– Откуда вы взяли, что он меня любит? – поразилась Аврора. – И что это он мне дарит?! – оторопела Метёлкина – она ни разу ничего не приняла от Эмина Хосе.

– Да все говорят, что у вас с ним роман!

– Кто – все? – Аврора уставилась на Артухову непонимающим взглядом.

– Ну, я не знаю! Не знаю я! Мобыть, я чего и перепутала... – пошла на попятную она и снова так же внезапно, как прекратила, начала рыдать: – Кто, кто тогда мне поможет?! Бедной женщине-е-е-е!

– Успокойтесь, Марь Ванна, успокойтесь! Мы чего-нибудь придумаем! – успокаивала Артухову Аврора, но та, включив пылесос, принялась интенсивно удалять пыль с ковра – так, будто стремилась проделать в нём дыру.

Аврора тут же направилась в кабинет посла. Сердце её бешено билось, щёки полыхали огнём от поразительной, чудовищной несправедливости, которую она, как и её отец – Владимир Иванович Гаврилов, не переносила патологически.

В приёмной Вера Фёдоровна по обыкновению печатала двумя указательными пальцами с вдохновением великого пианиста чью-то диссертацию на казённой бумаге, никого и ничего не замечая. Наша героиня пролетела мимо неё и, постучав для приличия пару раз в дверь Эмина Хосе, ворвалась в кабинет, подобно смерчу.

– Авророчка?! Что случилось, Авророчка? Ведь что-то случилось? Да? – зачастил он (Эмин Хосе, когда волновался, говорил так, будто спешил на пожар), ковыряя пачку «Мальборо» длинным ногтем мизинца правой руки.

И вдруг волна эмоций, вызванных сплетницей Артуховой, отошла от Аврориной души, и её захлестнула новая – стыдливая. «Как глупо, как глупо было с моей стороны прийти сюда! Зачем? Для того чтобы пожаловаться?!» – пронеслось в её голове.

– Нет, так, ничего. У меня был вопрос... к вам...

– Пожалуйста, пожалуйста, Авророчка, – вскочив с кресла и отбросив сигаретную пачку, засуетился Эмин Хосе.

– По работе... – мямлила Аврора, придумывая, какой такой вопрос по работе у неё бы мог возникнуть к послу. – Но стоило мне только войти к вам в кабинет, как я сама его и решила, – выкрутилась она.

– Э-э! Авророчка! Вы не умеете лгать! – разоблачил её Ибн Заде. – Ваши глаза говорят за вас! – и он посмотрел на неё печальным и одновременно проницательным взглядом.

– Да что они могут сказать! Ничего, ровным счётом ничего... Ну я пойду, да? – и Аврора попятилась назад, к двери.

– Стойте! Расскажите мне. Ведь вас что-то взволновало, я ведь знаю. Вы, Авророчка, не придёте ко мне лишний раз. Вы избегаете меня!

– Ну что вы!..

– Да, да! Вы шарахаетесь от меня как от чумы! Быть может, вы брезгуете мной? Скорее всего, да. Я противен вам, – Эмин Хосе разговаривал так, словно в кабинете никого, кроме него, не было.

«Какая я всё же дура! И для чего, для чего я только пришла к нему?!» – проклинала себя в душе Аврора.

– Поделитесь со мной, Авророчка! Ведь я вам только добра хочу! Милая, дорогая! – молил посол, и Аврора взяла да брякнула:

– Только что я видела Марию Ивановну Артухову...

– А-а, ну тогда всё понятно!

– Что вам понятно?

– Она поведала вам все сплетни, которые гуляют по посольству, – вот что.

– Почему вы так думаете?

– Потому что если хочешь, чтобы о чём-то узнали все, – расскажи Марии Ивановне. И через полчаса об этом действительно будут знать все, вплоть до водителей из гаража и официанток из столовой.

– Нет, ничего она мне не поведала. Она ревела белугой, потому что к ней тут несправедливо относятся! – выпалила Аврора – она в отличие от своего родителя не только не переносила несправедливого отношения к себе, но и к окружающим.

– И вы тоже так думаете? – с интересом спросил посол.

– Да. Если она работает тут уборщицей, почему её используют ещё и как курьера? Это при том, что Артуховой осталось два года до пенсии. Она далеко не девочка! – высказалась Аврора.

– Вы правы. Вы совершенно правы.

– К тому же она очень хочет занять должность завхоза. Она давно у вас работает и вообще... – брякнула Метёлкина и тут же пожалела: «Какое я имею права просить его? Кто я такая? Что-то я сегодня всё делаю не так!» – Впрочем, это не моё дело! Я, пожалуй, пойду.

– Нет, Авророчка, постойте, побудьте ещё минутку. Если вы считаете, что Марь Ваннну нужно повысить, я сегодня же произведу её в завхозы! Но ведь не только это мучило вас, когда вы направили свои точёные ножки в сторону моего кабинета?!

– Вы очень проницательный человек! Не только это! Ещё и то, что всё посольство судачит о несуществующих между нами отношениях! Что у нас с вами роман, что вы мне делаете какие-то сногсшибательные подарки и что я живу за ваш счёт! Вот что меня беспокоит! – не сдержалась Аврора и подумала: «Нет, со мной сегодня определённо что-то происходит!»

– Что вы говорите, что вы говорите? Любопытно, любопытно! – задумчиво проговорил Ибн Заде. – Ну да ладно, с этим я разберусь, вы не беспокойтесь, Авророчка! Не берите в голову! Скажите мне лучше, почему же вы вчера снова игнорировали меня? Я вас ждал, накрыл стол, все глаза проглядел! До часу ночи ждал, а вы так и не приехали? Отчего, отчего вы вот уж полгода не обращаете на меня ни малейшего внимания, отчего избегаете? Ведь мне ничего от вас не нужно! Только быть рядом с вами, смотреть на вас – и всё! Вы не принимаете мои подарки, не подходите к телефону, когда я звоню вам домой, не принимаете приглашения! Вы так ненавидите меня? За что?

– Да не ненавижу я вас! У меня нет повода ненавидеть вас. Но как вы не понимаете? Я не могу испытывать к вам то же чувство, которое вы испытываете ко мне! И потом, любые отношения, кроме рабочих, между нами неестественны, неправильны, на мой взгляд! Нас разделяет возраст, социальное положение, ваша жена! Да это смешно, в конце концов! Извините, но я ничего не могу с собой поделать!

– Но я же не виноват, что судьба так посмеялась надо мной! Я не виноват, что родился на сорок пять лет раньше тебя! Я не виноват, что люблю тебя больше всего на свете: больше себя, больше собственных детей, больше неба, солнца, этих деревьев, больше жизни! Я болен тобой! Как много об этом говорят, как много об этом написано в книгах! Любовь, любовь! О ней столько сказано, что люди перестают верить в существование этого чувства, считая его напускной, наигранной сентиментальностью! Грешен! И я так думал порой, забыв, как оно, чувство это, заставляет сердце то сжиматься, то бешено биться, то останавливаться на какие-то секунды, которые кажутся тебе вечностью! Я не знаю, не знаю, что мне делать! Единственное лекарство, которое может мне помочь, – это ты. Когда ты рядом, прекрасная Авророчка, когда я вижу тебя, ощущаю твой запах – неповторимый, ни с чем не сравнимый аромат, моя рана мгновенно затягивается... – Эмин Хосе не в силах был больше говорить – он, совершенно растоптанный этим высоким, самым светлым чувством на земле, тяжело опустился на кресло – по щекам его текли слёзы, но он не замечал того, что плачет, да если б и осознавал это, наверняка бы не устыдился.

Прекрасная Авророчка стояла, безвольно опустив руки, – чувство жалости к ближнему было развито в ней так же сильно, как и чувство справедливости. Жалость! Ах, эта жалость! Ещё великий пророк Фёдор наш Михайлович Достоевский писал, что великодушное сердце может полюбить из жалости.

Ну, действительно, виноват ли Эмин Хосе, что безоглядно влюбился в неё с первого взгляда, всей душой, с присущей ему горячностью? И если первый месяц он опасался, держал себя в руках – одним словом, прикладывал все усилия, чтобы о его чувствах не прознала ни единая душа в посольстве, то сейчас, сейчас Ибн Заде дошёл до того состояния, когда на всё начхать – пусть хоть весь мир узнает о его любви, он готов встать на самую высокую гору и прокричать три самых простых, сентиментальных, истёртых до дыр за всю историю человечества, но в то же время три великих слова: «Я тебя люблю!»

Вот до какого безрассудства могла довести наша героиня зрелого человека, занимающего солидный (я бы даже сказала, наисолиднейший, наисерьёзнейший) пост посла, депутата Верховного Совета. Вот на что она была способна. Вот какими чарами она обладала. Но великодушно от природы было её сердце, из-за чего, собственно... Нет, она не полюбила Эмина Хосе сразу же после его жалостливой, искренней тирады, нет! Однако первый шаг в этом направлении был сделан ею – Авроре стало вдруг жаль посла до того, что сердце её сжалось от боли и необъяснимого какого-то отчаяния.

Действительно, разве виноват он в том, что полюбил? Что любовь его последняя стала самым главным, самым важным эпизодом его жизни, на фоне которого все остальные меркли, казались серыми, обыденными и незначительными? Разве есть его вина в том, что он родился не в то время и не в том месте? Всё тот же титан великой русской литературы – золотого её времени – Фёдор наш Михайлович с характерной ему точностью и психологизмом заметил однажды: «Известно, что человек, слишком увлёкшийся страстью, <I>особенно если он в летах</K>, совершенно слепнет, мало того, теряет рассудок и действует, как глупый ребенок, хотя бы и был семи пядей во лбу».

«Он и вправду будто бы болен», – подумала Аврора, заметив нервную дрожь его рук, лихорадочный, нездоровый румянец, застывший страх в его блестящих чёрных, влажных от слёз глазах – страх, что она не поймёт, снова в который раз не поймёт его, пренебрежёт им и его чувствами, откинет, отшвырнёт их, как что-то ненужное, бесполезное. И тут до неё дошло: конечно же! Конечно же, он болен! Ведь любовь – это серьёзный недуг, а неразделённая любовь – всё равно что неизлечимая, страшная болезнь, от которой не существует ни чудо-микстуры, ни пилюль. Только она одна – Аврора... Вот единственная панацея от жестокой стариковской хвори его.

«И вовсе не обязательно любить его, – пронеслось в Аврориной голове. – Просто нужно облегчить его страдания, пойти на минимальные уступки. Ведь он сам сказал, что ему достаточно моего присутствия, ему ничего больше не нужно, кроме как видеть меня хоть изредка». Жалость – вот единственное, что двигало тогда нашей героиней. Именно поэтому в ближайшую субботу она и согласилась приехать к Эмину Хосе домой, в отсутствие супруги Лидии Сергеевны, нос которой в это время, напоминающий поросячий пятачок, вдыхал чудный, волшебный воздух Карловых Вар.