Но сейчас… Не знаю, что будет завтра, послезавтра, через неделю, через год, но прямо в эту минуту, когда я, к счастью, выговорилась, сделав это очень нестандартным образом, у меня будто бы с плеч спала ноша. Я представляю, что носила на себе огромный камень, весом в целый центнер, но он только что упал мне под ноги и разбился, подобно кусочкам льда. Он все это время был айсбергом в моей душе. Все эти три года. Но весна наступила, и растаял кошмар и ужас, хранившийся внутри меня.

Какой-то идиот решает прямо в этот момент устроить фейерверк. За моей спиной взрываются салюты, но я чувствую, что никто из тех, кто следит за мной, не двигается с места. Небо окрашивается во все цвета радуги, и пока они, эти циркачи, ждут от меня какие-либо следующих действий, я не могу оторвать глаз от Эмина. Я смотрю на него и моргаю, чтобы слезы не полились градом. В эту секунду наибольшего напряжения, когда я просто с треском провалила день для одной пары, что поженилась сегодня, мне кажется, мне так кажется, я прощаю его. Прощаю Фаворского. Вот прямо сейчас. Не знаю, так ли сильно я пьяна, чтобы совершить очередную глупость, но я открываю беззвучно рот, поднимаю руку и указываю на мужа ею, а он, тем временем, смирившись с тяжелейшей участью и обреченностью, прикрывает веки. Я думаю, Эмин не боится. Я думаю, он уже представлял, что я захочу признаться, все рассказать.

- А он, - дрожащим голосом говорю я. – Он… - мне не удается сказать больше ничего, дыхание подхватывает ветер, которого, наверняка, тоже раздражает непрекращающийся фейерверк. Ох, эти мелькающие разноцветные огни… - Он… - снова произношу.

Хочу твердо проговорить: «Изнасиловал меня», но потом встряхиваю себя мысленно. А зачем, Лола? Прости его, прости. Ты стала сильной и смелой. Это твое новое задание, без завершения которого дальнейшая жизнь не наладится. Ничего не будет хорошо, пока в сердце живет злость.

- Он…, - еле лепечу я, ощущая, как позади кто-то подходит ближе, кто-то же обступает со стороны. Быстро опустив руку, я уговариваю себя вдохнуть воздуха больше. - …Не заслуживает такой непутевой жены, как я.

Салют закончился. Никто не расходится. Я и Эмин так же стоим на своих местах, разделенные приличным расстоянием. Кажется, что никто из сотни любопытных зрителей не дышит, но телефонные камеры, по звукам ясно, продолжают снимать и фотографировать.

Кстати, о телефонах… По-моему, мне пора удалиться, потому как свою роль я на этой свадьбе сыграла. Я не буду желать ничего хорошего жениху и невесте перед уходом, мне бы хотелось сказать им, чтобы они постарались быстро не разводиться, но подумала, что это будет очень грубо. Даже для меня.

Прежде чем покинуть сад, я достаю из клатча свой телефон, такой же ужасно-ужасно дорогой, как и у других здесь собравшихся, и бросаю его в урну рядом с собой, чем заслуживаю непонимающие восклицания и оклики. Через банкетный зал, мимо чудесных музыкантов, я выхожу наружу, прямо на оживленный ночной проспект. Удается быстро словить такси. Хотела выбросить клатч, но хорошо, что не сделала этого. Водитель принимает ценные бумажки в оплату услуг.

Да и выкинуть телефон при всех, зомбированных, как и я, гаджетами – пожалуй, более символично.

ГЛАВА 18.

Ты продаешься, сынок?

Герман

Он никогда не прогибался и любил говорить мне, что не скопил ничего, кроме собственного достоинства, а его-то не отдаст никому. Никакой вере, никакой церкви, никакому учению.

© Салли Гарднер «Червивая луна»

Марго заходит в раздевалку рано утром, когда все остальные мои коллеги выходят из нее, а я остаюсь переодеваться. Снимаю с себя футболку, не стесняясь ее присутствия. И после ее откровения в тот день мне вовсе хочется задушить эту женщину, но гнев быстро проходит, когда я вспоминаю, что за убийство человека мне светит срок. Остается только непонимание и неприятное ощущение внутри, как будто каждый, просто каждый человек, что общается с тобой, чего-то от тебя хочет. Даже родной отец.

- Я тебя внимательно слушаю, - бросаю на нее взгляд через плечо, прежде чем схватить серую футболку с эмблемой своего университета и надеть на себя.

Сначала Рита глубоко и шумно вздыхает, и во вздохе ее сквозит нервозность, но после она начинает говорить, спотыкаясь буквально на каждом слове.

- Мы с тобой… мы с тобой… были друзьями, Герман. Мы… я бы хотела, чтобы ты… чтобы мы…

Обернувшись к ней, двигаюсь к раковине с достаточно грозным видом, чтобы женщина захотела замолчать. Она так и делает, непрерывно следя за моими действиями.

- Мы никогда не были друзьями. Мы вместе работаем, - отрезаю, опустив голову и намочив слегка волосы.

Я провожу по ним ладонями, разбрасывая влагу по каждой короткой пряди. И все равно их пора стричь, поскольку отросшие концы достигают уже основания шеи, а мне это не совсем нравится.

Марго встает за моей спиной, я могу видеть ее отражение в зеркале. Ненастоящий, виноватый вид. А может, настоящий… Да мне плевать! Если ей хочется спать дальше с моим отцом, пускай спит! Пусть развлекается с ним, пока нужна ему, но вскоре он выбросит ее из своей жизни, как и всегда поступает с женщинами, считая, что так и полагается делать звезде шоу-бизнеса. Обиднее всего то, что мы действительно с ней хорошо общались, я рассказывал Марго прошлым летом, как отец все время бросает в лицо то, что сделал для меня, то, что был рядом, когда маме было плохо, когда она умирала… И Рита понимала меня. Казалось, понимала… поддерживала. И как только увидела этого придурка с длинными волосами, тут же прыгнула к нему в койку, а рассказать мне об этом удосужилась лишь недавно, что и испортило наши отношения.

Бесповоротно.

- Лаванда, я понимаю, что ты злишься…

Повернувшись к ней, я выставляю вперед предупреждающе указательный палец.

- Не называй меня так, - произношу практически по слогам, чтобы она поняла, что так я разрешаю обращаться к себе лишь друзьям.

Она согласно вскидывает ладони, но продолжает стоять там же, где и стояла, продолжает на меня смотреть. Все, я уже устал от этого, серьезно. Не хочу я больше ни папы, давящего на меня, в своей жизни, ни его глупых любовниц.

- Надеюсь, - подойдя к своему рюкзаку, смело озвучиваю мысль, - что папаша подарил тебе незабываемые ощущения.

Досадливо усмехнувшись, я застегиваю рюкзак, предварительно поместив в него все вещи, принадлежащие мне. За ремень забрасываю его на плечо и прохожу к выходу, но у арки моментально оказывается Марго, которая наивно полагает, что своим хрупким телом сможет противостоять моему уходу.

- Давай на этой веселой ноте, - иронично начинаю я, - закончим эту утомительную для меня беседу.

И я прорываюсь, оттолкнув несильно Риту, иду вперед по коридору, жалея о том, что в мой выходной, в то время как Лола отдыхает на свадьбе друзей со своим мужем, я согласился выйти на работу, потому как один какой-то там идиот решил не приходить. Ладно, но уже глубокая ночь, почти утро. И я ухожу отсюда.

- Герман, подожди! – менеджер бежит за мной, даже когда я открываю дверь, выходя в гостевую часть, в которой, конечно, больше никого нет.

Останавливаюсь, не в силах бороться с собой, у маленького прохода, небольшой дорожки, по обеим сторонам которой выросли высокие стены. Здесь я впервые столкнулся с Лолой, посмев посетить уборную для гостей. Та наша встреча не состоялась бы, не прими я тогда это решение.

Марго воспринимает мою сентиментальность, связанную только с личными переживаниями, за то, что я готов слушать ее, но я не собираюсь. Она снова нагоняет меня, а ведь только успела отдышаться, остановившись у дверей в мужской и женский туалет. Я, выйдя, через большие стеклянные двери, сталкиваюсь с густой ночью и по гравийной дорожке иду к посту охраны, но Марго не отстает.

- Хватит! – резко остановившись, я поворачиваюсь к подстилке своего отца, и она чуть было не врезается в меня, но держится крепко на ногах, тоже встав, как вкопанная.

- Герман, ты можешь меня выслушать?

- Я ничего слушать не хочу от тебя. Я просто с тобой работаю, я твой подчиненный! А ты – моя начальница. Вот и все, - выдыхаю, осознав, что превысил допустимую громкость своего голоса в стенах отеля.

Не нужно было так кричать, ведь гости спят в своих номерах, они могут пожаловаться, за что у меня могут вычесть из зарплаты какую-то часть, а то и вовсе уволить.

- Герман…

- Все, - быстро говорю я, скрещивая руки, - все. Баста!

Она подбегает и, схватит меня за локоть, смотрит прямо в глаза мне.

- Да послушай же ты, идиот! Я люблю его!

Предполагаю, что теперь и Марго рискует остаться без работы.

- И он, - дрожащей ладонью, менеджер указывает мне за спину, - он… там…

Я поворачиваю голову, с ужасом замечая, как горят фары иномарки у шлагбаума. Да, это мой папа. Какое идеальное окончание рабочей смены. Вырвав локоть из захвата Марго, я в последний раз смеряю ее недовольным взглядом и смело шагаю навстречу охранникам. В их тесной будке я показываю секьюрити свой рюкзак, забираю из камеры хранения телефон, кошелек, ключи от дома и, попрощавшись, выхожу оттуда.

За рулем машины сидит отец, но я намеренно прохожу мимо. Пройдясь по убитому асфальту, сворачиваю к районной площади, но свет, отражающийся впереди меня, и звук соприкасающейся с асфальтом резины говорит мне о том, что папа на своем новом автомобиле едет за мной. Я ускоряю шаг, и тогда он громко сигналит несколько раз, заставляя меня замедлиться, а после – остановиться.

Снова.

Дверца автомобиля хлопает. Его шаги по земле отдаются у меня в ушах. Через полминуты отец уже стоит передо мной в просто кошмарно дорогом костюме, бессовестно дорогом. Засунув ладони в карманы брюк, он внимательно изучает мое лицо.

- Czego chcesz? («Чего тебе?» - здесь и ниже перевод с польского) – бросаю я со скучающим видом, подняв глаза к небу. – Już ci wszystko przez telefon wyjaśnił. (Я тебе уже все по телефону объяснил.)