Сын молчал, он только наклонился немного вперед, сидя в кресле, и ждал, когда отец снова заговорит.

— Мой отец, — продолжал Александр, — еще юношей взял меня с собой в Уэллбрук Мэнор, это около Уэйбриджа. В то время он уже начал знакомить меня с делами. Необходимо было посетить клиента, старого Эдвина, отца Эдварда, который из-за подагры не мог передвигаться, и мы отправились туда на целый день, так как в самой деревушке Уэллбрук жил старинный друг отца по имени Френсис Форестер. Он был школьным учителем, а согласился на такую низкооплачиваемую работу, чтобы увезти из города свою больную чахоткой жену. Раньше он работал в очень хорошей школе в Лондоне. У них была дочь по имени Айрин. Ей было около десяти, когда я впервые ее увидел, — очень симпатичный, милый ребенок. Кстати, ее мать пела на сцене, пока не заболела чахоткой, дочь пошла в нее, и было очень приятно слушать, когда они пели вместе. Девочка ходила в деревенскую школу и там подружилась с неким Тимоти Бакстером. Он был на четыре года старше Айрин, и, видимо, когда за шесть лет до этого Форестеры переехали в деревню, он взял маленькую девочку под свою опеку. У его отца была бакалейная лавка в деревне, и когда мальчику исполнилось четырнадцать, он бросил школу и начал работать в лавке. Свободное время он посвящал Айрин, называя ее своей подопечной. Они росли вместе как брат и сестра, и так продолжалось до 1914 года, когда началась Первая мировая война. Ему тогда было восемнадцать лет, и он готов был пойти в армию, но выяснилось, что у него дальтонизм. Более того, в детстве он очень неудачно упал с велосипеда, после чего его стали мучить приступы мигрени. Наверное, он очень сильно переживал, что его не взяли в армию, потому что хотел проявить себя. У него были хорошие вокальные данные, и на сцене он держался прекрасно. Оставив школу, он стал участвовать в любительских концертах и даже поступил в труппу самодеятельного театра. Не знаю, как так случилось, но он вместе с другими артистами стал ездить по стране и выступать с концертами перед солдатами.

Примерно в это время умерла мать Айрин, и ее отец был совершенно сломлен горем. Но он заботился об Айрин и по-прежнему водил ее на уроки вокала, как хотела его жена, хотя прекрасно понимал, что его дочь никогда не станет оперной певицей. Он однажды признался моему отцу, что, поскольку от уроков деревенских учителей не было никакого проку, он отвез дочь в город к преподавателю вокала, которого ему рекомендовали как самого лучшего. Прослушав девочку, преподаватель прямо и честно сказал им обоим, что дальнейшие занятия будут напрасной тратой времени и денег. Она сможет удачно выступать в простых музыкальных постановках и петь на любительских концертах, но для чего-то более серьезного у нее недостаточно сильный голос.

Когда она рассказала об этом Тимоти, он пренебрег мнением специалиста и уверил девушку, что у нее замечательный голос, и он сделает все возможное, чтобы найти ему применение. Но отец не согласился на это. Она осталась дома и на протяжении нескольких последующих лет вела хозяйство и добровольно участвовала в необременительных работах, таким образом помогая армии. Однако в день, когда объявили об окончании войны в 1918 году, она нашла отца мертвым в кровати. Он прижимал к себе фотографию жены, рядом с ним лежала пустая коробочка из-под таблеток, а на полу — бутылка из-под виски.

Поскольку давать концерты солдатам больше не было необходимости, Тимоти вернулся домой. Но война лишила средств к существованию многих людей, в том числе и его родителей. Война разрушила их маленький бизнес. Когда семья отправилась на север, чтобы поселиться у тетки, сестры матери, Тимоти остался, потому что все еще чувствовал свою ответственность за Айрин и ему пока как-то удавалось найти работу в Лондоне. Не знаю, как они оба выживали, но я более чем уверен, что именно мой отец поддерживал их материально в эти тяжелые годы. Мне доподлинно известно, что она цеплялась за Тимоти не только как за опекуна и друга, но и как за мужчину, которого любила. Она, как рассказывал мне отец, не желала понять того, что он не испытывал к ней таких же чувств. Она была уверена, что он всегда будет с ней, ей это было необходимо. Это была ее детская мечта, пока один друг не сказал Тимоти, что сможет устроить его на работу в хоровую группу мюзикла, если он немедленно переедет в город. Естественно, так он и сделал.

Уж не знаю по какой причине, но в хоре он долго не задержался и вскоре получил маленькую роль. Он был хорошим актером с прекрасным голосом. Потом, насколько я помню, Тимоти добился для Айрин партии в том же мюзикле, в котором выступал сам. Таким образом, они снова были вместе, и она ощущала себя на вершине блаженства. И так продолжалось до тех пор, пока он не сообщил ей, что первый состав труппы получил приглашение выступить с концертом в Америке и ему тоже предложили принять в нем участие. Конечно, он не мог не воспользоваться таким шансом. Но он обещал вызвать ее при первой же возможности…

В течение первых шести месяцев или около того они переписывались, ее письма были очень длинными, а его, насколько я понимаю, становились все короче и короче. Потом его послания сменились открытками. Ей было двадцать лет, когда он уехал, и почти двадцать два, когда связь совсем оборвалась. Думаю, Айрин была достаточно сообразительной, чтобы понять, что он, очевидно, встретил другую женщину. Я уверен, что именно тогда она осознала, как позже призналась мне, что он никогда не говорил ей ни слова о любви.

Сама она в то время бралась за любую работу в перерывах между сезонами, как это называется у артистов. В двадцать три года у нее была роль в оперетте, которая приносила неплохие сборы. Что-то вроде сказки про Золушку. Она исполняла партию служанки и пела «Баркаролу» Оффенбаха, там еще вот это: «Звездная ночь, ночь любви, медленно спускается на воду». На сцене она вдруг останавливалась, смотрела в зеркало и начинала петь, представляя себя звездой. Кроме этой единственной сольной партии ее роли были столь незначительными, что я всегда удивлялся, зачем их вообще вводили. У нее был красивый голос, но ему недоставало силы, чтобы взять все ноты, которые требовала партия. Правда, ей всегда бурно аплодировали, пока не появлялась настоящая звезда шоу. Именно в этом спектакле ее впервые увидел Эдвард Мортимер Бейндор, сын старого Эдвина. И тут появляюсь я.

— Что ты имеешь в виду под словом «появляюсь», отец?

— Именно то, что сказал. Потерпи немного, скоро все поймешь. Итак, давай сначала вернемся на несколько лет назад, в поместье в Уэллбруке. Отец пересказал мне эту историю именно так, как ему поведал ее старый Эдвин. Эдвин велел позвать своего сына. По-моему, Эдвард тогда только что вернулся из Оксфорда и планировал провести каникулы за границей, а потом продолжить занятие археологией, своим большим увлечением, но у старика были другие планы. Он хотел, чтобы сын остался дома и стал продолжателем рода. Да, именно так. Других наследников ни у него, ни у его супруги не было. Он просто сказал сыну: «Женись. И у меня есть на примете одна девушка, готовая составить тебе партию, она только ожидает своего шанса. Это лучшая невеста в этих местах, и, говорят, она так же хороша, как и ее лошади. А «Спенсер-Мурс» преуспевает во всех отношениях. Отец Лилиан будет рад, если она окажется в твоих объятиях, потому что миром правят деньги. Она на три года старше тебя, ну и что? Ты выглядишь и всегда выглядел старше своего возраста, как и я. И если она так же хорошо сможет рожать детей, как ездит на лошади, то этот дом вскоре наполнится детскими голосами». — Здесь Александр остановился и перевел дух.

Джеймс, смеясь, спросил:

— Что, он так все рассказывал дедушке?

— Да, слово в слово. Смешно, но они с отцом хорошо понимали друг друга. Чего не скажешь обо мне и Эдварде. Но, вполне можно предположить, между ними возникла ужасная перебранка, и мистер Эдвард уступил только после того, как ему был предъявлен ультиматум. Отец не сказал мне, в чем он заключался. Не думаю, чтобы он знал, но могу предположить, что старик пригрозил урезать до минимума его содержание, если он откажется сделать то, что ему велят. Как бы то ни было, в «Тайме» вскоре напечатали объявление о помолвке, и спустя шесть месяцев состоялась пышная свадьба. Но вот чего не учли ни отец, ни сын, так это характера мисс Лилиан. Можно сказать, она стоила их обоих, потому что с первого дня дала понять: самое главное для нее — лошади, и никто не сможет запретить ей ездить верхом. Тем не менее молодой Эдвард исполнял свой супружеский долг, что от него и требовалось, и вскоре она забеременела, однако на четвертом месяце у нее случился выкидыш. После этого в течение трех лет она потеряла троих детей.

Когда она снова забеременела, Эдвард оставил в конюшне только двух лошадей, которых запрягали в экипаж, и стал практически надзирателем своей жены. Он месяцами сидел с ней дома. Мой отец говорил, что он стал похож на посаженного на цепь быка. Он был крупным мужчиной, ростом почти метр девяносто и довольно-таки плотным. Даже в том возрасте он был очень похож на своего отца, только с взрывным характером, так что у него случались дикие приступы ярости. В нем не было ни толики рассудительности и доброты его отца. Но было очевидно, что в тот момент он был озабочен появлением наследника еще больше, чем отец.

Не могу сказать, была ли Лилиан очень несчастлива в замужестве, потому что характер у нее тоже был прескверный — достаточно сказать об ее отношении к прислуге. Эдвард нанял для нее сиделку-компаньонку, и та, похоже, ни на шаг не отходила от хозяйки. Ее горничная, девица Джейн Дунн, работавшая у нее еще до свадьбы, однажды подсказала ей способ незаметно исчезнуть из дома на пару часов. Стоя у окна, она наблюдала, как Эдвард садится в экипаж. Он поехал на станцию, чтобы на поезде отправиться в Лондон, где собирался пробыть весь день. После того как сиделка заглянула в спальню, чтобы удостовериться, что ее хозяйка прилегла отдохнуть, горничная увидела, как та вышла из дома и направилась по тропинке, ведущей вдоль огорода к домику управляющего имением. Девица давно подозревала, что между этими двумя людьми что-то происходит, и однажды упомянула об этом в разговоре со своей хозяйкой. Лилиан тут же вскочила с кровати, надела белье, бриджи для верховой езды, короткую курточку и шляпку. Она выбежала из комнаты, спустилась по черной лестнице, вышла во двор и велела перепуганному конюху помочь ей оседлать старую кобылу, которую уже не использовали в упряжке, поэтому она преспокойно паслась на лужайке.