– Так, значит, вы придёте, Авророчка, придёте?! – вне себя от радости переспрашивал Эмин Хосе. Он не верил своим ушам.

– Приду, только ненадолго.

– Я закажу фруктов, икры, коньяка... Что вы ещё любите, Авророчка? – колготился Ибн Заде.

– Да ничего не надо, не беспокойтесь, я просто заеду на полчасика, и всё.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – он был согласен и на полчасика – только бы она приехала. Эмин Хосе был на седьмом небе от счастья – он не верил в него, в это счастье, и всю неделю, вплоть до субботы в голове его нет-нет да промелькнёт мысль: «А что, если она снова солгала? Что, если не приедет?» Но он тут же отгонял это отвратительное, ужасающее, ввергающее его в панику подозрение, пытался думать о другом, о хорошем – о том, например, какое бы ему лучше заказать столовое вино.

* * *

Пожалев безнадёжно влюблённого в неё Эмина Хосе, Аврора смутно представляла, что ждёт её в самом ближайшем будущем, насколько всё это может затянуться и чем всё это закончится. Минутная слабость, испытанная ею в кабинете посла, полностью перевернула её жизнь. И, как в любой ситуации, в общении с Ибн Заде нашу героиню ожидало много плюсов и ещё больше минусов.

Её желания исполнялись, будто по взмаху волшебной палочки, – только загвоздка вся была в том, что эти самые желания не являлись несбыточными мечтаниями самой Авроры – это были чужие мечты, как в случае с Марией Ивановной. Буквально на следующий день после Аврориной просьбы Эмин Хосе повысил вечно плачущую женщину из уборщицы в завхозы. Первая реакция Артуховой была такова – она ворвалась к Авроре в кабинет и, ревя от счастья, бухнулась перед нею на пол, клянясь в вечной дружбе и верности:

– Всю жисть, Авророчка, ноги тебе буду мыть и воду пить! – рассыпалась в благодарностях бывшая уборщица. – Если моя Светочка когда-нибудь родит девочку, назову её твоим именем! – божилась она.

Аврора же порядком перепугалась, подлетела к ней – та принялась лобзать Метёлкиной руки в знак неописуемой своей признательности.

– Что с вами?! Марь Ванна! Перестаньте! – в ужасе кричала Аврора, думая: «А не вызвать ли ей, часом, «Скорую»? Может, она с ума сошла?!» – Поднимитесь немедленно! – и так и сяк приводила её в чувства она, но Артухова, казалось, и не собиралась вставать на ноги. Она растеклась на тёмно-красном, цвета запекшейся крови ковре и с блаженным выражением на лице раскачивалась из стороны в сторону, приговаривая, будто в бреду:

– Ой, спасибо! Мобыть, все думали, что Марь Ванна – никто тут, девочка на побегушках! А вон оно как обернулось! Спасибо! Ой! Спасибо!

– Встаньте, пожалуйста, я вас прошу!

– Добрая, милая Авророчка! – нараспев говорила та. – Спасибо тебе! Спасибо!

– Да на здоровье, только поднимитесь! – уже сердилась Авророчка – ну честное слово: глупо сидеть на полу, раскачиваясь из стороны в сторону, и битых пятнадцать минут говорить «спасибо», подобно попугаю.

– Не могу, – прошептала Артухова.

– Что не можете? – не поняла Аврора.

– Встать не могу.

– Почему?

– Ногу свело, – призналась Мария Ивановна и добавила: – Да самого заду!

Ещё минут десять Аврора пыталась поставить на ноги Артухову, но тщетно – кончилось тем, что инспектор по контролю зацепилась шпилькой туфли о ковёр и оказалась в непосредственной близости с новоиспечённым завхозом. Они обе сидели на полу: Мария Ивановна, разразившись гомерическим смехом, охала и стонала, Аврора, тоже хохоча, помимо того, что пыталась подняться сама, одновременно помогала бывшей уборщице:

– Соберитесь! Сконцентрируйтесь! – советовала она.

Наконец, поднявшись, Мария Ивановна в который раз поблагодарила Аврору:

– Ой! Не знаю, что бы делала без твоей помощи, красавица ты наша! Теперь я по гроб жизни тебе обязана! Во всём, Аврор, слышишь, во всём тебе помогу – ни в чём не откажу! И если вот при мне хоть кто-нибудь хоть что-нибудь о тебе дурное скажет, сразу в физиогномию буду бить! Веришь?

– Верю! – прыская от смеха, проговорила Метёлкина.

– Вот честное слово! Сукой буду, если не сдержу обещания! – патетично воскликнула она, покидая кабинет инспектора по контролю. Но...

Да... Гм...

У автора слов не хватает! У кого бы занять?!

Не прошло и пяти минут, как Мария Ивановна Артухова в полной мере проявила все свойства «самки семейства собачьих». Она по собственному же определению оказалась не просто сукой, а ещё какой сукой!

Выйдя от Метёлкиной, Мария Ивановна прямой наводкой припустилась в бухгалтерию, к Инне Ивановне Кочетковой, к той самой мудрой, колкой и желчной даме, которая, взяв напрокат у Артуховой серьги с александритами, «гдей-то» одну потеряла, и под начальство которой бывшая уборщица, вступив в должность завхоза, теперь попала.

В бухгалтерии, помимо Кочетковой, сидела уже знакомая читателю Вера Фёдоровна Демьянова (машинистка-пианистка) и пила вприхлёб чай из блюдечка.

– Ой! Девочки! Девочки! Вы не представляете! Вы даже не представляете! – с пеной у рта завопила Артухова и, понизив голос, с нескрываемым наслаждением, можно сказать, упиваясь, принялась поносить Аврору на чём белый свет стоит – мол, такая-рассякая, разэдакая, не успела прийти, как уже всем тут заправляет, чего хочет, то и творит.

– И что ж она творит? – хладнокровно спросила Инна Ивановна, уставившись цепким взглядом в свою подчинённую.

– А то! – воскликнула Мария Ивановна, встав в свою любимую позу (чуть присев, раскорячила ноги). – Если Задыч меня по одному её словечку в завхозы произвёл, то представьте, что он для неё делает?! Воображаю! Это ж надо! Вот дела! Молодая да ранняя! – и Артухову понесло. Она тонула в предположениях, в скудных и пошлых собственных фантазиях касательно интимных отношениях посла и Авроры, как навозная муха, попавшая в банку отменной, свежей сметаны. – И после этого вы мне ещё скажете, что они не любовники?! – фыркнула она в заключение.

– Н-да, – одобрительно «дакнула» Кочеткова.

– Это точно! – закивала Вера Фёдоровна своей лохматой головой. – Вот, значит, как.

– И я про то же! – с азартом воскликнула Артухова.

– Ну и дрянь же ты, Машка! – вдруг неожиданно выдала Инна Ивановна.

– Я-то?! Это почемуй-то?! – выпучив глаза от недоумения, растерялась та.

– А потомуй-то! Аврорка за тебя попросила, а ты её грязью обдаёшь! Свинья ты, Машка, неблагодарная!

– Это что ж вы на меня так?! Это за что ж?! – краснея, промямлила Артухова и, разразившись рыданиями, пробкой вылетела из бухгалтерии.

«Куда она побежала?» – спросите вы.

«К Авроре, жаловаться на «самую натуральную прохвостку» – Кочеткову», – отвечу я вам.

– А эта Метёлкина – девка не промах! – процедила бухгалтерша, как только за Марией Ивановной захлопнулась дверь.

– А как вы думаете, Инна Ивановна, она спит с Задычем? – спросила Вера Фёдоровна, и лицо её приобрело заинтригованно-дебелое выражение.

– Конечно! – ответила Кочеткова таким тоном, будто своими глазами видела сие пикантное действо, будто свечку при этом держала. Но на самом деле она вряд ли верила в то, что говорила.


Первое Аврорино свидание с послом произошло (хотя вполне возможно, что тут уместнее слово «свершилось», поскольку для Эмина Хосе оно являлось поистине историческим событием) в его огромной квартире в центре Москвы.

Надо сказать, что знаменательному рандеву предшествовал дикий скандал со стороны Зинаиды Матвеевны и Арины. Первая, поначалу не веря, что дочь и вправду отправится на встречу со «стариком», обливала его грязью и всячески поносила. Когда же, к её великому удивлению, Аврора засобиралась куда-то часов в пять вечера, Гаврилова впала в истерику, которая выражалась у неё преимущественно в судорожном припадке (бедолага бесконтрольно дёргала поочерёдно то правой рукой, то левой ногой), причитаниях (о том, какая она несчастная, «р<I>о</K>стила, р<I>о</K>стила» дочь, а та – на тебе, шляется со всякими гадами, нахалка!) и пронзительных взвизгиваниях.

Вторая (будущая актриса) демонстративно улеглась на пол и сучила ножками в течение всего того времени, пока мать собиралась на своё первое свидание с постпредом, приправляя эти порывистые движения неистовыми воплями, как скверная хозяйка новогодние салаты излишним количеством майонеза.

Когда наконец Аврора, собравшись, схватила сумочку с галошницы, Зинаида Матвеевна, не помня себя, кинулась в коридор и воскликнула, перейдя на родной вологодский говор:

– Это ж надо! А?! С мужем развелась! Для чего с Юрашкой рассталась?! Для того, чтоб со стариком шуры-муры водить?! Развратница! Стыдись! – не обращая ни малейшего внимания на Арину, кричала Гаврилова, и в голосе её звучали нотки осуждения, презрения, зависти и брезгливости – одним словом, всё перемешалось в голове Зинаиды Матвеевны. С одной стороны, взыграли в ней чувства ревности и собственничества – ведь это её дочь и ничья больше! Как может какой-то чужой человек, «старик» к тому же, к ней прикасаться, и кто знает, что они там ещё будут делать с ним наедине. Гаврилова живо представила то, что станут делать эти двое без посторонних (конечно же, исходя из собственного опыта, полученного в результате сначала супружеской жизни с Аврориным отцом, а потом из их тайных, никому не известных, порочных постразводных свиданий). И тут в глазах у неё потемнело от ужаса.

– Не пущу! – заголосила она. – Только через мой труп!

– Моё! Моё! – вторила ей Арина, прибежав в коридор.

– Да что ж вы творите-то обе?! Почему ж вы себя так ведёте? – ошарашенно спросила Аврора, открывая дверь.

– Это мы себя ведём не так?! – заорала Гаврилова. – Нет! Вы посмотрите на неё! Сама к старпёру едет для... Аришенька, будь умничкой, ступай в комнату, золотце!

– Сама иди! Моё! – взвизгнуло «золотце», вцепившись в материну руку.

– Знаю я, для чего ты к нему едешь, поди не дура!

– Поди не дуры, знаем! – кричала Арина.