Александр поднялся на ноги и стоял, вцепившись рукой в каминную полку и глядя на сына.

— Согласен ты со мной или нет, Джеймс, наша фирма больше не будет заниматься делами имения Уэллбрук. Я осознаю, как это повлияет на доходы нашей фирмы. Но ведь нужно признать, что дела у нас идут хорошо, и мы вполне можем обойтись без этих денег.

Джеймс ответил совершенно спокойно:

— Я полностью с тобой согласен.

— Кто-то звонит, — сказала Гленда, — Это, должно быть, он. Я ухожу. Вы потом все мне расскажете, если захотите, но я не могу присутствовать при этом. Я просто не смогу все это выдержать. Кроме того, в ее несчастьях до некоторой степени повинна и я, о чем я безмерно сожалею. Я никогда не прощу себе того, что отправила ее в Истбурн одну на том поезде.

Когда Ричард Бейндор вошел в комнату, его красивое лицо было напряжено, а когда он заговорил, в его голосе звучало беспокойство:

— Ну, вот я и пришел, как вы велели, Алекс. И я до сих пор не догадываюсь, в чем дело.

— Сядь. — Александр указал на кресло, затем вернулся на свое место. Так же поступил и Джеймс. Последовала продолжительная неловкая пауза; они сидели, рассматривая друг друга. Затем, запинаясь, Александр спросил:

— Что тебе известно о твоей матери, Ричард?

— О моей матери? Только то, что мне было около четырех лет, когда она меня бросила и… ну, и уехала. Позже отец мне сказал, что она умерла и что он больше не хочет, чтобы я расспрашивал о ней. Казалось, его раздражало даже упоминание о ней. Я заметил это еще будучи ребенком, когда я задавал ему вопрос, к примеру: когда мама вернется. Это было несколько раз, пока мы жили в Италии; а поскольку я его слегка побаивался, даже больше, чем слегка, я старался держать свои мысли о матери при себе. Однажды, несколько лет спустя, без какой-либо подготовки он сказал: «Твоя мать умерла, Ричард, и я не хочу, чтобы ты когда-либо упоминал о ней в моем присутствии». Я не могу точно сказать, сколько мне тогда было лет, десять или одиннадцать. Это произошло во время школьных каникул, и я помню, что, когда потом вернулся в школу, слушая, как ребята вспоминают о своих мамах, я чувствовал себя потерянным, словно пропустил что-то важное в жизни.

— Ты и правда кое-что пропустил, Ричард. Это действительно так. — Александр покивал ему. — Теперь я начну рассказ с самого сначала. Я делаю это второй раз и должен заметить, что это довольно болезненно для меня. Я рассказал эту историю присутствующему здесь Джеймсу, и он счел ее нереальной, каковой и ты можешь ее счесть.

Ричард очень тихо спросил:

— Вы собираетесь рассказать мне о моей матери?

— Да, я собираюсь рассказать тебе о твоей матери, а также о твоем отце. И хочу тебя предупредить, что это станет для тебя потрясением. Но ты должен, пока еще не поздно, узнать всю правду.

И Александр начал рассказ. Он говорил в течение получаса, и все это время Ричард Бейндор сидел, не сводя с него глаз, не проронив ни слова и не задавая вопросов даже тогда, когда Александр закончил словами:

— Прошло почти двадцать семь лет. Мы не знаем, что происходило с ней в течение всего этого времени. Мы знаем только, что она носила одну и ту же одежду, как я думаю, практически постоянно и что ей приходилось спать в неприемлемых условиях. В совершенно неприемлемых условиях.

Повисла гнетущая тишина. Затем Александр и Джеймс увидели, как молодой человек откинулся на спинку кресла и закрыл лицо руками. Они не шевелились — ждали, когда он немного придет в себя. Потом он вытащил из кармана носовой платок и вытер лицо. Он не сказал, что сожалеет, и не извинился за свои слезы. Он просто сидел и смотрел на них. Прошло несколько минут, прежде чем он смог заговорить:

— В это… трудно поверить, — сказал он.

— Да, — сказал Джеймс, — это кажется невероятным, но когда ты ее увидишь, Ричард, ты поверишь всему.

— Это повлияло на ее рассудок?

— Да, — ответил Александр. — Это явно повлияло на ее рассудок. Она мысленно возвращается в те времена, когда вы жили в Уэллбрук Мэнор, тогда ты еще был четырехлетним мальчиком. Я помню тот вечер, когда она в последний раз держала тебя на руках: она обняла тебя и прижала к себе, обещая, что вы вскоре переживете массу приключений. Тогда я еще об этом не знал — она ничего мне не сказала, но вела себя очень странно. Я хочу сказать, странно для нее, потому что она всегда была не то чтобы спокойной, но просто тихой. А в тот вечер она казалась взволнованной, даже возбужденной, особенно когда вышла на сцену. И она никогда не пела лучше, чем тогда. В глубине души она понимала, что это ее последнее выступление там, потому что собиралась бежать. И только через некоторое время после ужасной сцены в гримерной ко мне пришел Кокс и передал деньги, что остались после покупки двух билетов второго класса до Америки. В то время твой отец был в отъезде, но она была настроена, даже если бы он и не уехал, сбежать, прихватив тебя с собой. Трип сказал мне, что тоже участвовал в этом.

— Трип? Старина Трип?

— Да, старина Трип.

— Почему же он никогда ничего мне не рассказывал?

— Потому что, насколько я понимаю, он знал, как это подействует на тебя: ты думал, что она умерла, так не лучше ли было оставить все как есть? Он не знал, что случилось с твоей матерью, и, более того, он тогда был уже немолод, а имение стало его местом жительства с детства, когда он начал работать в саду. У него не было никакого другого жилья, но он знал, что если осмелится хоть что-то рассказать тебе, то ему попадет от твоего отца, да и от миссис Аткинс.

— И… — Ричард замешкался, — вы, считали ли вы все эти годы, что она умерла?

— На самом деле нет. Нет. Многие годы нанятые нами детективы повсюду искали ее, но когда один из них сообщил, что в лондонских доках была замечена странная дама, мы решили, по крайней мере, я подумал, что она все же отбыла за границу. Но нет. Она, скорее всего, бродила там, понимая сохранившейся частью своего разума, что это было место ее возможного спасения.

Ричард поднялся на ноги и начал ходить по комнате от окна к двери. Ни Александр, ни Джеймс никак на это не реагировали. Он не произнес ни слова до тех пор, пока не остановился и не посмотрел на них.

— Я никак не могу это осознать. Вы говорите, что она выглядит как бродяжка и, возможно, была таковой в течение многих лет, судя по состоянию ее одежды?

Ему ответил Александр:

— Да, Ричард, и мы покажем тебе эту одежду, чтобы ты понял, что я имею в виду, употребляя слово «бродяжка».

Затем Александр позвонил, а когда пришла горничная, сказал:

— Спросите, пожалуйста, у хозяйки, сможет ли она зайти сюда на минутку?

Вошла Гленда. Она посмотрела на Ричарда, который стоял у дальнего окна, ухватившись за раму. Когда она вошла, он медленно повернулся.

Она ничего ему не сказала, и прошло несколько мгновений, прежде чем он пробормотал:

— О, Гленда, Гленда!..

— Я знаю, Ричард, знаю, что ты чувствуешь, потому что я тоже потрясена.

В этот момент в разговор вступил Джеймс:

— А ты не могла бы принести пальто, шляпу и остальную одежду?

Она помолчала, потом ответила:

— Да, я могу это сделать, — и вышла из комнаты.

Прошло больше пяти минут, прежде чем она вернулась.

За это время трое мужчин обменялись не более чем полудюжиной слов.

Гленда сняла белую простыню, закрывавшую одежду, которая была перекинута через ее руку. Она положила вещи на кушетку и, повернувшись к Джеймсу, сказала:

— Подержи это, пожалуйста.

Он взял в руки выглядевшее грязным поношенное пальто и поднял его так, чтобы Ричард мог рассмотреть его. Затем, когда Гленда взяла в руки странного вида шляпку и пристроила ее к вороту пальто, Ричард громко воскликнул:

— Я видел ее! Я встретил ее! О Боже, ну конечно! Да. — Он поднял руку к голове и повернулся к ним лицом. — Она сидела на ящике на подъездной дороге к госпиталю. Она… — Он не смог продолжить; его глаза были плотно закрыты, а нижнюю губу он прикусил. Наконец он пришел в себя настолько, что смог говорить. — Она схватила меня за запястье. Наверное, она меня каким-то образом узнала. Я не знаю, почему она там оказалась. Но мои коллеги — со мной их было двое — подумали, что она просит милостыню. И, — он снова закрыл глаза, — один из них предложил ей шиллинг, а она стукнула его по руке, и монета упала в сточную канаву. Она продолжала держать меня за запястье и что-то пыталась сказать. — Он взглянул на Алекса и спросил: — Она… она практически немая?

— Нельзя так сказать, Ричард, просто она боится говорить.

— Она все время открывала рот и запрокидывала голову, а один из моих друзей предположил, что она выговорила слово «богатый», и объяснил это так: «Она думает, что ты богат, она попрошайничает». И я помню, как изменилось ее ужасно бледное лицо. Мне… мне пришлось освободить руку, и я сказал ей, и несколько раз повторил, что ей нужно идти в амбулаторное отделение. Ей была необходима помощь, с такими-то легкими. Она практически все время кашляла. И я помню, что отделался от нее, сказав, что меня ждет машина. И знаете, я почти убежал от нее. А она пришла к вам в той же одежде?

— О да. Именно так. Должно быть, она носила ее многие годы.

Ричард взял из рук Джеймса пальто, посмотрел на него и прижал к груди, говоря:

— Бедная женщина! Я — я убью его! Теперь я знаю, что по отношению к отцу во мне преобладали два чувства. Страх и нелюбовь. И больше ничего. Но сейчас это не просто нелюбовь. Я убью его! — Он осторожно положил пальто на подлокотник кушетки и обратился к ним: — Но где же она была все это время? Не могла же она бродить повсюду в таком состоянии. Ее должны были подобрать представители Армии спасения или другой подобной организации.