– Не может быть, Хуан! Не может быть, и не будет! – с уверенностью бормотала удрученная Айме. Вскоре к ней подошел муж, она вздрогнула: – О, Ренато!

– Айме, наша миссия у алтаря закончилась. Идем, – пояснил Ренато.

Он отошел назад, заставляя Айме идти за ним, поддерживая, и не давая ей вырваться, пронзая ее сверкающим взглядом. Выражение Айме сменилось, та сложила руки и опустила глаза. Пока к нему приближалась бледная траурная невеста, губы Хуана исказила насмешка, и он оскорбительно прошептал:

– Итак, теперь будет говорить святой отец. Что случилось, Святая Моника? Вы кажетесь приунывшей.

– Повернитесь к священнику! – властно и гневно приказала Моника.

Старый священнослужитель приблизился, в тишине спокойных дыханий можно было услышать биение сердец, словно удары молота.

– Моника де Мольнар и Биксе-Вилье, хочешь ли ты взять в мужья Хуана без фамилии, называемого Хуаном Дьяволом?

– Да, хочу.

– Хуан, без фамилии, называемый Хуан Дьявол, хочешь ли ты взять в жены Монику де Мольнар де Биксе-Вилье?

– Да, хочу.

Блеснуло кольцо на дрожащей руке Моники, упали на серебряный поднос тринадцать золотых монет, рука священника поднялась для благословения странной пары, его усталые глаза остановились на опущенной голове Моники, пребывающей, словно во сне, и на скорбном и надменном, невежественном и рассеянном лице Хуана.

– Дети мои, соединяю вас навеки святыми и крепкими узами брака.

Словно в сумасшедшем вихре, Моника прошла церковь под руку с Хуаном. Не видя, не слыша, подобно сломанной ветке дерева, которую снес ураган, она остановилась только перед портиком церкви, где перед центральной площадью открывались сады Д`Отремон. Моника не видела пеструю толпу, которая была повсюду. Не видела печальное и суровое лицо Софии Д`Отремон. От нее удалялись очертания Айме и Ренато, она не различала бледного утопавшего в слезах лица матери, пытавшейся за ней следовать. Земля под ногами словно тонула, вертелись облака и танцевали деревья, поднимаясь и опускаясь в трагическом танце землетрясения. Рядом ослеплял глаза профиль Хуана Дьявола, который властно крикнул:

– Колибри, быстро, лошадей!

– Минутку, Хуан! – обратил внимание Ренато. – Подожди! Для вас есть карета, но мы должны поговорить, прежде чем… Послушай!

– Нам не о чем говорить, и я не должен тебя слушать! Это моя жена, и я увожу ее!

Одним прыжком Хуан сел на лошадь. Быстро и жестко, чтобы никто не успел подготовиться и помешать, он посадил Монику на сиденье лошади, которая встала на дыбы, когда тот грубо пришпорил ее. Тут в толпе зашумели голоса, поднялось движение и смущение, а голос Айме вознесся криком мольбы и отчаяния:

– Пусть она не уезжает! Пусть не уезжают! Не уезжают! Сделай что-нибудь, Ренато, не позволяй… Не позволяй ее так увозить! Пусть поедут за ними, побегут, остановят! Ты не слышишь? Не понимаешь? Ренато! Ренато! Ты не отдаешь себе отчет? Он способен убить ее!

Она упала на колени, вцепилась в руку Ренато, искренняя и отчаянная в этот момент, но лицо мужа погасило ее крик и мольбу.

– Почему тебя это сводит с ума? – повернулся Ренато, взорвавшись от гнева.

– Моя сестра, моя бедная сестра!

– Она вышла замуж за человека, которого любит, предпочла этого дикаря всем остальным, ради него запятнала имя, оскорбила общество, где родилась, ради него бросила вызов и встретилась лицом к лицу со всеми. Она вышла за Хуана Дьявола, ей, несомненно, нравятся его манеры, несмотря ни на что, она полюбила его! Это ведь правда? Правда или нет?

– Правда, Ренато… – прошептала беспомощная и побежденная Айме.

– Ну в таком случае, идем, – подчеркнул Ренато. И громко крикнул: – Уходите отсюда все! В хижины, берите бочки со спиртным, пойте, танцуйте, празднуйте свадьбу Хуана Дьявола!


Над каменистой дорогой летели кони с Моникой и Хуаном. На твердом седле, пойманная, почти измученная сильными руками, которые крепко держали ее, Моника скорее слышала, чем видела, как проносились земли Д`Отремон, оставаясь позади. Они уже въехали в долину. Изящное животное, чувствуя тяжесть благородного груза, вонзало копыта в крутые склоны, где заканчивался великий Кампо Реаль. Внизу осталось все: роскошное жилище, прекрасные сады, фруктовые деревья, засеянные поля, хижины, где слышались звуки барабанов и переходили из рук в руки чашки с ромом.

Моника подняла голову. Она не знала, сколько прошло времени и сколько лиг пробежал конь, но сейчас он шагал медленно, пересекая бездорожные поля, оступаясь на камнях, где на пути иногда хлестали ветки, а резкие толчки заставляли ее хвататься за широкие плечи мужчины, который вез ее с собой.

– Куда мы едем? Это дорога не в Сен-Пьер. Куда ты везешь меня?

– Это дорога туда, куда я хочу увезти тебя.

– Увезти меня куда?

– Какая разница? Вы не слышали, что сказал у алтаря ваш священник? Я увожу вас туда, куда хочу!

– Этого не было в договоре! Хватит шуток, Хуан. Если вы хотите меня напугать…

– Напуганы вы или нет, мне все равно. Вы вышли за меня, не так ли? В таком случае, вы моя жена и я увезу вас туда, куда мне вздумается.

– Нет! Нет! Клянусь вам…!

– Помолчите! И не клянитесь, потому что это будет ложью, – широкая ладонь Хуана схватила Монику и заставила повернуться и посмотреть вперед, на густые облака, куда погрузило солнце свой последний луч. – Посмотрите, что там впереди?

– Море, корабль…

– Шхуна, Люцифер. Моя единственная собственность, вместе с вами. Мой дом, наш дом.

– Вы с ума сошли?

– Может быть. Вероятно, я должен обезуметь от всей этой лжи. И вы тоже должны совершенно сойти с ума.

– Я не согласна! Отвезите меня в Сен-Пьер или оставьте здесь, если не хотите везти! Я пойду одна, пешком, в чем есть или дайте мне слезть где-нибудь. Вас не должно волновать, что я делаю. Можете оставить меня в покое.

– Нет, к моему сожалению. Вы сказали да, когда захотели выйти замуж. Уже не помните обязательств супругов? Так мало для вас, благородной и верующей, стоят данные друг другу клятвы? Жить вместе, служить, помогать. «Люби и защищай мужа и жену, как себя самого, как плоть от плоти; бойся, уважай и слушай своего мужа…» Не припоминаете? Это было несколько часов назад. Сегодня день нашей свадьбы, а ночью будет брачная ночь на Люцифере и широкая свадебная комната, – усмехнулся Хуан желчной улыбкой.

Он спрыгнул на землю, волоча и не отпуская Монику, железные пальцы впились в белые запястья, а губы в свирепой гримасе, в которой не было ничего похожего на улыбку, едко проговорили:

– Тебе пугает брачная ночь, невинная голубка?

– Отпустите меня! Грубиян, мерзавец! – Моника напрасно пыталась освободиться из рук Хуана.

– Не кусайся, потому что останешься без зубов, а это было бы обидно. Нельзя будет их исправить, а они такие красивые, такие прелестные, как и у твоей сестры. Айме великолепна, знаешь? А это идет из семьи. В конце концов, думаю, что все не так уж и плохо.

– Хватит, оставьте меня! – вышла из себя Моника. – Если хотите, смейтесь, устрашайте, доводите до отчаяния, сводите с ума, мстите, потому что я ваша единственная жертва.

– Во всяком случае, жертва по доброй воле. Я не заставлял тебя выходить замуж, настоятельница. Тебя заставил Ренато, – Хуан прервался, чтобы послушать шум приближающихся весел, и крикнув, приказал: – Подходи к этой стороне, Сегундо. – И шепнул Монике: – Я понесу тебя на руках, чтобы ты не намочила свои ножки.

– Хватит глупостей! Оставьте меня, уходите, берите свою лодку и отплывайте!

– Какая ты забавная, Святая Моника! Было бы даже странным, если бы ты вошла туда добровольно. Думала, все так просто? Думала, достаточно сказать: «Оставь меня в покое, забирай свою лодку и проваливай», чтобы я подчинился, как пес? До какого предела может дойти твой эгоизм и высокомерие? – вне себя от гнева, он крикнул: – Хватит! Я уже поплатился за эти просьбы, знаю, что они означают, чего стоят и чему служат. Я знаю, чем оборачиваются твои мольбы и слезы. Это значит попасть в ловушку, заплатить жизнью за свою слабость. Однажды тебе удалось, но больше этого не случится. Я никого не пожалею, а тебя – меньше всех! В лодку, на корабль! Ты вышла за меня замуж, и ни ты, ни твоя сестра больше не будут смеяться. Я затащу тебя даже волоком!

Терзаемая и увлекаемая стальными руками, которые властно держали ее хрупкую талию, потеряв дар речи, Моника видела спасительную маленькую дистанцию в один прыжок, отделявшую землю от лодки. Повелительно Хуан приказал Сегундо:

– К носу Люцифера, и греби изо всех сил. Быстро!

– Не будем ждать мальчика? – нерешительно спросил помощник. – Оставим его на земле?

– Приплывет, чтобы больше не опаздывал! Давайте, гребите, поехали!

– Нет! Нет! – умоляла Моника отчаянно. – Вы, сеньор моряк, послушайте…

– Он не видит, не слышит и не сделает ничего без моего приказа. Тебе понятно? – и обратившись прямо к помощнику, потребовал: – Поторопись, плыви быстрее! Бросай конец.

– Но, капитан… – проворчал Сегундо.

– Не вмешивайся в то, что тебя не касается, не ищи того, что не терял, потому что не найдешь! – и повернувшись в Монике, подчеркнул шепотом: – Видишь, что все бесполезно? Закон и сила на моей стороне, а это веский довод. Таков приказ. Поехали! – в этот момент вдалеке послышался грохот, предвестник бури, Хуан саркастично проговорил: – И как всегда, небо меня поздравляет. – Затем крикнул Сегундо: – Поднеси лестницу, идиот! – и снова обратив внимание на Монику, усмехнулся: – Она не из мрамора, а из канатов. Но не важно, я подниму тебя на руках. Как на Доминике и Ямайке. Невесту на руках.

Мгновение – и он уже на палубе на крепких и сильных ногах. Опустилась ночь. Рядом с мачтами три члена экипажа Люцифера удивленно смотрели на странную сцену. Сегундо сделал несколько шагов, и уже не сдерживаясь, вступился:

– Капитан, минутку. Эта женщина…

– Ты требуешь от меня отчет? – разъярился Хуан. – Проваливай, уйди отсюда!