Анита Фрэй - Монахиня Адель из Ада

— Но ежели мебель действительно ваша, вы можете сами отнести её, куда только вам заблагорассудится! — хохотнул его напарник.

Граф сунул им денег и приказал на время удалиться. Налегке. С тем чтобы потом вернуться и продолжить переноску махины в подвал.

— Мы с сестрой хотели бы пообщаться с… То есть, мы хотели бы постоять чуток рядом с маменькиным подарком, ибо этот шкаф — наша семейная реликвия! А потом можете выполнить указание вашего хозяина, будет даже неплохо, если данный шифоньер немного постоит в чулане, ибо… В этот поздний час нести его нам решительно некуда!

Рабочие переглянулись, поставили шкаф и молча удалились. Теперь семейная реликвия стояла прямо посреди гостиничного коридора, в компании усталой парочки.

— Что всё это означает? — первой подала голос фея. — Выходит, всё это время вы… Знали?!

— Что я знал?

— Вы всё время знали, где шкаф?! Кто вы на самом деле?! И где мой Юрий Петрович?!

Граф собирался ответить в своей обычной манере — легко, пространно и не по существу, но неожиданно поверхность зеркала покрылась рябью и туманом…

Когда туман рассеялся, в глубине уже знакомой комнаты замаячила красавица в летах, похожая на фрейлину. Легка на помине! В этот раз лицо её было сурово, и глядела она исключительно на Анну. А графа игнорировала, из чего тот заключил, что воздушных поцелуев, вероятно, не дождётся. Дама, между тем, начала вещать:

— Анна, как ты могла так поступить? Что ты себе напозволяла?! Объясни, пожалуйста, почему мой шифоньер не в институтском флигеле?!

— Маменька, простите, я не думала, что всё так обернётся!..

— Прими эликсир и живо ко мне!

Фея-ангел побледнела ещё больше:

— Его нынче нет при мне… Моё платье… Оно осталось в столице, там, где мы ночевали… А пузырёк был привязан к поясу…

Дама нахмурилась.

— Я велела тебе ни на миг не расставаться с эликсиром! У сердца надо было его носить!.. У сердца!..

— Но я была так измотана, так устала, потому и заснула, потому и не заметила, как платье унесли в стирку…

— Ты глупа-а-а… — молвила маменька. — Ох, как глупа-а-а… Что ж, оставайся там, где пребываешь, навеки оставайся… Меня ты больше не увидишь! Не смей ко мне приближаться, не смей! Ты мне больше не дочь!..

Видение исчезло, шкаф сделался обычным. Граф хотел было обнять сиротку, пару секунд назад лишившуюся мамы, но та дёрнулась от него словно чёрт от ладана, зарыдала и бросилась к выходу. Говоря проще, дала стрекача. Пётр Сергеевич начал беседовать сам с собою.

— Хм! И правда глупа! Дура редкая! Придумала бы что-нибудь приличное, из уважения к родительнице, а то: «Его нынче нет при мне!» Была бы похитрее, так и не разгневала бы старую дворцовую крысятину, а там, глядишь, и бутылочка нашлась бы…

Он достал из тайника в камзоле зелёный пузырёк, полюбовался им, спрятал обратно и продолжил словесные упражнения.

— Хм! Распустила сопли! Я тёщи, может быть, лишился, и то ничего, жив-здоров, не рыдаю… Хотя… Почему «лишился»? В скором времени возьмусь уладить этот инцидент…

Вернувшиеся грузчики решили, что господин, поссорившись с сестрой, немного помешался. Они несколько минут стояли молча, им было интересно. Под влиянием этого молчаливого сочувствия Пётр Сергеевич вдруг ощутил, что в голове его рождается новая идея. На всякий случай послав зеркалу прощальный поцелуй, он кивнул тяжелоатлетам в робах. Те продолжили свой путь, уже с поклажей, по направлению к чулану, то бишь в подвал. Правда, для этого пришлось им снова заплатить, так как сентиментальный простой в их планах не значился.

Граф проводил грузчиков до самих дверей чулана, дабы убедиться, что таковой существует, и что замок на двери обычный, пустяшный, почти такой же, как был в его номере. Несостоявшийся «зятёк» не терял надежды пообщаться с «тёщей» с помощью бутылочки. Но знал он также, что в щекотливых предприятиях спешка неуместна. Сначала надо было хорошенько изучить близлежащую местность, на момент её просматриваемости, прежде чем пить из зелёненького пузырька и лезть к тёщеньке сквозь зеркало.

Пётр Сергеевич вышел на ночную улицу, огляделся по сторонам и лишь после этого направился в обход здания гостиницы. Заглядывая в тёмные окна и оконца, выяснил, что до следующего утра проникнуть в чулан не сможет. А посему решил двинуться, исключительно пешим порядком, в сторону обычных человеческих жилищ. Где и обрёл ночной покой за незначительную мзду.

Наутро граф снова ходил кругами вокруг здания, принадлежавшего бывшему крепостному, а ныне архиважному и сильно задравшему нос обладателю двух постоялых дворов и одной тухлой гостиницы, господину Барскому.

Свирид Прокофьевич, в то же самое время, стоял на крыльце, вглядываясь в несколько размытый туманом горизонт. Вскоре в той молочной дымке нарисовалась лошадная подвода. Именно подвода, а никакая не карета и не бричка. Директор был уверен, что холопский транспорт проедет мимо, но такового не произошло.

— Вы и есть Свирид Прокофьевич Барский? — спросил извозчик, резво соскочив с облучка.

— Я-а-а-а-а-а… — неуверенно и хрипло пробасил спрашиваемый.

— Тогда потрудитесь отдать вещи, лежащие у вас на сохранении!

Извозчик предъявил личные бумаги. Им оказался высокопоставленный инкогнито — императорский курьер, переодетый по-простому из соображений секретности. «Премерзкая оказия!» — подумал Барский, но вслух лишь вежливо откашлялся, продолжая вчитываться в пару строк, которые любой гимназист осилил бы за две секунды.

— Так я пройду на второй этаж? — вкрадчиво спросил лже-извозчик.

— Конечно-конечно!

Хозяин заведения жестом указал на входную дверь и, пропустив гостя вперёд, покорно засеменил следом.

Уже через полчаса все вещи, оставленные накануне царскими врачами в помещении для багажа, находились на подводе.

— Вот небольшая компенсация за труды и потраченное время, — сказал курьер, передавая Барскому действительно небольшие деньги.

Недоразумение, связанное с беспризорностью императорского медицинского эскорта, было исправлено с надлежащей такому случаю быстротой. После ночного консилиума все доктора были с извинениями перемещены во дворец Марли, а за их вещами, уже утром, был выслан вышеупомянутый личный адъютант его императорского величества государя Николая Павловича. Иначе и быть не могло! От настроения врачей зависело не только лишь здоровье, но и жизнь благословеннейшего суверена — такой порядок существовал всегда, во все века, потому и курьер за вещами был послан более чем солидный.

Инцидент уладился, подвода отчалила. Глядя вслед удалявшемуся посыльному, Свирид Прокофьевич уже не плакал от счастья и не делал прощальных жестов. Он внутренне негодовал. В кои-то веки, после огромного перерыва, судьба улыбнулась ему, но оказалось, что улыбка та была неискренней. Гостиница снова пустовала! Хоть криком кричи, а не докричишься… И главное — жаловаться некому. А ведь обещали на приём пригласить, царским обедом попотчевать! Грозились… Один из докторов самолично обещал… И визитку оставил… На тот случай, ежели господину Барскому вдруг взбредёт появиться в Петербурге и где-то переночевать. Как же, жди, пустят к себе в дом эти лицемеры и подлые обманщики!

Поднявшись в кабинет и, по обыкновению, запершись на два оборота, Свирид Прокофьевич несколькими залпами выпил треть бутыли водки, чего с ним давненько не случалось, и начал, на чём свет стоит, крыть власти, всё никак не давашие ему почувствовать себя человеком.

— Самодержавие проклятое! Уф-ф-ф… Держиморды!!!

И так далее. И прочее. Ежели бы стены заведения не были такими толстыми, кто знает, не услышал ли бы кто-нибудь этих ругательств. Возможно, дворцовым ищейкам пришлось бы даже усилить охрану…

В совершенно ином настроении, деловом и весьма лояльном по отношению к государю, расхаживал вокруг того же здания тайный граф Пётр Сергеевич Скобелев, в миру Пётр Болотников. В ту минуту «их светлость» огорчало лишь одно: неясность планов хозяина гостиницы. Ну, как Барскому захочется появиться у заветной двери, ведущей в подвальный чулан, как раз тогда, когда и ему, графу, будет угодно туда войти? Какой из этого конфуз мог бы получиться!

Глянув на окно второго этажа, которое, по его сведениям, принадлежало кабинету, Пётр Сергеевич от радости чуть не завыл: Свирид Прокофьевич был у себя! А не слонялся по подвалам, не стерёг чужих шкафов, находящихся в чуланах. Господин Барский по-простецки стоял у подоконника, тупо взирая на петергофский пейзаж. В следующий же миг граф сорвался с места и устремился за угол, по направлению к крыльцу гостиницы. И далее, по коридору, ведшему в подвал, он передвигался с не меньшей скоростью.

Свирид Прокофьевич, узрев перебежку графа за угол, несказанно удивился, сменив мечтательный настрой на боевой.

— Чего он ещё затеял? Этакая сволочь! Шкаф в чулане пристроил без моего позволения, а теперь и сам в чулане поселиться, что ли, хочет?! Если так, шифоньер теперь мой, по закону…

Спустившись в подземные коридоры гостиницы, найдя в полутьме чуланную дверь, хозяин заведения отворил её и не поверил собственным глазам: жулик, стоя на коленях перед открытым зеркальным шкафом, рылся в оном! Господин Барский начал быстро вспоминать, не клал ли он чего-нибудь туда. Нет, не клал. Да и никто другой не мог туда ничего положить, ибо никому до этого шифоньера дела не было. До переноски в подвал он был пуст, несколько раз проверено.

— Милостивый государь!..

Граф молчал. Тогда пришлось сказать погромче:

— Ваша светлость, не ответите ли на вопрос, по какому праву и зачем вы забрались в моё частное помещение и незаконно исследуете арестованный шифоньер?