Время от времени меня увлекает идея о том, что где-то есть замечательный отец для моего мальчика, он смог бы его научить играть в футбол и вырезать по дереву. Но пока Чарли ничего не напрягает. Он ненавидит футбол, но обожает «Лего». Я показала ему фотографии Адама, но он лишь взглянул и спросил, можем ли мы посмотреть «Звездные войны» по видео. Я по-настоящему завидую женщинам, у которых есть любящие мужья, умеющие готовить и сидеть с малышами часами напролет, не выражая при этом никаких отрицательных эмоций. Но я также знаю, что на каждую такую женщину приходятся шесть других, мужья которых приходят домой и сразу ложатся спать, а по выходным кричат: «Боже мой, неужели ты не можешь заставить их перестать делать это?!» Я постараюсь вспомнить об этом, когда буду чувствовать себя расстроенной и усталой. То есть сегодня вечером.

Магазины «Сейфвей» просто ужасны, толпы людей ходят кругами, все время повторяя: «А в „Асде“ это стоит всего лишь сорок три пенса!» Вот и шли бы лучше туда, и мне было бы спокойнее. Как всегда, я забыла свой список и хожу, как на экскурсии, пытаясь вспомнить, что есть в холодильнике и какие запасы резко закончились в ванной. По возвращении домой обнаруживаю, что теперь у меня семь пачек маргарина, но нет кофе. Придется заезжать в сельский магазинчик по дороге в школу, чтобы не идти с Чарли в магазин по дороге домой. Я не переживу еще одной дискуссии по поводу того, почему нельзя подержать палец над цифрой 8, чтобы она в числе 18 волшебным образом исчезла, осталась только единица, и видео можно было бы взять напрокат.

Приезжаю в школу и вижу, что все остальные родители меня опередили и что линия припаркованных машин тянется аж до другого конца деревни. Там я и припарковываю свою машину и вприпрыжку бегу обратно к школе. Я все еще не могу оторваться от забора, пытаясь восстановить дыхание, а двери школы уже распахнулись, и дети выбегают, волоча за собой портфели. Однако из класса Чарли никого не видно, и тут я вспоминаю, что у них плавание, а это означает, что автобуса может не быть около часа — наполовину это зависит от настроения водителя. Нет смысла тащиться обратно к машине; по горькому опыту я уже знаю, что, как только я сяду, тут же появится автобус и я не успею вовремя добраться до школы, а Чарли ужасно расстроится, не увидев меня на месте. Поэтому я остаюсь у школы вместе с другими мамами и несколькими папами.

Один из отцов — старейшина, завсегдатай. Он очень благожелательный, состоит в родительском комитете и сейчас развернул бурную кампанию среди мам за прекращение программы по строительству пристроек. Другой папаша — молодой и не завсегдатай. Кроме того, он одет в костюм, поэтому стоит в гордом одиночестве в самом дальнем углу школьной площадки. Одна женщина, любительница элегантной одежды, провела там половину четверти, пока не стала носить джинсы со свитером, как все мы, и тогда ей сразу предложили вступить в команду по проверке правил парковки. Сейчас она стоит у ворот в ожидании, пока кто-нибудь припаркуется на желтом зигзаге, нарисованном на дороге, чтобы сразу броситься к нему и заправить уведомление о штрафе за дворники переднего стекла.

Само место, где ты стоишь на площадке, имеет огромное значение. Если ты окажешься слишком близко к миссис Хэррисон-Блэк и К°, тебя тут же занесут в список для приготовления кофейного бисквита. А стоять посередине школьного двора, раздавая куски своего неудавшегося плоского пирога людям, которые умеют его печь гораздо лучше, — не дай бог никому. Я пробираюсь к своему обычному месту, прячась за кустами, вместе с Кейт и Сэлли. Сэлли, мама Вильяма, который «опасен», и Рози, которая «неопасна», замечает, что миссис Хэррисон-Блэк притаилась у ворот со своим блокнотом, так что мы настороже.

Миссис Хэррисон-Блэк — крупная женщина, председатель родительского комитета, очень грозная и суровая. Обычно она заправляет блузку в плиссированную юбку на резинке, поэтому кажется, что она сидит на верхушке маленькой палатки. Ее постоянный спутник — миссис Дженкинз, казначей, — тоже стала так одеваться. У них подобраны подходящие жилеты с подкладными плечиками, они обе ездят на «вольво» с наклейками «Я притормаживаю перед лошадьми, но увеличиваю скорость перед пешеходами», что они постоянно и делают. Женщина решительного вида, которая занимается с третьеклассниками кулинарией (ужас просто: серая пицца, обожженные пальцы и многочасовое соскребание теста с пола), направляется в нашу сторону, так что мы старательно отводим взгляды, пытаясь придумать убедительные причины отказа, но в этот момент самым волшебным образом появляется автобус.

За рулем какой-то новый водитель; ему, похоже, около двадцати лет, и сегодня он явно практикует технику вождения маршрута «Формулы-1». Автобус делает поворот на двух колесах и со страшным скрежетом останавливается, так что все дети оказываются в передней части салона, и все это очень опасно, но дети в страшном восторге. Мисс Пайк удается удержаться на ногах, но заметно, что она в шоке. Обычно она не любит занятия плаванием, но миссис Оливер, которая всегда ездит с ними, на больничном. Я подозреваю, что этот водитель совсем доконал ее после и так напряженного дня. Сопровождающие родители выходят из автобуса и выглядят, как массовка фильма «Титаник»: промокшие, дрожащие, бледные, с царапинами и синяками.

Дети, напротив, очень бодрые и оживленные; могу поклясться, что они в автобусе ели конфеты, потому что они не просто выходят, а выпрыгивают, начинают бегать по площадке, кричат и размахивают сумками над головами. Мы, родители, разбиваемся на группы в зависимости от типа родительского поведения. Тем, которые используют тактику «Уейни, иди сюда, или я тебя накажу», удается быстро усадить детей в машину. Тактика «Привет, дорогой! Хорошо прошло плавание? Я расскажу тебе что-то интересное в машине» — тоже срабатывает неплохо, если сопровождается взглядом глаза в глаза и крепким держанием за руку; Кейт, Сэлли и я уходим, на ходу пытаясь сочинить что-нибудь интересное. Более нерешительные, практикующие «Перестань, Джордж!» в сочетании с попытками разговаривать с другими родителями — и таких достаточно много — пробудут там еще долго.

— Ну как прошло плавание?

— Хорошо, только мисс Пайк сказала, что я теперь никогда не пойду плавать на глубину, а это совершенно несправедливо, потому что теперь я очень хорошо плаваю, и тот мужчина не должен был заставлять меня вылезти.

— Какой мужчина, дорогой?

— Тот, который сидит на лестнице. Он опустил в воду длинный шест и приказал мне держаться за него, а я не хотел. Я думаю, он сказал некрасивое слово, я взялся за шест, и он отвел меня в сторону и сказал, что я должен оставаться в мелком конце, пока не вырасту побольше.

— Чарли, ты же знаешь, что нельзя плавать в глубоком месте. А что делала мисс Пайк?

— А, она была с Лорой, которая наглоталась воды и кашляла, а папа Джека Найта пошел с нашей группой плавать, и мы с Джеймсом стали плавать сами, и все было замечательно, а потом этот мужчина опустил в воду шест. Папа Джека сказал: «Слава богу!», достал нас и велел идти на мелкое место. Джеймс сказал, что он идиот, но он сказал это тихо, и я не думаю, что тот услышал.

— Ну, со стороны Джеймса это было грубо. Папа Джека все делал правильно, ведь он беспокоился о вашей безопасности.

— Гм-м-м.

— Он все делал правильно.

О боже! Я только что вспомнила, что на следующей неделе должна ехать с ними в бассейн. Результат тактической ошибки на школьной площадке: я стояла слишком близко к миссис Хэррисон-Блэк и была без прикрытия, потому что Кейт опаздывала — видимо, пополняла запас сосисок.

— В следующий раз я еду с вами, так что присмотрю за тобой.

Я слышу бурчание вперемежку с ругательствами, но решаю промолчать, потому что мы почти приехали. Если начать ссору сейчас, можно снова попасть в ловушку, как на прошлой неделе, когда Чарли отказался выходить из машины и потребовал, чтобы его отвезли в местное отделение NSPCC[4], потому что «нужно положить конец жестокому обращению с детьми, понимаешь, мама?». И все из-за того, что я предложила сделать уроки до телевизора. Все, что мне оставалось, — это крикнуть через стекло: «А как насчет жестокого обращения с родителями?» Как раз в это время подошла женщина, собирающая взносы в Красный Крест; она очень странно посмотрела на меня.

— Я умираю от голода. Что будем есть?

— Выбирай: тунец или пасту.

— Сосиски.

Замечательно. Смешиваю тунец с картофельным пюре и делаю из этой массы сосиски. Обсыпанные тертым сыром и подрумяненные в гриле пару минут, они выглядят прекрасно. На вкус они оказываются ужасными, но Чарли не жалуется. После этого мы приступаем к домашнему заданию на дроби. Ничего не получается, пока мне не приходит в голову блестящая идея нарисовать пирог и разделить его на части. Это помогает, пока мы доходим до шестнадцатых, потом все опять запутывается, и я ломаю карандаш пополам. Мне с трудом удается сдержать раздражение, но тут Чарли решает сам взяться за дело, потому что, «честно сказать, мама, мне кажется, ты сама не понимаешь, что делаешь». Так оно и было, с первой минуты его рождения. Я в ужасном настроении ложусь на диван, а он быстро доделывает задание без моей «помощи».

Мы усаживаемся за обязательное двадцатиминутное чтение по школьной программе. Что может быть лучше, чем слушать, как твой ребенок читает тебе, даже если это отрывок из самой скучной книги в мире.

Вечернее купание проходит хорошо, без обычного наводнения. Теперь-то, задним числом, я понимаю, что покупка субмарины и боевого корабля была не самой лучшей идеей: сражения всегда поднимают огромные волны, грозящие смыть коврик из ванной комнаты в коридор. Пока мы надеваем пижаму, чистим зубы и просто тянем время перед тем, как лечь наконец-то спать, Чарли начинает свою привычную спонтанную речь, обычно растягивающуюся как минимум на полчаса.

— Все-таки очень хорошо, что бурки теперь будут получать пенсию, правда, мама? Передавали в новостях. Здорово, правда?