Доброе дело?..

Лолита

Герман пытается меня подбодрить, но ему лучше вообще молчать, потому как я очень зла. Не на него, конечно же, но раздражение во мне нарастает, грозясь вылиться из меня, точно лава из жерла вулкана. Мы уже прошли пункт охраны, куда мне снова пришлось войти, чтобы показать после рабочей смены свои вещи. Нет, я, как и всегда, ничего не украла!

Господи, это был ужасный день…

- Ты можешь поделиться своими переживаниями, - предлагает искренним голосом Герман, нагоняя меня.

Мы проходим через двор и оказываемся на площади.

- Нет никаких переживаний. Есть проблемы, - отвечаю я монотонно, нащупывая в кармане небольшой сумки деньги, которые дал мне Эмин.

Решил меня подкупить, сволочь?! А вдруг и так? Вдруг у него это получится? Лучше бы он не делал этого, потому что я не хочу чувствовать этого искушения. Хочется потратить их все. Все! Но я не могу позволить себе этого. Моя совесть не может позволить. Я желаю купить новое платье от Киры Пластининой, отправиться в Дом Моды, который я обычно посещаю, и устроить себе день отдыха, на который заслуживаю. Или нет? Я ведь нехороший человек. Кому-то эти деньги нужны больше, чем мне. Не на новые платья, сумки и туфли. А чтобы жить.

Чтобы выжить.

– Нужно их сжечь, - размышляю я.

Герман тут же становится передо мной, поправляя рюкзак, свисающий с его плеча.

- Ты с ума сошла?! - сильно хмурясь, восклицает он.

Я спешу оправдать свое решение, активно жестикулируя руками.

- Тогда мне придется их потратить.

Он молчит, проводя языком по губам, смотрит вдаль, оглядывается на зеленую улицу, проходится глазами по лавочкам, расположенным вдоль небольшого забора, разделяющего тротуар от парковой зоны.

- Это необязательно, - качает головой Левандовский, вновь обратив взгляд голубых глаз на меня. - Мы можем помочь кому-нибудь.

Да, не буду отрицать, что это мысль не посещала мою голову. Все так. Однако если быть абсолютно честной, я даже пожертвований от чистого сердца никогда не делала. Посещала с родителями или Эмином благотворительные вечера в прошлом. Это не было порывом души, это было возможностью в очередной раз показать, кто ты, и что ты из себя представляешь. Журналисты пишут о тебе, рассказывая, насколько большое у тебя сердце, а на самом деле, это далеко не так.

Папин приятель однажды пожертвовал большую сумму на благотворительность в поддержку тяжелобольных детей. И через два дня он обратился к создателям проекта, чтобы вернуть свои средства. Он заплатил им, чтобы те, не создавая шумихи, отдали ему обратно все до копейки. Проект был окончен в Москве, его прямые организаторы уехали в Питер. Они не отдали ему деньги, они обратились в СМИ, после чего этот козел был опозорен во всех газетах. Да ладно, что уж… Ни я, ни кто-либо другой из членов моей семьи не поступал так, но и мне не приходилось еще сотворить что-то хорошее. Что-то светлое.

- Ты ничего не теряешь, - продолжает Лаванда. - Посмотри на них, - рукой он обводит площадь, и я невольно гляжу на этих людей вокруг нас. - Они, считаешь, не похожи на тебя? Они такие же, как и ты, Лолита. И у каждого из них есть проблемы.

Я испускаю смешок, закатывая глаза.

- Хочешь, чтобы мы помогли им всем? Это нереально, и я не буду этого делать. Большинство людей находятся в жопе, потому что сами не хотят ничего делать со своей жизнью. Проблемы есть у всех, даже у самых богатых. И каждый справляется с ними, как умеет. А кто-то, - я выдерживаю паузу, ловя его взгляд, - не справляется, потому что думает, что некто другой должен сделать это за него.

Герман молчит, он смотрит то себе под ноги, то на меня. Мы так и разговариваем, стоя посреди залитой солнцем улицы. Чтобы пройти к дому Лаванды, нужно перейти дорогу и пройтись по переулку.

- Понимаешь? - дополняю я.

- Я считаю, что ты права, но не совсем.

Левандовский продолжает путь, а я, как ни странно, следую за ним. Мне все-таки довольно интересна наша дискуссия.

- Почему это?

- Не все люди могут помочь сами себе.

- Все, - категорично парирую я.

- А как же дети?

- У них есть родители. В худшем случае, - поправляя ремень коричневой сумки, отчеканиваю я, - плохие родители. Очень плохие.

Мы переходим дорогу по пешеходному переходу, затем Герман поворачивается ко мне. Он идет задом наперед, удерживая мои глаза на себе. Я успеваю, наконец, рассмотреть рисунок на его футболке - это лицо монстра с огромными клыками и красными глазами. Оно перекошено, так что поначалу сложно понять, что нарисовано.

- А если их нет? - говорит Герман.

Это был риторический вопрос, после которого он останавливается у автобусной остановки.

- Куда мы едем? - спрашиваю я озабоченно.

Автобус подъезжает, как раз, вовремя, и Герман достает купюру из кармана.

- Если ты не боишься, то поедешь со мной.

Не честно манипулировать мной, но я хотела выставить его с работы, так что 1:1.

***

Запах лекарств слегка туманит разум. Десятки впалых глаз маленьких мальчиков и девочек вызывают ужасную жалость. Мы в детском онкологическом центре. Медсестра согласилась провести нам экскурсию, рассказывая практически про каждого ребенка по отдельности. У кого-то осталось несколько дней, просто этому ребенку не говорят, что он обречен. А у кого-то еще есть шанс выжить. И нельзя, просто нельзя сдержать слез, глядя на улыбку малышка, обратившего на тебя внимание. Он смотрит, проводит ладошками по лысой голове, и в его глазах можно прочитать веселье, надежду… Счастье.

Они могут радоваться, а мы, здоровые, живые, не больные, - не можем.

Почему?

Шаги маленьких ножек раздаются по больнице. Мы с Германом оборачиваемся на звук. По коридору бегут две жизнерадостные девчонки, смеясь, и одна пытается догнать другую. У них обеих головы обвязаны яркими платками. Их смех такой… настоящий. Медсестра в зеленой униформе пытается за ними следить, но, похоже, у нее не получается, поскольку она кричит им остановиться, но девочки ее не слушают, продолжая играться, бегая вокруг стойки регистрации, которая находится за нашими спинами.

Мы уже обошли весь центр, были в каждом уголке. Я и не заметила, что день уже сменил вечер. Небо окрасилось в бардовый цвет. Из стеклянных окон во всю стену это хорошо видно. Одна из малолетних пациенток госпиталя сидит на креслах возле окна, наблюдая за красивейшим закатом. Пока Лаванда продолжает общаться с сестрой, которая ожидает того момента, когда мы достанем кошелек, я прохожу через весь этот огромный зал, чтобы присесть рядом с девочкой.

- Привет, - несмело начинаю я, надеюсь, продолжительную, в дальнейшем, беседу.

Она поворачивается ко мне, я могу заметить, что девочка накрасила губы блеском, от чего они у нее блестят. На векаx светлые тени, a на рeсницы нанесена тушь.

- Привет, - пo-доброму улыбаeтся девчонка.

Ее зелено-каpие глаза заcияли, при видe меня.

- Я - Лолита, - протягиваю руку, а девочка, на удивление, с радостью отвечает на жест незнакомого ей человека.

Совсем не страшно? Она не хочет отодвинуться? Кажется, что она совсем не из вежливости продолжает общаться со мной.

- А меня зовут Лиза.

- Красивое имя, - киваю головой я, непрестанно ее разглядывая.

Мне становится неловко. Не хочу, чтобы она думала, что для меня является чем-то вроде экспоната в музее.

- У вас тоже, - говорит Лиза, присев ближе ко мне.

Нас разделяют подлокотники кресел. Ее губы сжаты, но она улыбается.

Так открыто и проникновенно!

Я оглядываюсь посмотреть, не хватился ли меня Герман. Он стоит у стены, прислонившись к ней спиной, наблюдая за мной. В его глазах некая благодарность и величие всего этого дня.

- Ты здесь лечишься? - осмеливаюсь задать интересующий меня вопрос, снова взглянув на девочку.

Она мотает головой, на которой тоже красуется легкий летний шарф с разноцветными рисунками и геометрическими фигурами.

- Нет, - отвечает она, растягивая в ликовании губы. - Я вылечилась.

Потом следует ее заразительный смех. Она закрывает глаза, подставляя лицо последним лучам солнца, проникающим через стекла в приемное отделение госпиталя.

- Никто не верил, - повернувшись ко мне, говорит Лиза.

На вид ей около одиннадцати лет. Несмотря на возрастной барьер, мне очень нравится ее общение, хоть мы толком не сказали друг другу ничего. Я услышала главное: она смогла вылечиться. А если бы никто не помог, у нее получилось бы? Если бы никто не устраивал вечера благотворительности, аукционы и тому подобное? А что, если жизнь одного человека зависит от того, останется ли другой неравнодушен?

- За мной скоро приедут родители, - сообщает Лиза и подминает под себя ноги. - Но меня выписали еще вчера, - откровенничает со мной она.

Я не знаю, что сказать ей на это. Не знаю, как так вышло, но оказалось, что я плачу. Я не помню такого, чтобы я плакала из-за проблем или успехов других людей. Наверное, мне стоит поблагодарить Германа за то, что мой эгоизм на несколько минут отступил. Но Лиза, наверное, привыкла видеть в этих стенах слезы печали, скорби, или счастья, поэтому, по всей видимости, она нормально относится к тому, что я плачу.

Так необычно даже думать об этом, вытирать мокрые скулы. И смотреть на нее. Выздоровевшую. Мы ведь могли никогда не познакомиться.

- Смотри, - вырывая меня из раздумий, изрекает девочка.

Я поднимаю глаза на это хрупкое создание, которое с чувством восторга снимает шарф, положив его себе на колени. А затем Лиза поступает точно так же, как и ребеночек в одной из палат, где мы с Германом были: проводит ладонью по черепу. Но он не гладко выбрит, на нем проросли волосы. И Лиза с блаженством гладит их.

- Они начинают расти, - объясняется девочка, хотя ей и не нужно.

Я все поняла. И я поняла, почему она накрасилась: сегодня ведь день ее ухода отсюда. Она возвращается домой, отправится в школу, будет получать знания, влюбится, впервые поцелуется, получит диплом, откроет для себя новых исполнителей и посетит самый лучший концерт в своей жизни.