— Ты по-прежнему не назвал причины, по которой пришел ко мне, Филипп, — спокойно заметил он, с трудом сдерживая кипящую ярость и леденящий душу страх и изо всех сил стараясь не смотреть на жену. — Я больше не представляю для тебя угрозы, а рисковать и возвращаться в Англию после падения императора кажется немного глупым даже для тебя.

Француз как ни в чем не бывало махнул рукой.

— Ватерлоо закончилось, мой друг, но нашей битве не будет конца, пока кто-то один из нас или мы оба не умрем. Ты знаешь это.

Брент безразлично пожал плечами.

— Как ты узнал, что я не погиб во рву?

— Отвратительное место для последнего вздоха, Ворон, — спокойно ответил Филипп, глядя Бренту в глаза и опуская руку, чтобы погладить волосы Кэролайн, заставив ту съежиться от своего прикосновения. — Но думаю, что радость, которую я испытал, получив наконец возможность героически уничтожить грозу императора в открытом бою, превзошел восторг, охвативший меня при новости, что ты не умер. Ты несколько дней провел в аду, не так ли? — Он усмехнулся, и его глаза блеснули, точно озера из холодной серебристой стали. — Жить в болоте смерти еще хуже, чем умереть в нем. Я заставил тебя страдать во Франции, и теперь ты умрешь в Англии. Лучше не придумаешь.

Брент подался вперед, уперев локти в колени, и бросил мимолетный взгляд на жену, которая по-прежнему сидела, съежившись, у резервуара и смотрела теперь в пол перед собой. Он не хотел провоцировать Филиппа, ибо знал, что Кэролайн — его мишень и при малейшей попытке вывести его из равновесия он мог ударить ее чем-то более опасным и разрушительным, чем кулак. Тем не менее, предпринять такую попытку было необходимо, потому что поймать француза врасплох стало их единственным шансом. К сожалению, Брент не мог придумать, как это сделать, не ставя под угрозу жену. Придется просто вспомнить все, на что он способен, быть быстрее и умнее убийцы, до которого всего несколько футов.

— Война закончилась, Филипп, — с презрением усмехнулся он. — Англичане победили, французы пали. Тебе не за что бороться теперь, когда Бонапарта навсегда отправили в ссылку, войска расформировали, а деньги растратили. Зачем ты приехал сюда продолжать тактические игры, если можно было остаться на континенте и начать новую жизнь? — Он издевательски ухмыльнулся. — Возможно, стоило махнуть на меня рукой и потратить время на что-то более конструктивное, например… поучиться доставлять женщине достаточно удовольствия, чтобы она всю ночь не уходила из твоей постели. — Он мягко усмехнулся. — А что, это интересная мысль!

Канаты сильных мышц вспухли на шее убийцы под накрахмаленным воротником, бачки встали дыбом на стиснутых скулах, и Брент приободрился.

— Ты глуп, Ворон, — зло прошипел Филипп. — Но мне следовало разгадать твою глупость в том, кем ты являешься, — английским ублюдком, который, несмотря на всю свою образованность и дедуктивное мышление, не может взять в толк, почему я здесь.

Впервые с тех пор, как Брент вошел в теплицу, им овладела неуверенность. Филипп презирал его и желал ему смерти, но правдой было и то, что, явившись в Англию, в Мирамонт, он пошел на огромный риск — никогда не вернуться на родину. Мастерством они не уступали друг другу, но на этот раз преимущество было на стороне Брента, потому что он стоял на своей земле. Филипп знал это.

Словно увидев замешательство врага в его нерешительном молчании, француз рассмеялся.

— Все дело в ней.

Еще несколько секунд Брент пребывал в неуверенности, но потом туман рассеялся.

— Кристин.

— Кристин, — с надменной улыбкой повторил Филипп. — Женщина, которая раздвигала для тебя ноги, но сердце которой принадлежало Франции.

Филипп крутил между пальцами прядь волос Кэролайн. Бренту пришлось собрать в кулак всю силу воли, какая у него была, чтобы не броситься на француза за то, что он прикасается к его жене, пугает ее, использует ее, чтобы разозлить его. Он поставил руки на стол, по обе стороны от бедер, и сжал их, пытаясь сохранить самообладание.

Внезапно Филипп намотал волосы Кэролайн на кулак и рывком поднял ее на колени.

— Брент!

Этот крик ужаса и боли поглотил его, и он вскочил на ноги; его глаза горели яростью, лицо исказилось от смертельной ненависти.

— Оставь ее в покое, — шепотом предостерег он.

Взгляд Филиппа сделался тяжелым, пронзая врага, толкая его к нападению. Француз крепко держал Кэролайн и ждал.

Но Брент отказывался на нее смотреть, подсознательно понимая, что иначе потеряет те крохи самоконтроля, которые у него еще оставались, и она умрет, прежде чем он успеет что-то сделать. Кэролайн тихо плакала, сложив руки на коленях и закрыв глаза, — это он видел, даже не опуская глаз. Граф не сходил с места и стоял перед ними, с вызовом расправив плечи, широко расставив ноги и уперев руки в бедра.

Филипп медленно покачал головой и снова поменял язык, очевидно, в попытке расстроить и запугать Кэролайн английскими словами, ставшими резкими и грубыми.

— Думал, ты такой умный, что, трахая ее, узнаешь от нее обо мне и моих способностях? Но тебе ни разу не пришло в голову, что она знает, что ты английская свинья и что она использует тебя и ненавидит.

Брент схватился руками за бедра, когда его сознание наконец впитало сказанное.

— Она специально рассказала тебе обо мне, Ворон, чтобы завоевать твою привязанность, твое доверие…

— Она не добилась ни того, ни другого, — почти неслышно ответил он.

На щеке убийцы дернулся нерв, и он еще туже намотал волосы Кэролайн на руку.

— Я пришел на эту грязную землю, к тебе домой, мой старый друг, осознавая риск, просто чтобы посмотреть тебе в глаза, когда скажу, что французам тебя предала Кристин.

Брент медленно прошептал:

— Я знаю.

Глаза француза расширились совсем чуть-чуть, но Бренту хватило этого, чтобы понять: он поразил врага своим признанием. На самом деле он ничего не знал, но это не имело значения. Его удивляло, как Филипп узнал, что он англичанин, если за шесть лет этого никто не заподозрил, и почему Кристин не только отказалась от Розалин, но и презирала малышку. Куртизанка подбросила их дочь ему на порог не в Англии, когда девочке было семь месяцев, как он сказал Кэролайн, чтобы не раскрывать секретов своей французской жизни, а через несколько дней после родов и по единственному известному ей адресу — в его дом на улице Политики в центре Парижа.

За все годы, что он спал с этой женщиной, она получала удовольствие от совокуплений, но никогда не хотела близости сама, никогда не хотела по-настоящему поговорить, только задавала ему вопросы, если это касалось Наполеона, его двора, его управления — предметов, которые не должны были интересовать представительницу ее профессии. Сам того не подозревая, он позволил Кристин шпионить за собой. Ее наверняка умышленно подсунули ему в любовницы, потому что Филипп с первого взгляда заподозрил его. Да, он никогда не раскрывал ей важной информации и того факта, что он англичанин, но со временем Кристин разгадала правду. Она была идеальным осведомителем, а у него ни разу не возникло даже тени сомнения, что она не та, за кого себя выдает.

Сохраняя спокойствие, Брент тихо, жалостливо рассмеялся.

— Филипп, мой старый друг, я знал все о Кристин с самого начала, — многозначительно ответил он, допуская в тон лишь малую толику сарказма. Затем он опустил взгляд на стол и смахнул пальцами случайные пылинки. — Я понимал, кто ты и в какую игру она играла, когда пускала меня к себе в постель, и это я смеялся в душе всякий раз, когда она раздвигала для меня ноги. Я использовал ее, а ты мог спасти себе жизнь, если бы сообщил мне эти устаревшие данные, когда напал на меня при Ватерлоо.

Брент снова посмотрел в лицо убийцы, в пронизывающие серые круги злобы, в которых теперь вместо льда горел огонь, вместо уверенности бушевала ярость.

Осторожно, негромко он добавил:

— В конечном итоге она предала тебя, потому ты здесь, Филипп. Кристин была твоей слабостью. Она оставила тебя в дураках, и привязанность к шлюхе тебя убила.

Француз оцепенел, его глаза как будто остекленели. Сдавленным голосом он ответил:

— Но я не умру, пока не убью твою, mon ami.

Все стало неподвижным, воздух загустел от напряжения и запах не цветами, а потом и страхом. Кэролайн крепко зажмурилась и не открывала глаз, она знала, что жить ей осталось считанные секунды. Муж не мог ее спасти, он был безоружен и находился слишком далеко, чтобы просто напасть на Филиппа, а тот железной хваткой держал ее за волосы. Француз сломает ее беззащитную шею, прежде чем она успеет понять, что происходит.

Кэролайн подняла веки, чтобы в последний раз посмотреть на мужа. В ту же секунду она почувствовала какое-то движение и свист, услышала, как сумасшедший рядом с ней тяжело застонал. Он медленно отпустил ее волосы, отшатнулся от нее, рухнул на заднюю стеклянную стенку и сполз на пол.

Кэролайн хватала губами воздух и неистово дрожала. Ее сердце бешено заколотилось, когда она заставила себя оглянуться на француза.

Тот смотрел на Брента широко раскрытыми от ужаса глазами с выражением полного недоумения на лице, а в груди у него торчала тонкая, из слоновой кости рукоять ножа. На глазах у Кэролайн он протянул руку, отчаянно пытаясь вытащить нож, но силы быстро покидали его вместе с кровью, которая густой, красной, как рубин, струйкой текла из раны на белоснежную рубашку.

Внезапно рядом с ней оказался Брент. Он схватил ее под мышки, поднял на ноги и прижал к груди.

— Не смотри, Кэролайн, — потребовал он нежным, ласковым шепотом, обхватывая ее голову ладонями.

Она зарылась лицом в его рубашку, с трудом держась на трясущихся ногах. Она старалась спокойно дышать и сдерживать слезы, которые сами по себе текли из ее крепко зажмуренных глаз. Она чувствовала напряжение в руках Брента, слышала, как сильно колотится возле ее уха его сердце, и сознание того, что он был испуган не меньше ее, совершенно потрясло Кэролайн, и она безудержно разрыдалась.