«Возьму паспорт себе, – решила Настасья. – Документы на имение оформлены на этот паспорт, так что никто другой уже на него права не предъявит. А там видно будет, может быть, я когда-нибудь стану Сикорской».

Минкина уже равнодушно подумала, что, возможно, ее подруги нет в живых. Но имение теперь принадлежит Настасье, а какой ценой оно приобретено – не важно. Женщина лишний раз порадовалась, что она смогла так окрутить Аракчеева. Уж с ней такого, как с Сикорской, никогда не случится – Алексей Андреевич защитит. Он за свою Настасью всех в крови утопит до седьмого колена. Никто не решится поднять на нее руку. Женщина повернулась и вышла. Имущество вернулось к ней, остальное ее не интересовало.

Глава 22

В октябре в Ратманово пришла осень. Липы в аллее горели золотистой листвой, в саду убирали поздние яблоки, а розы на террасах отцветали, провожая ушедшее лето. Ольга всегда обожала осень и радовалась, что приехала домой в свое самое любимое время года. Ей было хорошо в саду, в лесу у водопада, в тишине любимого дома, где теперь жили только она и тетушка Апраксина. Печаль постепенно уходила, и девушка чувствовала, как вновь возрождается к жизни.

Княжна прекрасно помнила тот день, когда приняла решение уехать в Ратманово. Тогда, проезжая по Невскому проспекту, она увидела беременную Сикорскую. Женщина смотрела на нее с такой ненавистью, что Ольга испугалась. Бывшая камер-фрейлина даже не понимала, как ей повезло – ведь она ждала ребенка. Зачем было ненавидеть Ольгу, лишенную этого счастья. Раз Сикорская была беременна, значит, она имела и мужа, или, по крайней мере, любимого мужчину, иначе откуда мог взяться ребенок. А у Ольги не было ни мужа, ни ребенка, и уже даже не было надежд их когда-нибудь получить. Девушка подумала, что скорее заслуживает сочувствия, но уж никак не ненависти.

Коляска миновала Сикорскую, и Ольга испытала облегчение. Она закрыла глаза, стараясь выбросить из памяти злобное лицо беременной женщины, но оно, как назло, маячило перед глазами. И тогда княжна сделала то, что делала теперь часто. Она представила белый плат, который когда-то накинула на нее Лиза в давнем сне. Этот белый плат давал такое ощущение защищенности и покоя, что девушка помогала себе, мысленно накидывая его на голову. Вот и сейчас ей сразу стало легче. Ольга видела себя как будто со стороны: она в белоснежном плате, закрыв спину, плечи и руки, сидела в коляске, ей было тепло и уютно. Девушка увидела комок черной грязи, который ударился о ее голову, но боли не почувствовала, а грязь не оставила ни малейшего пятнышка на ее белом плате. Плат защищал Ольгу, укрывал от ударов судьбы, и сейчас девушка постепенно успокоилась и задумалась о том, что же делать дальше.

«Хорошо бы выйти в отставку и уехать домой, – подумала она, но тут же повторила самой себе то, что год назад говорил ей брат: – Фрейлина может покинуть двор, только выйдя замуж или вследствие тяжелой болезни».

Мужа у нее не было, и свадьба не ожидалась. Оставалась болезнь. Стыдно было обманывать императрицу и великую княгиню, но Ольга понимала, что слишком устала. Она боролась со своей тоской, и при этом всегда должна была быть веселой и выглядеть счастливой. Иначе себя вести она не могла, не позволяла гордость. Силы были на исходе. Нужно было хотя бы попросить отпуск. Девушка решила поговорить с великой княгиней, а потом уже с императрицей. Приехав в Павловск, Ольга присоединилась к веселой компании, играющей в шарады. Высокий, широкоплечий, великий князь Николай стоял, раскинув руки посреди площадки для крикета, а Александра Федоровна, глядя на мужа обожающими глазами, пыталась угадать, что же это значит. Наконец, она сдалась, и выяснилось, что великий князь всего лишь хотел изобразить русскую букву «Т». Это так развеселило всю молодежную компанию, что все хохотали до упаду. К Ольге, ожидавшей у площадки, все еще улыбаясь, подошла великая княгиня, она взяла под руку свою любимую фрейлину и направилась во дворец.

– Холи, у меня – самая счастливая новость. Вы еще не знаете, но сегодня был доктор, он сказал, что я жду ребенка.

– Поздравляю, ваше императорское высочество! – обрадовалась княжна. – Я желаю вам здоровья, и чтобы малыш тоже родился здоровым.

– Я надеюсь, что это будет мальчик! – восторженно сказала Александра Федоровна. – Ник говорит, что он будет рад и дочери, но я знаю, что все ждут от меня рождения сына.

– Я надеюсь, что все получится так, как хотите вы, – улыбнулась Ольга.

– Я просто рада тому, что беременна, – призналась великая княгиня, – остальное пока не важно.

– Ваше императорское величество, позвольте мне обратиться с просьбой, – сказала Ольга. – Можно мне уехать на несколько месяцев домой, в имение на юге России.

– Вы устали, – сочувственно сказала Александра Федоровна, – проехали половину Европы туда и обратно и, перейдя на службу ко мне, не отдохнули еще от службы у государыни. Я отпущу вас, только возвращайтесь в марте. Императрица-мать уже предупредила, что рожать ребенка я буду в Москве. Я хочу, чтобы вы были со мной.

– Спасибо, ваше императорское высочество, – поблагодарила княжна, – я обязательно вернусь.

Получив разрешение уехать на следующий день, Ольга отправилась собирать свои вещи. Утром, дождавшись выхода великокняжеской четы, она простилась с Александрой Федоровной, ставшей ей за последние полгода подругой, и отправилась в столицу. Вечером того же дня она встретилась с императрицей, попросив об отпуске.

– Почему-то мне кажется, Холи, что я вас больше не увижу, – грустно сказала государыня. – Я надеюсь, что ваша судьба сложится хорошо, вы еще найдете свое счастье. Я отпускаю вас. Возвращайтесь ко двору, когда будете к этому готовы. И обещайте мне не принимать никаких скоропалительных решений. Вы же не сказали своим, что написали то злосчастное письмо жениху?

– Нет, ваше императорское величество, – призналась Ольга. – Мои родные уехали в Англию до моего возвращения из Берлина, а теперь я хочу уехать, не дожидаясь их возращения в Санкт-Петербург. Пока никто ничего не знает.

– Вот и хорошо, поезжайте, и выбирайте свой путь сердцем, а не гордостью. В вашем возрасте она – плохой советчик.

Елизавета Алексеевна отпустила княжну, но пока та собиралась в дорогу, прислала в дом Черкасских прощальный подарок – левретку, дочь своей любимицы Розы. В записке, которую принесли вместе с собачкой, Елизавета Алексеевна написала:

«Каждому человеку нужен друг, я рада, что могу подарить вам его. Ее зовут Шерри».

Прелестное белоснежное создание, изящное, тонкое и очень доброе, сразу покорило сердце девушки. Императрица оказалась права – собака сразу признала в Ольге свою хозяйку и ходила за ней по пятам, преданно ловя взгляд княжны большими карими глазами. В карете, которая увозила Ольгу и тетушку Апраксину все дальше на юг, Шерри спала на подушке у ног княжны, а на остановках стояла около края ее юбки, не отходя ни на шаг. Когда же, наконец, путники прибыли в Ратманово, собачке хватило одного дня, чтобы освоиться здесь, и теперь она, охраняя дом своей хозяйки, спокойно расставалась с девушкой, отпуская ту на прогулки верхом. Сегодня, как делала это теперь каждый день, Ольга сказала собаке:

– Побудь с тетушкой. Я поскачу на Вороне, ты нас не догонишь.

Собака послушно села около ног графини Апраксиной, отдыхающей на террасе, выходящей в сад. А Ольга подхватила белую креповую юбку своей новой амазонки и отправилась к конюшне. Луиза де Гримон, доставив в Санкт-Петербург заказ императрицы-матери, привезла и несколько новых платьев для Ольги, в том числе и эту великолепную белую амазонку с голубым шелковым жакетом. Наряд дополняла мягкая черная шляпка с темно-зеленой вуалью. Княжна знала, что наряд ей очень идет, а белая юбка амазонки особенно эффектно смотрелась на фоне блестящей черной масти Ворона, которого крестный подарил ей в день приезда, посетовав, что не послал подарка на прошедший день рождения. Девушка была рада такому подарку. За две недели, прошедшие с момента их приезда, княжна уже привыкла к Ворону и чувствовала себя в седле совершенно свободно.

«Поеду к крестному, – решила она, усаживаясь в седло. – Сейчас он должен быть дома».

Крестный по просьбе ее сестры Долли наблюдал за конным заводом, который построили в имении Афанасьево, теперь принадлежащем герцогине Гленорг. Но около полудня он всегда возвращался к себе в Троицкое. Поэтому Ольга и не сомневалась, что застанет крестного дома. Он так же, как и ее родные, был уверен, что Холи – все еще невеста его племянника, и свадьба отложена из-за траура по старому князю Курскому. Александр Николаевич очень жалел девушку и уговаривал ее потерпеть:

– Время пролетит быстро, милая, ты и не заметишь, как выйдет положенный срок.

Ольге было стыдно обманывать старика, которого она очень любила, но и сказать ему правду девушка тоже не могла. Поэтому молча кивала головой на его уговоры, стараясь перевести разговор на другую тему. Княжна надеялась, что Сергей напишет дяде, и тогда она узнает, что князь говорит своим близким относительно их отношений. Но тот не писал, а клубок лжи и недомолвок все разрастался, делая положение Ольги с каждым днем все мучительнее. Сегодня она скакала в Троицкое все с той же целью – узнать, нет ли письма.

Белый дом крестного был виден издалека. Ольга пришпорила Ворона и понеслась, пригнувшись к его шее. Через несколько минут она доскакала до белых колонн крыльца, и только собралась спешиться, как восторженный голосок привлек ее внимание:

– Какое красивое платье! Вы, наверное, принцесса из сказки?!

Уцепившись руками за балюстраду на крыльце, стояла очаровательная черноволосая девочка лет шести-семи, одетая в шелковое розовое платье, из-под которого выглядывали кружевные панталончики. Она взирала на Ольгу с благоговейным восторгом.

– Нет, я не принцесса, я – княжна Ольга, – засмеялась девушка. – А ты кто?

– Я тоже княжна, только меня зовут Варя, – смело ответила девочка. – Но я не такая красивая, как вы, хотя у меня платье тоже новое.