Убрав от меня руку, он напоследок слегка толкает к лестнице, намекая, чтобы шла приводить себя в порядок. Но, закрыв лицо руками, я падаю на пол, а потом рассказываю ему правду, которую, скорее всего, упустил Эмин. Я надеюсь, что упустил, ведь если папа готов вернуть меня ему вопреки жестокости Фаворского, тогда я вконец разочаруюсь в родном мне человеке.

Следующее, что я помню – это то, как приезжает Эмин через несколько часов. Я не могла заснуть. Я сидела в саду, после того как тщательно помылась, чтобы смыть с себя весь ужас прошлой ночи. А потом приехал он, и его пропустила охрана… Эмин гнался за мной, крича, чтобы я остановилась и выслушала его, пока я бежала к входной массивной двери. Я юркнула в дом, и вышел отец. С ружьем. Он выстрелил. Сначала я не чувствовала ничего, но позже подбежала к окну, и какое-то странное облегчение появилось в груди от того, что с Эмином все в порядке. Засранец сумел увернуться от пули. Он отступает, подняв руки к верху. От того, что папа на моей стороне, мне радостно, но это странная радость. Вовсе не счастливая. Из-за того, что разговор, состоявшийся ранее, показал, насколько компания для него важна. Важнее, чем семья.

Прежде чем охрана выводит Фаворского за пределы внутреннего двора особняка, он успевает встретиться за мной взглядом, и я тут же, не понятно, почему испугавшись, прячусь за шторы. Я вижу, как он садится на заднее сидение «Аудио», как загораются фары, а потом машина стремительно уносится с места. Так же стремительно, как и мой папа заходит в дом, хлопнув дверью с огромной силой. Он идет на кухню, бросив ружье на софу в гостиной. Вообще, отец никогда не позволяет себе так неосторожно поступать: относиться к оружию столь легкомысленно, но сейчас он зол не меньше моего. Достав из мини-холодильника, встроенного в кухонный островок, бутылку джина, он наливает себе этот алкогольный напиток в заранее подготовленный стакан, выпивает до дна порцию и сразу же опрокидывает в себя следующую. Хочу отобрать у него бутылку, но руки начинают дрожать при мысли об этом: совсем недавно я сама грозилась горлышком от «Джека» убить Фаворского. Просто не могу, ощущение какого-то бессилия атакует. Самое паршивое чувство в мире!

- Все, - грустно, совсем пораженно произносит отец, - папаша твоего козла не позволяет подавать на развод. Я ему звонил перед тем, как его ненаглядный сын появился. – Минутой позже папа держит меня за руку, сидя на барном стуле, и умоляюще глядит мне в глаза: - Не делай этого! Умоляю, Лола, не делай! Он нас обанкротит и по миру пустит! Лола, пожалуйста…, - настаивает отец, не находя больше слов.

Я, поглощенная болью, наивностью и эгоистичностью, принимаюсь протестовать:

- Так сделай же ТЫ что-нибудь! Ты все можешь! Почему сейчас сдаешься?!

Вижу, как кулаки сжимаются, но не могу остановиться, потому что я на него зла даже больше, чем он думает.

- Это ты во всем виноват, - звучит в тишине мой голос. – Я тебе доверяла, я по-настоящему полюбила…

- Но ведь полюбила же! – возвышаясь надо мной, настаивает папа.

Очень напряженная обстановка, мы разговариваем на повышенных тонах, а мое сердце горит. В такие моменты я могу выдать все, что угодно. Потом приходит сожаление, но не в этот раз. Теперь время другим жалеть, что обидели меня.

- Даже не представляю, что тебе нужно сделать, чтобы получить мое прощение, - приближаясь, я говорю тихо, вкрадчиво. – Но я не поеду к нему, ты слышишь? И я буду требовать развода.

Тут он смахивает бутылку со стола, она разбивается о кафельный пол кухни, куски от нее разбросаны по всей комнате, жидкость растеклась лужицей у папиных ног. Его глаза с безумием смотрят на меня.

- Ты будешь терпеть! – орет он. – Нет, ты будешь терпеть! – После оглядывает комнату и разводит руки в стороны.- Это все я купил, и то, что ты носишь, - дергает меня за подол юбки, - тоже купил Я! Это все мое! Тебе не нравится твоя жизнь, да? Не нравится жить обеспеченно? Тогда давай, - выдыхает папа, - давай, иди в суд. Мы влиятельны, Лолита, но мы – ничто по сравнению с ними, Фаворскими… Адвокаты твоего мужа сотрут нас в порошок. Ты же этого хочешь? Валяй!

Когда он меня обходит, я думаю, что теперь он уйдет, но, остановившись сзади, отец все еще продолжает разговаривать со мной.

- Кого бы ты выбрала, если бы не вмешался я, Лолита, мм? Кто бы это был? Неужели кто-то из бедной касты? Неужели какой-то неудачник? Нет! – твердо произносит он. – Ты выбрала бы лучшего! Вот и я выбрал для тебя лучшего! Да, я расширил бизнес. Да, я получил выгоду, но я и о тебе подумал. О внуках…

Он перестает говорить, потому что выдохся. Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда отец кладет руку на лоб, переводя дыхание. Он машет головой, отгоняя, по всей видимости, раздумья. Я, подойдя ближе, хлопаю неоднократно ладонью по его плечу и ухожу из кухни прочь.

- Не будет, никаких внуков, папа…

Пуля не попала в Эмина. Почему я чувствовала облегчение и сожаление одновременно? Я его ненавижу, просто ненавижу. Тогда в той же степени мне нужно ненавидеть и своего отца, и его отца. Но если к Фаворскому старшему испытываю истинную неприязнь, со своим таких ненавистных ощущений не возникает. Я очень зла на него, но ради мамы смогу простить. Однако же прекратить презирать семью Эмина я не смогу, и не только из-за лжи, что внезапно раскрылась, а из-за того, что я должна кого-то винить. Все время. Во всем. Каждому человеку нужна причина его страданий, и мне она необходима.

***

Наши дни

После ухода Германа в голове крутятся события не только этого дня, но и других: все то время, когда Эмин караулил меня у клубов, магазинов, торговых центров, выслеживая, где я нахожусь, не решаясь приблизиться к нашему дому. Он не боялся отца, я не думаю, что его испугал мой разъяренный старик с оружием в руках, которое чуть его не убило. Мы оба знали, что папа такого бы уже не повторил, несмотря на произошедшее изнасилование. Но у Эмина есть качество, что так нравится моему папе, точнее, нравилось, пока они хорошо общались – Фаворский умеет уважать старших. И, возможно, если бы я все-таки подала в суд – не сразу, а где-то через год, чтобы не поднимать шумиху вокруг его семьи, - то он дал бы мне развод, хотя бы потому, что его и моих родителей связывали отличные отношения в прошлом. Мама так и не узнала, что конкретно случилось, но только из-за нашего расставания стала говорить меньше про Эмина, перестала совсем восхищаться им, и я не спрашивала, как она к нему все-таки относится. Я не знаю, а после того, как они с папой меня бросили, мне совершенно безразлично это.

Папа посчитал, что прошло достаточно времени, чтобы я пришла в себя, и его раздражительность моим нежеланием работать и желанием тратить деньги, бесила. Можно сказать, он сделал одолжение нам всем, избавив от совместной жизни, но хотелось бы иметь доступ и к семейному особняку, и к деньгам нашей семьи.

Я так долго не заходила в свою почту, но я точно знаю, что там хранятся старые письма от него, и именно поэтому я старалась забыть пароль, чтобы больше никогда не было искушения прочитать хоть строчку, написанную им. И я забыла, но он автоматически запомнился моим ноутбуком. А тот лежит на столе, прямо передо мной. Соблазн берет вверх. Мысли о том, что появились новые письма, убивают. Я поменяла номер телефона в очередной раз, и этот Эмин еще не вычислил. Или кто это делает за него? Его люди?

Все равно отхожу от компьютера, принимаясь ходить по комнате, желая сгрызть ногти. Хоть предложение прочесть. Хоть предложение! Эта одержимость Фаворским, невзирая на ненависть к нему, делает меня нереально уязвимой. А мне не нравится быть такой. Поэтому, когда я в следующий раз подхожу к письменному столу, кладу ладони на крышку ноутбука, я наполнена уже решимостью. Беру в руки компьютер и, дойдя до открытого окна, выбрасываю технику с четырнадцатого этажа вниз.

ГЛАВА 9.

Испанская мечта

Лолита

Герман возится с кофе-машиной в баре, где я застаю его после того, как переоделась в отделе для персонала, потому что это вряд ли можно назвать полноценной комнатой. Он не смотрит в мою сторону, может, нарочно, а может, просто не замечает, однако Катя, которая обязана сниматься в порнофильмах, уже воскликнула недовольно, увидев меня. И она точно назвала мое имя. Но Гера все еще не поворачивается. Ну, блин… Я подхожу ближе, прочищая горло, намекая на свое присутствие, но он не ведет даже плечом, не поворачивает головы. Ничего. Только сосредоточенно ставит чашки в отсеки, чтобы наполнить их ароматным черным кофе.

- Привет, - начинаю нерешительно, - а мне можно один?

Наконец, парень бросает на меня взгляд и тогда же достаточно медленно передает горячий напиток. Первый глоток обжигает горло. Кто-то включил музыку на своем телефоне, громко играет песня Джеймса Артура, а я пытаюсь объясниться перед Германом.

- Послушай…

- Все нормально, Лолита, у всех бывают тухлые времена, и ничего страшного в этом нет, что ты пригласила меня к себе в гости, а потом прогнала, и я через весь город ехал домой.

Его голос пропитан сарказмом и иронией.

- Я не прогоняла, мне просто нужно было побыть одной.

- Зачем же тогда приглашала? – Герман поворачивается к стойке спиной и кладет ладони на темную гладкую поверхность из дерева, мускулы на его руках напрягаются. Они перекатываются под белой рубашкой, поверх которой он еще не надел жилет, тогда как все остальные, включая меня, уже сделали это.

Растерявшись под его пристальным взглядом голубых глаз, я сначала не знаю, что ответить, но потом слова приходят сами собой:

- Я не хотела, чтобы так вышло, честное слово. Я лишь хотела, чтобы мы хорошо провели время.

Голос, прозвучавший внезапно сзади, принадлежит Кате:

- Ого, и что тут происходит?

Повернув голову в сторону, я смотрю на нее через плечо и огрызаюсь:

- Тебя это не касается!

Она сжимает кулаки, подходя ко мне, но Герман реагирует быстро и заводит меня себе за спину.