайней мере очень постараюсь, – поправилась Майя, подумав, что это зависит от того, как будет себя чувствовать Ванечка, гарантировать ничего невозможно.

– Тогда увидимся.

– Да! – вспомнила тут она. – А ты нашел то, что свалилось тебе на голову?

– Нет, – усмехнулся Матвей и спросил в свою очередь: – А ты нашла эту «нечаянную радость»?

Майка посмотрела на кроватку, где посапывал спящий Ванюшка, улыбнулась и ответила:

– Определенно нашла.


После тех ночных откровений Матвей спокойно думал о Майке, смирившись с неизбежностью признания того факта, что она превалирует в его мыслях, умудрившись еще и отвадить всех остальных женщин из его жизни.

Ну вот, что тут поделаешь? Даже знакомиться перестал – бесполезно. Как только дело к интиму идет или поцелуям, так Майя из головы не выходит! Вот даже той девушке, которую поцеловал после свидания, позвонил и честно признался, что ничего у них не получится.

Махнул рукой и мысленно смирился, решив, что, когда приедет в Пустонь, расставит все по местам – поговорит с ней, сделает предложение жить вместе, если она откажет, то разведется сразу и постарается забыть.