Джоан Вулф - Мой принц

— Вы выглядите именно так, как я вас себе представляла. Правда, я ужасно боялась, что вы окажетесь толстым коротышкой и даже, возможно, косоглазым.

Герцогиня нахмурилась и проговорила:

— Чарити, о чем ты?..

Но принц искренне рассмеялся — впервые после того, как вошел в Бофорт-Хаус.

— Я рад, что не разочаровал вас, леди Чарити.

— И я тоже рада, — с серьезнейшим видом ответили девушка. Потом вдруг спросила: — Скажите, а вы смогли вернуть липиззанеров из Венгрии?

— Это первое, что мы сделали после поражения Наполеона, — заверил ее принц.

— О чем вы говорите? — спросила Лидия. — Что это за липиззанеры?

Принц повернулся к своей невесте:

— Юра знаменита своими лошадьми-липиззанерами, леди Лидия. Мы разводим их столетиями. Именно из нашего табуна австрийский двор покупает лошадей для испанской школы верховой езды в Вене. Естественно, мы не хотели, чтобы Наполеон наложил руки на наших лошадей, поэтому перед вторжением французов мы переправили жеребцов и кобыл в Венгрию. Но мы уже вернули их, — добавил принц, снова поворачиваясь к Чарити.

— Я очень рада. — Она улыбнулась, и принц вдруг подумал, что младшая сестра ничем не уступает старшей.

— Мы непременно покажем вам наших лошадей, когда вы приедете в Юру, леди Чарити, — сказал Франц. Затем он обратился к Лидии: — Но чтобы увидеть, на что способны липиззанеры, вам придется съездить в Вену. Мы начали разводить их в XVI веке, и теперь наши липиззанеры считаются лучшими в Европе.

Принц по-прежнему стоял, и ему ужасно не хотелось снова садиться. Он с нетерпением ждал окончания этой встречи.

— Как жаль, что в Англии нет такой же школы верховой езды, — сказала Чарити.

Леди Бофорт пожала плечами и проговорила:

— Уверена, что эти лошади великолепны, но мне английские чистокровные кажутся самыми красивыми в мире.

— Чистокровные английские лошади — замечательные животные, — сказал Франц с очаровательной улыбкой.

Принц покосился на дверь и тотчас же услышал голос лорда Бофорта. Обращаясь к жене, герцог сказал:

— Миледи, думаю, самое время проводить гостей в их комнаты. Ведь они, должно быть, очень устали после долгого путешествия.

Август мысленно улыбнулся; он совершенно не устал от путешествия, но был крайне утомлен бесконечными разговорами.

— Да, конечно, — ответила леди Бофорт. Она с улыбкой повернулась к принцу: — Я сама провожу вас, ваше королевское высочество.

— Благодарю вас, миледи. — Принц тоже улыбнулся и последовал за герцогиней.

Гостиная лондонского дома, арендованного графом Георгом Гинденбергом, была обставлена массивной дубовой мебелью — казалось, эта мебель стояла на тех же самых местах уже несколько сотен лет. Зеленые бархатные шторы выглядели столь же древними, а отдельные участки ковра были вытерты. Однако эти признаки ветхости ничуть не умаляли достоинства главного министра Юры. Ему было под шестьдесят, и в его светлых волосах пробивалась седина. Поглядывая на Августа, сидевшего напротив, граф то и дело хмурился; было очевидно, что он не одобрял действий молодого принца — тот рассказывал о договоре, который намеревался подписать.

Третьим из сидевших в гостиной был Ян Рупник, маршал Юры. В отличие от Гинденберга — тот был в черном фраке — Рупник надел форму маршала Юры: облегающие белые бриджи, высокие черные сапоги и темно-зеленый фрак с золотыми галунами, золотым кантом и золотыми пуговицами; широкую грудь маршала пересекала красная шелковая лента. Не исключено, что Рупник далеко не всегда носил маршальскую форму и надел ее сейчас лишь из уважения к новому правителю Юры.

Наконец принц умолк и вопросительно посмотрел на своих подданных. Главный министр снова нахмурился и проворчал:

— Прежде чем начинать обсуждение этого договора. вы могли бы проконсультироваться с нами.

Рупник кивнул, однако промолчал.

— Я чувствовал, что должен действовать без промедлений, — ответил Август. — Невозможно было вести переписку по этому вопросу — она заняла бы слишком много времени.

Маршал откашлялся и проговорил:

— При всем уважении к вашему высочеству осмелюсь заметить, что вы не обладаете дипломатическим опытом. Последние двадцать лет граф Гинденберг занимался внешней политикой Юры. Он мог бы дать вам ценный совет по этому делу.

Принц улыбнулся:

— Но я ведь еще не подписал договор. Граф, вы можете дать мне совет?

— Не подписывайте договор, — тотчас же заявил Гинденберг. — Вы настроите против себя Австрию, если решитесь на этот шаг. Император и Меттерних воспримут открытие Сеисты для Англии как прямую угрозу.

Принц с удивлением посмотрел на главного министра:

— Разве Австрия боится английского вторжения? Это было бы смешно.

— Конечно же, Австрия не боится английского вторжения, — ответил Гиндерберг. — Но Меттерниха и так раздражает возникновение независимой Юры на границе с Австрийской империей. И еше меньше ему понравится Юра в качестве союзника Англии.

Принц усмехнулся:

— Знаете, а я придерживаюсь следующего мнения: что плохо для Меттерниха, то очень хорошо для нас.

Маршал снова откашлялся:

— Видите ли, ваше королевское высочество, политика — не игра в шахматы. Отдалиться от Австрии — очень серьезное дело.

Принц тяжко вздохнул; было очевидно, что собеседники не в состоянии его понять. Впрочем, он ничего другого и не ожидал, но все же испытывал разочарование. Ему было бы намного легче, если бы министры отца поддержали его.

Повернувшись к маршалу, Август проговорил:

— У меня нет желания отдаляться от Австрии, однако я не хочу быть подданным австрийского императора. К сожалению, Юра не сможет сохранить независимость без чьей-либо помощи, именно поэтому я и веду переговоры с Великобританией.

Рупник прикоснулся к золотому шитью на мундире — этим жестом он словно напоминал принцу о своем огромном военном опыте.

— Мы были союзниками Австрии в войне с Наполеоном, ваше высочество. Под Аустерлицем, когда вы были еще ребенком, мы сражались бок о бок с австрийцами. Сейчас уже невозможно и даже бессмысленно рассматривать Австрию как врага Юры.

— Я не рассматриваю Австрию как врага, — возразил принц. — Если, конечно, Австрия не представляет угрозы независимости Юры. — Повернувшись к графу, он продолжал: — Мне кажется, я уже объяснил вам, чего хочу добиться. Я хочу, чтобы Юра сохранила независимость. Прежде чем предложить вам пост главного министра, который вы занимали при моем отце, я должен спросить: считаете ли вы, что это именно та политика, которую вы сможете проводить?

У графа вырвался вздох облегчения — наконец-то все точки над i были расставлены. Значит, молодой принц не собирался смещать его с поста главного министра. Гинденберг наклонил голову и проговорил:

— Ваше королевское высочество, вы — правитель Юры. Вам предстоит вести, а мне — следовать за вами.

Принц кивнул и расплылся в улыбке. Граф же подумал: «Он будет очень популярен в Юре. Высокий, молодой, красивый… Все будут обожать его».

— Я рад, что вы готовы поддержать меня, граф Гинденберг. Я знаю, вы были добрым другом моего отца. И я уверен, что и мне вы станете хорошим другом.

Гинденберг снова наклонил голову. Тут раздался голос Рупника:

— А как вы поступите со мной, ваше королевское высочество?

— Вы хотите служить мне? — спросил принц.

Рупник энергично закивал:

— Да, разумеется.

Август снова улыбнулся:

— Тогда я буду счастлив оставить вас. Я буду спокоен, зная, что на моей стороне такие опытные и стойкие союзники.

— Конечно, хорошо, что он сохранил за нами наши посты, но сможем ли мы оказывать на него влияние? — проговорил Гинденберг после ухода принца.

По-прежнему сидя в гостиной, главный министр с маршалом потягивали бренди. Рупник, пригубив из своего бокала, проворчал:

— Этот союз с Англией губителен для нас. Август ничего не понимает. К тому же он не знаком с нынешней ситуацией. Он сражался в Вене за то, чтобы добиться независимости Юры, а ему следовало бы рассматривать переговоры как прекрасную возможность войти в состав Австрийской империи. Но при этом он мог бы сохранить часть нашего суверенитета. Именно так ему следовало действовать.

— Мы должны немедленно написать Марко в Вену и сообщить, что задумал Август, — сказал Гинденберг. — Вероятно, он сможет уговорить своего родственника и сделает то, что не удалось нам.

Рупник встал и подошел к столику, на котором стояла бутылка с бренди. Наполнив свой бокал, он вернулся на место.

— Меня удивляет, граф, что Франц не попытался изменить намерения Августа относительно договора с Англией. Я всегда думал, что он разделяет мнение отца о том, что будущее Юры связано с Австрией.

Гинденберг пожал плечами:

— Франц превыше всего ставит свои личные интересы. Он всегда этим отличался.

— Да, верно, — кивнул Рупник. — Вероятно, он думает, что сейчас самое лучшее для него — оставаться другом Августа.

— Возможно, в данный момент для нас для всех лучше оставаться друзьями Августа, — с усмешкой заметил Гинденберг. — Помните: для Юры принц — герой. Он воевал с французами в горах, а затем при Ватерлоо. Он привел остатки нашей армии к великой победе.

Рупник нахмурился и осушил свой бокал.

— Это я должен был вести нашу армию под Ватерлоо, — проворчал маршал.

— Да, вы очень не вовремя свалились в лихорадке, — заметил Гинденберг.

— Проклятому юнцу просто повезло.

— До сих пор он был неуязвим, — продолжал главный министр. — Но помните, даже Наполеон не избежал своего Ватерлоо.

Лучи июльского утра заливали конюшенный двор герцога Бофорта. Принц, пришедший сюда в поисках Чарити, почти сразу же увидел ее — девушка выходила из конюшни в сопровождении кривоногого коротышки, одетого как грум.