Я смеюсь вместе с ним, без слов с ним полностью соглашаясь.

- А папа лишь сказал, чтобы я берег тебя отныне. Он был короток и строг. Сказал, что в отличие от тебя, он меня не простил. Но отношения с тобой портить не намерен, поэтому не доверяет мне, конечно, но признался, что ему придется смириться с твоим выбором.

Мои объятия чуть-чуть ослабевают. Я думаю о том, что моей маме ничего не известно об изнасиловании, а я этому очень рада! Она бы этого не поняла. Меня не поняла. Иногда я и сама этого не понимаю.

Эмин пальцем приподнимает мой подбородок, наши глаза встречаются. В его я вдруг замечаю искренние слезы. Они выливаются, стекают по щекам, по его груди скатываются на одеяло и мою руку.

- Прости меня, - произносит он тоскливо, а губы у него дрожат. – Я навечно перед тобой виноват.

Я тянусь и целомудренно приникаю к уголку его губ, обняв за шею. Я простила.

Простила.

***

Мы собираемся поужинать в Шереметьево, но так как уже неподалеку от свадебного бутика, Эмин все же вымаливает у меня возможность посетить «Мону» для решения некоторых организаторских вопросов по поводу завтрашнего мероприятия. Двести человек, тренинг с квестами, играми и всякими вкусностями. Деньги бешеные! Это не мои слова – его. Ладно, я делаю музыку в автомобильной музыкальной системе громче, когда передают новую песню Сиары. Начинаю двигаться в такт, надолго моих движений не хватает, так как подъезжаем мы очень быстро. И остановив машину у поста с охраной, Эмин предлагает мне выйти из нее в летний, прохладный вечер. Я набрасываю на обнаженные плечи темный вельветовый пиджак и принимаю его приглашение. Фаворский берет меня за руку, и я не могу не обратить внимания на заинтересованные лица охранников. Их глаза… Если они не видели ролика, то им уже рассказал обо всем тот, кто видел. Когда мы ступаем по гравийной дорожке, Эмин внезапно достает из заднего кармана своего пиджака мой выключенный телефон и передает его мне.

- Тебе решать, делать это, или нет, - размеренным тоном сообщает муж, ласково на меня глядя. – Но я бы включил.

Дойдя до главного здания, оснащенного ресепшеном и длинной административной стойкой, Эмин отпускает мою ладонь, чтобы открыть передо мной дверь. С ним начинают все здороваться, уважительно на него посмотрев. Но по их взглядам я понимаю, что все ожидали его появления. Видимо, охрана передала, кто сейчас придет. Я тоже слышу приветствия в свой адрес и отвечаю не менее приветливо, но меня съедает чувство изнутри, что все они фальшивят. Что все они – это старая версия меня. Почему эти люди не скажут мне в лицо, что они на самом деле думают? Да ладно. Я не могу ждать от них риска своим рабочим местом. Будь я в их положении, тоже бы так не поступила. У нас так принято: держи рот закрытым, пока тебя не попросили его открыть.

- Подожди меня здесь, ладно? – обращается ко мне муж, нагнувшись, чтобы поцеловать и провести пальцем по моей щеке.

Его нежный взгляд так приятен. Но потом директор отеля появляется из-за угла, и Эмин вместе с ним поднимается на лифте вверх. Я сажусь на один из коричневых мягких диванчиков у дальней стены, принимаясь рассматривать за стеклянными окнами во всю стену красивый вечер и великолепный сад «Моны», который может похвастаться светодиодным освещением по всей своей территории и мини-прожекторами на газоне, что помогают гостям, выйдя на улицу из помещения, лучше ориентироваться ночью. Я бы хотела посмотреть на цветной бассейн, он таким бывает только в темное время судок, и находится в заднем саду. Пока Эмина нет, я могу это сделать. Подойдя к стойке регистрации, я прошу нового работника по имени Стас передать боссу, что я жду его у фонтана.

- Конечно, - кивает он с легкой улыбкой, после чего я направляюсь к выходу.

Но еще не успев даже коснуться длинной вертикальной стеклянную двери, я вижу по ту ее сторону Германа Левандовского, шагающего к этому зданию с поникнувшей головой. Радостная, я выбегаю наружу, но не окликаю его, ожидая, когда он сам меня увидит. Мне стыдно за то, что я выключила мобильный, да еще и переехала. Если Герман пытался меня найти, он, наверное, пришел ко мне домой. Звонил и звонил, но никто ему не открыл.

Практически дойдя до дверей, он вдруг видит чьи-то туфли перед собой, поднимается взглядом выше по голым ногам, осматривает джинсовые короткие шорты красный топ, пиджак и черный шейный платок с нарисованными на нем красными розами. А потом его взгляд переходит к моему улыбающемуся лицу, но в ответ я не получаю никакой радости от него, никакого счастья. Ни даже лживого намека на то, что ему приятно встретить меня.

- Привет, - опустив уголки губ вниз, кивает Лаванда с абсолютно непроницаемым для меня выражением на своем красивом лице.

Его голубые глаза больше не горят огнем, требующим путешествий, добра, адреналина. Он совершенно… грустный. Да, вот то самое слово. Герман очень грустен.

- Привет, - я сглатываю, и моя улыбка тоже медленно сползает. – Думала, ты будешь мне рад.

Ну, вот на его губах начинает играть кривоватая усмешка, полная ехидства и сарказма.

- Да? – ироническим тоном спрашивает парень, поправляя ремень рюкзака на плече.

Левандовский одет в светлые узкие джинсы и черную футболку, на которой на английском языке написано: «Живи свободно, или умри!». Я вскидываю взгляд от надписи к его печальным, бездонным глазам.

- Извини меня, - решаюсь произнести на судорожном выдохе. – Я выключила телефон, потому что мне было очень стыдно.

Он качает головой в недоумении.

- За что?

- За тот ролик, который ты, наверное, уже видел, - посмотрев на свои руки, я добавляю: - Хорошо, что его уже удалили, но мне до сих пор неприятно. От самой себя.

Герман приближается, чего я от него не ожидала.

- На том видео-ролике, - парень ловит прядь моих волос, что только что подхватил ветер, и аккуратно заводит мне ее за ухо, - ты такая настоящая, какой я тебя еще никогда не видел. – Его взгляд блуждает по моим скулам, переходит к губам, а потом он его отводит и хмурится. – И да, я видел его. Я помню каждое слово.

Поправив подол футболки, он обходит меня и собирается зайти в холл, но я ловлю его за руку, заставив вновь обернуться ко мне.

- Почему ты уходишь? Что тогда не так?

- Что не так? – взрывается Герман. – Что не так?! Ты серьезно у меня это спрашиваешь? Ты лучше у себя спроси, знаешь ли, что такое друзья? Я звонил тебе, я приезжал к тебе домой, ехал через весь город, чтобы ты мне не открыла. Ты просто меня проигнорировала, да? Отключила телефон? А, погоди… да, ты же его выбросила… - говорит он, вспоминая фрагмент из ролика, но в его голосе сквозит лютая ненависть. – Но так и не нашла времени, чтобы сообщить мне, что у тебя теперь новый номер. Например, написать мне в социальной сети! – грозно выдав все это, он вырывает свою руку и собирается зайти внутрь.

И в этот раз я мешаю ему, не давая сделать этого, становлюсь перед ним, чувствуя за спиной кучу любопытных зевак и их взгляды, полные ликования. Их цель – это сплетни и разрушение чужих жизней.

- Хватит, - сдавшись, Герман звучит обреченно. Он старается не смотреть на меня. – Уйди с дороги, Лола. Я думаю, нам лучше перестать общаться. Тебе и не придется, потому что я пришел, чтобы уволиться, - он поднимает на меня глаза и рукой кивает в сторону холла. – Дай мне пройти.

Я пожимаю плечами.

- Нет. И если тебе интересно, я тоже уволилась. И не открыла я тебе, когда ты пришел ко мне, потому что переехала.

Его лицо вытягивается, но странный взгляд заставляет насторожиться. Мне кажется, будто он и хочет спросить меня, где я теперь живу, и боится узнать ответ.

- Куда? – спрашивает, нервно облизнув губы.

Почему я волнуюсь? Почему я не могу просто ответить? Просто сказать правду?

- К Эмину, - отзываюсь негромко, встречаясь с его яростью во вмиг расширенных глазах.

Он делает вид, что ему безразлично, но первоначальные эмоции его выдали. И мне очень жаль, что я сделала ему больно. Наверное, Лаванда думает, что Эмин снова причинит мне боль. Я знаю, что Левандовский за меня переживает, но мне бы хотелось, чтобы он больше времени уделял своей жизни. В том числе, и личной.

- Мы любим друг друга, - пытаюсь оправдать свой поступок.

А он все кивает и кивает.

- Поздравляю, - сухо бросает парень, прежде чем легко одной рукой отодвигает в сторону и тянет дверь в свою сторону.

Опомнившись, я так же быстро и легко закрываю ее.

- Перестань постоянно убегать! – злюсь я. – Давай нормально поговорим!

Лаванда взмахивает руками, потом складывает ладони на затылке, перекрестив пальцы, и принимается ходить то в одну, то в другую сторону, приводя меня в чистейшее замешательство.

- Что ты хочешь от меня услышать? – вопрошает Герман. – Я уже сказал, что поздравляю вас. Я должен сказать, что искренне рад, что ты связала свою жизнь с маньяком?

Вспомнив утренние слезы Эмина, я бросаюсь защищать с такой же исступленностью, с какой тигрица бы защищала своих детенышей.

- Он – не маньяк. Не смей его так называть! – предупреждающе говорю, жестикулируя активно рукой, левой подобрав с плеч пиджак.

В ответ Герман лишь смеется.

- Ну да, конечно же. Извини, что сказал правду.

Подойдя ближе, я наставляю на него указательный палец.

- Ты не имеешь права говорить то, чего не знаешь!

Дождь неожиданно хлынул градом, а мы этого даже не заметили. Он льет, как из ведра, пока Герман, не уступая мне, так же кричит и так же бурно выясняет отношения.

- Ты просто дура! – орет он.

И тогда я бью его кулаками по плечам. Снова и снова. Лаванда хватает меня за руки, после чего я не могу снова ударить его, но гнев внутри меня течет, перемешиваясь с кровью.

- Как, скажи мне, КАК, Лола, можно любить того, кто тебя изнасиловал? – ревет Герман, перекрикивая несчастный дождь, сделав нам мгновенно мокрыми с ног до головы. – Как ты можешь его любить? – Он перестает держать меня за запястья, но отводит руки вверх и захватывает ими мои плечи, а потом с силой меня встряхивает. По моим щекам текут слезы. Хорошо, что, благодаря ливню, Герману никогда этого не узнать. – КАК МОЖНО ЛЮБИТЬ СВОЕГО НАСИЛЬНИКА, СКАЖИ МНЕ?! – со всей дури орет парень, вновь меня встряхнув.