– Бедная девочка, – вздохнула императрица, – но доктор не поставил окончательного диагноза?

– Нет, он говорил о возможных последствиях, – подтвердил Алексей.

– Давайте надеяться на лучшее, – посоветовала государыня, – и тогда у княжны все будет хорошо. Привозите девушку к концу октября. Мари Голицына выходит замуж и покидает меня, княжна Ольга займет ее место.

Алексей поблагодарил государыню и откланялся. Когда он выходил из гостиной императрицы, ему показалось, что давешняя некрасивая фрейлина отскочила от двери.

«Неужели за Елизаветой Алексеевной шпионят? – подумал он. – А если это так, то кто приставил шпионов? Это может быть императрица Мария Федоровна, которая ненавидит невестку, но на такую подлость способен и Аракчеев, вероятнее всего, это все-таки он».

Решив до представления Ольги ко двору разобраться, кто же такая эта подозрительная некрасивая фрейлина и на кого она работает, Алексей поехал домой.

Глава 3

Поздно вечером в маленькой комнатке на антресольном этаже Зимнего дворца камер-фрейлина Сикорская писала очередной отчет о своей работе графу Аракчееву. Императрица была, как всегда, безупречна: занималась благотворительностью, писала письма матери и читала, поэтому докладывать было нечего, приходилось описывать мелочи. Это нудное занятие ей порядком надоело, и молодая женщина, положив перо, задумалась. Дела складывались не так, как она рассчитывала. Когда после стольких унижений, которые ей пришлось перенести, Наталья попала в царский дворец, она надеялась, что еще чуть-чуть – и судьба, наконец, преподнесет ей главный подарок в лице богатого титулованного мужа. Но уже прошел год, мужа все не было, а была маленькая комнатка, скудный гардероб, который казался совсем бедным на фоне роскошных платьев других фрейлин, и бесконечные ежедневные отчеты, которые она передавала доверенному человеку, приходившему от Алексея Андреевича.

Аракчеев приходился ей кузеном. Мать Натальи была самой младшей из сестер Ветлицких. То копеечное приданое, которое давали за сестрами их родители, очень сузило круг желающих взять их в жены. Поэтому когда старшая из сестер, Елизавета Андреевна, вышла замуж за мелкопоместного, имевшего всего двадцать душ крепостных, помещика Аракчеева, в семье это сочли большой удачей. Больше никому из сестер так не повезло, и Прасковье Ветлицкой пришлось удовольствоваться отставным прапорщиком Дибичем, вышедшим в отставку по ранению. Их семья уехала на родину мужа в Лифляндию, и сколько помнила себя Наталья, всегда еле сводила концы с концами.

Все надежды матери были связаны с ее единственным сыном Иваном, а трех дочерей она держала очень жестко, утверждая, что чем больше они будут работать по дому, тем лучше потом смогут вести хозяйство в доме мужа. Служанок в их доме никогда не было, и девочки работали день и ночь, только что в поле не ходили. Наталья часто спрашивала себя, в какие семьи мать готовилась отдать их замуж, пока не догадалась, что мать об их замужестве и не думает, а собирается всегда использовать дочерей как бесплатных служанок.

Недалеко от их дома, сразу за тенистой рощей, было богатое имение вдовы Валентинович, у которой росли две дочери, и старшая из девушек была ровесницей Наталье. Добрая вдова часто приглашала бедную соседку поиграть со своими девочками. Тогда Наталья наедалась досыта, и даже получала в подарок то старое платье, то шляпку или шаль. Обе девочки Валентинович были красавицы, да к тому же избалованные обожающей их матерью, и хотя сердце у обеих было доброе, часто они, не отдавая себе отчета, обращались с Натальей снисходительно. Они жалели бедную, плохо одетую, да к тому же некрасивую подругу, и этой жалостью оскорбляли ту до глубины души. Эти богатые красавицы с точеными носиками, белокурыми кудрями и прелестными голубыми глазами не могли понять, что чувствует девушка, видящая в зеркале скуластое лицо с носом картошкой, грубым мужским ртом и тусклыми глазами непонятного серо-зеленого цвета. Наталья до дрожи ненавидела сестер Валентинович вместе с их матушкой, но каждый день старалась попасть в поместье, даже если ее там не ждали. Ведь это был единственный шанс вырваться из убогого существования под пятой мрачной, тираничной матери.

Ей уже исполнилось двадцать лет, когда умер отец, а брат Иван, женившись на купеческой дочке, уехал из дома в Вильно. Тогда в семье совсем кончились деньги, и женщины голодали. Наталья сказала себе, что у нее есть только один последний шанс, и напросилась к Валентиновичам помогать готовиться к свадьбе старшей из сестер, выходившей замуж за молодого графа, прельстившегося красотой и большим приданым невесты. Ее пригласили, и Наталья больше недели жила в маленькой комнатке в мезонине, подрубая салфетки и скатерти, с любовью собранные мадам Валентинович для старшей дочери. Гости уже начали съезжаться на свадьбу, и Наталья внимательно приглядывалась, выбирая свою жертву. Взрослые мужчины, друзья жениха, были ей не по зубам, но семнадцатилетний кузен сестер Валентинович, приехавший на свадьбу из Митавы, пожалуй, мог попасться в ее ловушку.

Девушка старалась быть с ним услужливой и ласковой, подавала чай, угощала пирожками и пирожными, которые специально добывала на кухне, и за несколько дней Станислав, робевший в обществе гостей-офицеров, привык к ней и даже потянулся к доброй некрасивой девушке. Накануне свадьбы друзья жениха устроили во флигеле мальчишник, на котором накачали беднягу Станислава «до поросячьего визга». Молодой человек, шатаясь, вывалился во двор и, пройдя пару шагов, упал на землю, не в силах встать. Когда чьи-то руки начали тянуть его вверх, он в последний раз открыл глаза и еще узнал скуластое лицо и нос картошкой, больше он ничего не помнил. Тем страшнее было его пробуждение. Разгневанная тетка, стоя у его постели, кричала на весь дом, что он опозорил ее седины и испортил свадьбу ее девочке. Бедный Станислав никак не мог понять, в чем же он виноват, пока не увидел сидящую на полу девушку в разорванном сером платье и яркие пятна крови на покрывале, поверх которого он лежал.

Мадам Валентинович не собиралась порочить доброе имя своей семьи, поэтому сразу после венчания ее дочери с красавцем-графом священник потихоньку, в присутствии только управляющего поместьем и домоправительницы, обвенчал Станислава Сикорского с Натальей Дибич. Пока первая пара молодоженов пировала вместе с тремя сотнями гостей в большом доме, вторую пару в объезд поместья отправили в Митаву к родителям жениха.

Сказать, что Наталье Сикорской не обрадовались в доме ее мужа – значит не сказать ничего. Свекор со свекровью с ней не разговаривали, они не смягчились даже тогда, когда невестка родила сына Бронислава, да и молодой муж, поначалу еще пытавшийся наладить их взаимоотношения, через два года окончательно отдалился от жены, начал пить и пропадать из дома, оставляя Наталью на съедение свекрови. Это должно было кончиться плохо, и когда тело Станислава, утонувшего, купаясь пьяным на озере, привезли домой, Наталья не удивилась и не опечалилась. По крайней мере, она не голодала все эти годы и была прилично одета, а самое главное, она вырвалась из-под гнета матери, и уж теперь ни за что не собиралась к ней возвращаться. Свекор предложил Наталье немного денег, если она оставит им Бронислава и уедет. Молодая женщина, не задумываясь, согласилась, и на следующий день после похорон уехала в Новгородскую губернию в маленькое имение на берегу озера Удомля, где скромно жила ее тетка, мать так стремительно вознесшегося военного министра Аракчеева.

Елизавета Андреевна встретила племянницу довольно приветливо. Расспросив Наталью о матери, Аракчеева сочувственно поцокала языком, но наблюдательная Наталья заметила довольный блеск, мелькнувший в глазах старухи. Молодая женщина ее не осуждала, она сама понимала, что Прасковья ни у кого не могла вызвать теплого чувства, но скоро поняла, что у сестер Ветлицких скверный характер был семейной чертой: тетка оказалась не лучше ее матери. Такая же жестокая и эгоистичная, как младшая сестра, Аракчеева была к тому же чванлива и высокомерна. Безмерно гордясь положением, добытым для семьи старшим сыном, она считала себя важной барыней, а племянницу быстро определила на роль бесплатной служанки. Но Наталья, сцепив зубы, терпела, вынося дурное настроение, грубость и оскорбления тетки. Она только умоляла тетушку сделать божескую милость и попросить ее великого сына устроить Наталье место при дворе.

– Да как ты сможешь там жить, – отмахивалась Аракчеева, – ты языков не знаешь, политесу не обучена, тебя там засмеют, опозоришь моего сына.

– Я по-французски говорю, у Валентиновичей научилась, там же и манеры усвоила, – упорствовала Наталья, – я отслужу кузену Алексею Андреевичу и вам, все его и ваши поручения выполнять буду.

Хитрая старуха подумала и смекнула, что иметь глаза и уши в столичном доме будет совсем не лишнее, но признаваться, что она не имеет достаточного влияния на сына, чтобы выполнить просьбу племянницы, тоже не хотела. Поэтому Елизавета Андреевна долго увиливала от ответа, но, наконец, взвесив все выгоды, сказала племяннице:

– Ко двору ты можешь попасть только одним путем: если поедешь в Грузино и поклонишься этой дряни, Минкиной. Если та ласковым голоском за тебя словечко замолвит, мой сын ей не откажет. Я тебе лошадь дам, поезжай, к вечеру там будешь. Письмо Алексею я напишу, а как уж ты с этой гулящей пьяницей договоришься – решай сама, тут я тебе не помощник.

Обрадованная Наталья облобызала руку тетушки и бросилась собираться. Спрятав на груди драгоценное письмо, она села в тряский возок и к вечеру того же дня въезжала в Грузино.

Граф Аракчеев начал военную реформу с собственного имения, и теперь Грузино, пожалованное Алексею Андреевичу покойным императором Павлом, было образцово-показательным военным поселением. Совершенно одинаковые дома стояли по линейке вокруг широкого ровного плаца. Подстриженные шаром деревца, росшие вдоль домов, уже довольно высокие, были абсолютно одного размера. Эта военная деревня поражала порядком, чистотой и могильной тишиной. Собаки не лаяли, коровы не мычали, а людей видно не было.

«Что за чудо такое, – испуганно подумала Наталья, – не зря тетушка говорила, что ее сынок очень крут, видимо, все его так боятся, что попрятались».