Интересно, а будет ли подавать обед миссис Аткинс? Мистер и миссис Аткинс знали о многом, что тогда происходило, а она была такой доброй и вовсе не походила на обычную экономку. И Трип тоже все знал. О, он прекрасно знал обо всем, что происходило. Не зря он был дворецким и при отце, и при сыне. Он и миссис Аткинс обсуждали все между собой. Они говорили и о ней, говорили с сочувствием. Они прекрасно знали, особенно Трип, что ей приходилось терпеть. Он был единственным из слуг, кто спал в главном доме и наверняка слышал ее крики по ночам.

Вот оно снова, это лицо! О нет, она не хочет видеть его. Она лежит на мягкой-мягкой постели. Они моют ее тело или уже вымыли. Да, уже, а теперь она отдыхает, но почему, почему же он снова явился? Он преследует ее. Она слышала свой голос, пронзительно кричащий:

— Не надо! Не надо! Ты грязная свинья! Я не животное. Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!

А потом, как всегда, он поднимает ее и швыряет из стороны в сторону. И вот наступила та последняя ночь, когда она поняла, что больше не может терпеть. Она запланировала побег, да, она собиралась сбежать, иначе она умерла бы прямо в его руках. Он тряс ее, а она кричала:

— Ты хуже любого животного. Ты мерзкий извращенец!

Да, она действительно кричала на него. И тогда он стал трясти ее так, что ей начало казаться, что мозги в ее голове превратились в погремушку. Она их чувствовала. А отзвуки его голоса, наверное, разносились по всему дому:

— Больше никогда в жизни не смей ничего говорить. — Потом он снова начал ее трясти, а его голос становился глубже, громче, ужаснее и почти переходил в рычание. — Никогда больше не смей даже открывать рот!

Она не помнила, что еще он кричал, но эти слова отпечатались в ее рассудке. Она никогда больше не должна говорить. Никогда, никогда, никогда. Он кричал ей эти слова, избивая ее на кровати, а потом проделал то, что и всегда, а она уже не могла больше сопротивляться.

Но все же тогда появилась небольшая надежда. Побег был уже запланирован. Мистер Кокс, милый мистер Кокс, которого этот дьявол уволил только за то, что он играл для нее на пианино, взял деньги, больше тысячи фунтов. Она копила их несколько лет, не тратя свои достаточно большие карманные деньги, а теперь он заказал билеты на океанский лайнер, и она с Ричардом должны были отправиться в Америку, где жил Тимоти. Тимоти был ее близким другом детства. Он был женат. О да, но это ничего не значило. Он спрячет ее где-нибудь, потому что ее муж отправит кого-нибудь на ее поиски. И вот все было готово. Она только хотела рассказать все Алексу. Но Трип знал, по крайней мере, она так думала. И Фреде МакАртур можно было доверять, поскольку она тоже знала о том, что происходило ночами и как она страдала, потому что часто по утрам помогала ей мыться и видела слезы, стекавшие по ее щекам. И она помогла бы ей в любом случае, потому что Фреда любила мистера Кокса, и Айрин знала, что она скоро уволится и выйдет замуж за мистера Кокса. Все было запланировано. Они ждали только его следующей поездки заграницу. И вот время пришло. Она была так переполнена радостью, что хотела доставить удовольствие Алексу и спеть на его концерте. И как ей это понравилось! Это было открытое неповиновение, потому что он ни за что не разрешил бы ей петь — никаких выступлений! Животное, ужасное, мерзкое животное, а не человек. А потом уже ни к чему были план бегства в Америку и встреча с Тимоти, потому что он неожиданно появился и схватил ее. А затем мир раскололся: остались только вскрики и удары, и ужас, и голос, который снова пронзительно кричал:

— Не смей говорить!

Она попыталась объяснить неожиданный визит, но голос ее оглушил. Потом на ее голову опустилась какая-то тяжесть, и она провалилась в другой мир. И в этом мире она находилась до недавних пор.

Старый мир снова возник, и она закричала:

— Я ненавижу тебя! Я презираю тебя! Ты грязный, грязный…

Она услышала, как ее голос сорвался. Укол в руку вернул ее в приятную мягкость постели, и повсюду вокруг нее раздавались голоса, а один она слышала четко:

— Это ужасно. Бедняжка.

О ком это они говорили? Неважно, ей хотелось спать.

2

— Я не могу сделать это сам, отец. Просто не могу. Ты должен поговорить с ним.

Александр вздохнул и откинулся на спинку кресла. Потом сказал:

— Пригласим его сюда?

— Нет, — ответил Джеймс. — Я не думаю, что это место подходит для того, чтобы рассказывать подобную историю. Я думаю, что лучше это сделать у Гленды, где он сможет увидеть ее одежду, в том числе и лохмотья, которые она носила под тем пальто. Боже мой! Ну, ладно, ты лучше позвони ему и пригласи его к Гленде. Пусть он узнает о грядущих изменениях в его жизни. Как ты думаешь, где он сейчас?

— Вернулся в госпиталь, — сказал Александр. — Но сегодня понедельник, и трудно сказать, когда он начинает работать. Куда я точно не буду ему звонить, так это домой. Потому что если его не будет дома, то меня наверняка соединят с его отцом, а от одной мысли об этом человеке меня переполняет злоба.

Он поднял телефонную трубку, но не стал, как сделал бы это в другое время, просить своего секретаря соединить его с госпиталем, а сам набрал номер.

Ему сказали, что соединяют его с отделением, где работает доктор Бейндор, а там резкий голос ему сообщил:

— Да, доктор Бейндор на работе, но он занят.

Александр почти крикнул:

— Понятно, но, пожалуйста, передайте ему, что мистер Александр Армстронг хочет поговорить с ним по очень важному делу, причем сей же час!

Последовало молчание, а когда он посмотрел через стол на своего сына, то увидел, что тот прикрыл ухо рукой. Джеймс тихо сказал:

— Возможно, они боятся беспокоить великого человека, когда тот на обходе.

Александр снова заговорил в телефонную трубку:

— Здравствуйте! Это ты, Ричард?

— Да-да, это я. И какая суровая манера передавать сообщения! Вы очень напористый человек, вы знаете об этом? Так что случилось?

— Ричард, когда заканчивается твое дежурство?

— Через полчаса.

— Тогда я бы попросил тебя, вернее, я хочу сказать, что ты должен прийти в клинику моей сестры, где Джеймс и я будем тебя ждать. Здесь есть пациентка, которую я хочу тебе показать.

— Пациентка клиники? Но, Алекс, какое отношение я имею к…

— Успокойся! Просто слушай, что тебе говорят. Это очень важно.

— Это как-то касается меня?

— Это касается именно тебя.

— Что-то, связанное с моим отцом?

Он снова закричал в телефон:

— Да, с твоим отцом! А теперь ни о чем меня больше не спрашивай. И пожалуйста, не звони домой и не говори, куда идешь. Мы будем ждать тебя… ну, где-то через час. Постарайся приехать как можно быстрее.

На другом конце линии помолчали, а потом последовал ответ:

— Как скажете, Алекс. Как скажете.


Они сидели в гостиной Гленды. Александр расположился в мягком кресле, а Джеймс устроился на краю кушетки. Гленда стояла у придиванного столика и постукивала по нему пальцами, будто отсчитывала промежутки времени. Она говорила:

— Я надеюсь, что она хоть немного придет в себя, потому что у нее был серьезный приступ. Я бы не хотела, чтобы он услышал то, что она говорила. Его отец, похоже, обращался с ней совершенно бесчеловечно. В какой-то момент она, возможно, представила себя в постели с ним. О Боже! Это было ужасно. Знаете, что она говорила? — Гленда перевела взгляд с брата на племянника. Опустив голову, она повторила слова Айрин: — «Я не животное! Я не потерплю, чтобы со мной обращались как с животным!» А после этого ее тело начало странно изгибаться вверх и вниз, вверх и вниз, а затем она начала умолять его о чем-то, именно умолять не делать что-то. Потом она издала какой-то каркающий звук, а мысленно, наверное, отчаянно кричала, ну как бывает во сне. Но издавала она только этот каркающий звук. Через мгновение она выкрикнула: «Я ненавижу тебя. Ты хуже любого животного. Ты мерзкий извращенец!» Потом она начала дергаться на кровати, будто ее тело толкали взад- вперед. Нам пришлось удерживать ее, чтобы она не повредила себе что-нибудь. Я не знаю, откуда у нее взялись силы, ведь она такая хрупкая. А потом она снова заговорила, но с большим трудом: «Не смей говорить! Но я буду! Я буду!» И будто кто-то поднял ее тело и швырнул вниз лицом, потому что она буквально повисла на руках медсестры и чуть не упала лицом вниз. Мне пришлось сделать ей укол. Будет чудом, если она переживет этот приступ. Я первый раз видела ее в таком состоянии. Перед приступом ей казалось, что она находится в своем доме и разговаривает с миссис Аткинс и Трипом. Она также упомянула мистера Кокса, камердинера, а разговор шел вроде как о побеге, в планировании которого он принимал участие. Ты помнишь Кокса, камердинера? — она посмотрела на своего брата.

— О да. Да.

— И она упоминала свою горничную и няньку. Она разговаривала с нянькой так, будто стояла у кровати сына. Мне ее было очень жалко. Кашель стал немного слабее, но она долго не протянет. Этот приступ лишил ее той малой толики энергии, которая у нее еще оставалась. — Она снова начала постукивать пальцами по столу и продолжила: — Хотелось бы мне знать, как удавалось все эти годы оставлять Ричарда в неведении. Я имею в виду относительно того, что произошло на самом деле.

— Да просто, моя дорогая, его отец достаточно умный человек. Если ты помнишь, он сразу же увез его в Италию, и они прожили там более двух лет. Мальчику было семь лет или около того, когда он привез его сюда и отдал в католическую школу-пансион. Он был единственным человеком, навещавшим мальчика. А как только начинались каникулы, его сразу же увозили за границу или куда-нибудь в глушь. Когда закончилась война, ему было около двадцати лет. К тому времени он уже решил для себя, кем станет после армии, и он впервые в жизни отстоял свое мнение перед отцом. Он заявил, что собирается стать врачом, причем из всех специальностей он выбрал пластическую хирургию. Это вызвало такой скандал, что с тех пор отношения между ними уже никогда не были прежними.