- Я тебя люблю, ты меня слышишь? – говорит он в сотый раз о своих чувствах, и так искренне, что это просто не может надоесть. – Я тебя никому не отдам. И этим чертовым СМИ не позволю тебя растерзать. Ты меня понимаешь? – он дергает меня за палец, и я киваю.

Что-то достав из кармана, он подносит это к моему безымянному пальцу на правой руке, я ахаю, так и не решившись повернуться.

- Нашел его в шкафчике в ванной. Твое обручальное, малыш, - шепчет Эмин у моего уха, а следом демонстрирует мне свою руку, где так красиво блестит его кольцо, напоминающее нам, что мы женаты.

Никакого развода я уже не хочу. Я так сильно ему доверяю и очень люблю. Выставив ладонь горизонтально, позволяю Фаворскому надеть на свой палец великолепную смесь белого золота и бриллиантов. Оно чудесное! Как и тогда, три года назад.

- Ну что, госпожа Фаворская? – шепотом говорит Эмин, еще крепче меня обнимая. – Готовы переехать к своему законному супругу в его пентхаус с видом на Москву-реку? – его голос полон веселых ноток, но в то же время абсолютно серьезен. – Готовы ли вы уволиться с должности официантки? Ваш супруг готов вас полностью обеспечивать. Он обязуется делать это, - и невинное чмоканье в щечку, а потом зарывание носом в волосы.

Как это приятно. Я улыбаюсь, но не уверена, что именно ему ответить. С одной стороны я ужасно соскучилась по шикарной жизни, полной своих привилегий, к которым привыкла. А с другой – новая жизнь тоже оставила большой отпечаток в моей душе. И Герман…

- Эмин, - спокойным голосом начинаю я в надежде, что скандала можно будет избежать.

Но перебивать меня - это самое любимое занятие Фаворского. Самое любимое, вашу мать!

- Ты только подумай, - маняще протягивает муж, лаская мои обнаженные руки нежно-нежно, от предплечья до запястья, - у меня в пентхаусе панорамные окна даже без перегородок, малыш… И когда на город опускается ночь, или даже сумерки… О, Боже, как это красиво смотрится! Какой потрясающий вид открывается, Ло! Море огней, вода, протекающая внизу, отражающая свет фонарей и фар тысяч автомобилей. Прохожие, хорошо одетые, мирно шагающие по центу. Те, которых ты никогда не узнаешь, но никогда не перестанешь ими любоваться. – Он снова понижает свой тон, прекрасно зная, что меня это возбуждается: - Тебе понравится. Переезжай ко мне.

Я снова складываю руки на груди, и Фаворский продолжает их гладить, несмотря на смену положения.

- Но мне понравилось работать, - все, что удается пока сказать мне.

Не буду врать, что не обдумываю его предложение – оно ведь восхитительно! Молчание Эмина, в котором сквозит настоящее удивление, вскоре выливается в поток слов:

- Хорошо, Ло, хорошо, у тебя есть специальность. Ты закончила одно из лучших учебных заведений Европы. Давай устроим тебя на классную работу, которая действительно будет приносить тебе удовольствие.

Я собираюсь с силами, чтобы сказать ему то, что думаю. На самом деле, так страшно разговаривать с Эмином, зная, что в любой момент он вспылит, но мой окрепший дух и закаленный за несколько месяцев характер не позволят мне промолчать и согласиться со всем вышесказанным.

- Милый, - начинаю опасливо, но стараюсь, чтобы голос мой звучал ровно, - я не могу пока бросить «Мону». – Чувствую, как он хмурится, как его ладони напрягаются на моих руках, как он борется с тем, чтобы сжать их в кулаки. – Я привыкла к этой работе, я хочу уйти после окончания сезона. Да и Герман… Мы с ним сдружились…

Зажмуриваю глаза, когда довольно резко Эмин отстраняется от меня. Оборачиваюсь к нему, а тот потирает челюсть пальцами, глядя в окно.

- Опять этот Герман… - отзывается Фаворский с враждебной интонацией, полной недовольства и горечи.

Он вдруг снимает с себя пиджак и бросает на спинку дивана, снимает запонки, положив их аккуратно на круглый высокий столик рядом с модной вазой, а потом быстрым шагом направляется в ванную, без объяснений.

- Что это значит? Ты куда? - спрашиваю я, следуя за ним, но Фаворский уже заперся там.

- Побреюсь, - доносится оттуда, - все нормально. Подожди меня немного, - но его голос уже лишен всякого энтузиазма.

Прекрасно.

- Но тебе не нужно бриться. Мне нравится твоя щетина, - облокотившись о стену рядом, признаюсь честно.

На что Эмин деловым тоном отвечает:

- Сегодня важная встреча, так будет лучше.

Он включает воду до упора, как я думаю, специально, чтобы общаться мы не смогли, пока он не закончит свои дела в ванной. Ему необходимо время, чтобы поразмыслить мною сказанное? Я всего лишь назвала его имя и все. Я уже не видела Германа пару дней, и уже по нему скучаю, но Эмин же не так глуп, чтобы думать, что я что-то к этому человеку могу чувствовать… Да он даже младше меня! Ребенок совсем.

Не хочется отходить отсюда, подождать, когда он выйдет, подловить и поговорить с ним. Эмину никогда не нравилось, если я дружила с мужчинами, с которыми не дружил он. Мы ругались из-за этого во время моей учебы в университете. Он устраивал целые представления дома, если узнавал, что какой-то студент, с которым я неплохо общаюсь, решил меня подвезти, если у Фаворского в тот день такой возможности не было. И я совершенно не разделяю его взглядов, таких радикальных на этот счет, однако больше всего я боюсь, чтобы он не навредил Герману.

Только я подумала о том, что стоило бы включить телефон, как в дверь позвонили. О, нет. О, нет! Это не может быть Герман. Лучше бы это был не он. Лучше бы он не рисковал так и собой, и нашими с Эмином отношениями. Но Герману вовсе не нравится мысль, что мы можем сойтись. Я его понимаю, на его месте я бы так же говорила, но ему никогда не быть в моей шкуре. На ватных ногах я пробираюсь в прихожую, а человек, по ту сторону квартиры звонит снова. Дьявол его побери.

Ладно. Я знаю, что это он. Не буду даже включать видеодомофон. Повернув замок, я открываю дверь нараспашку, заведомо сгорая от стыда, намереваясь объясниться, но моя челюсть отвисает до самого пола. Потому что это не Герман.

Это моя мама.

- Мам? – практически лепечу, не в состоянии и пары слов связать от шока. – Ты здесь? Ты в Москве? – наконец, меня пробивает на речь, в то время как мать залетает в квартиру.

Я запираюсь и иду за ней, она бежит в гостиную, на ее лице, успела заметить, выражение ярости, беспокойства и бешенства.

- Ты что делаешь?! – кричу я и подлетаю к ней, когда она вытаскивает из моего стенного гардероба красный чемодан.

За эти две минуты она и словом не обмолвилась, но моя попытка помешать ей обвенчалась провалом – мама, высокая, статная и с крупной костью женщина, отталкивает меня так, что я падаю на пол, и на лице ее не отображается ни капли сожаления за свой поступок.

- Мам! – искренне возмущаюсь я.

На минуту остановившись и отдышавшись, она поворачивается ко мне, одну руку положив на бедро, а другой кивнув на меня, указывая пальцем.

- Молчи. Ты поняла? МОЛЧИ! - орет мама. – Я все знаю, и твой отец всю ночь убирал в нашем доме разбитую мной посуду. Сам. Сволочи же такие, а. А ты молчала! – она испепеляет меня взглядом, а я сглатываю, ощущая вмиг себя виноватой.

Поднявшись на ноги, я держу дистанцию.

- Я боялась тебе сказать, не хотела расстраивать, но сейчас все нормально. Ты можешь не волноваться, честное слово.

Русоволосая женщина с перекинутой на плечо косой склоняет голову набок, подозрительно на меня смотря.

- Что значит «все хорошо», Лола?

- То и значит, - стараюсь отвечать ей в тон – со всей строгостью и основательностью. Как взрослая, иначе рядом с нею ощущаешь себя маленькой девочкой. – Все хорошо.

Он издает истеричный смешок, быстро подходит ко мне, становится вплотную и дергает меня за волосы с такой силой, что на глаза у меня выступают невольные слезы.

- Хорошо, что ты вчера нас с отцом опозорила, да?! Это хорошо? Что теперь о нас говорить будут? Ты об этом подумала?! Ты почему нам сама не сказала, где работаешь? Кем работаешь? – Снова смешок, она сильно нервничает. – Ты – дура!!! – со всей дури кричит она мне в ухо, продолжая держать прядь моих волос в кулаке и дергать за них снова и снова. – Самая настоящая дура. Во-первых, не нужно тебе было идти работать официантом… Господи… Даже произносить не хочу этого… - мама кладет руку себе на лоб. Она собирается, чтобы облить меня новой порцией ругательств: - Во-вторых, идиотка, какого хрена ты подружилась… с кем? С Германом? Что там за Герман? Что там за человек такой? Такой же идиот, как и ты, Лолита?! В-третьих, - переводя дух, говорит мама, - для чего тебе давали мы с отцом образование? Для чего ты училась в Мадриде? Мы думали, ты пойдешь по верному пути, станешь самостоятельной и добьешься высот в своей стезе! А ты идешь и становишься официанткой, когда у тебя есть собственная квартира в Москве, о которой мечтает любая дрянь, и огромное количество возможностей с твоим дипломом и фамилией!

Не говорить же мне, что я просто хотела, чтобы они вернулись и вернули мне мои деньги на кредитках, которых лишили с такой легкостью. И что они думали? Что за один день/неделю/месяц я привыкну жить так, как они о том мечтают? Я всю жизнь прожила в окружении конфет. А потом родители уехали, оставив мне только фантики, решив, что все именно так быть и должно. Не было ничего постепенного, лишь резкий их уход.

Я вырываюсь, убираю ее руку, буквально каждый палец по отдельности. Набравшись смелости, собираюсь высказать ей все, что я хочу. Но не тут-то было. Щелчок замка двери ванной комнаты – и вот Эмин надевая пиджак поверх рубашки, покоряя своей сногсшибательной красотой и мужественностью, идет к нам. Он поправляет ворот (ох, как же, гаденыш, хорош!) и, подойдя к моей матери, все еще прибывающей в некотором шоке, добивает ее своей харизмой. Эмин целует ее в щеку.

Он. Целует. В. Щеку. Мою. Мать. Что за черт? У нее открывается рот, и первое время она даже не знает, что сказать, но потом, к счастью, или сожалению, приходит в себя, чтобы влепить моему мужу, своему тестю знатную пощечину именно в тот момент, когда он говорит: «Здравствуйте, мама!»