Татьяна Майстери - Мои глаза закрыты

Сейчас я еду по ночной Москве в нетрезвом состоянии, а перед глазами вижу лишь пелену густого тумана. Всё сливается в один белый фон. Денис изо всех сил пытается нагнать меня, но я выжимаю из машины всё. В этот раз я одержу победу, как и всегда, я в этом уверена! И парень должен будет мне десять тысяч долларов. Интересно, найдутся ли у него такие деньги?

Какое-то время мы едем по пустой неширокой дороге, время от времени обгоняя друг друга. И вот, настаёт момент, когда мы должны выехать на трассу. Я разгоняюсь, готовлюсь к повороту. Отчего-то лёгкость покидает меня, а тело, наоборот, напрягается. Наконец, я вылетаю из-за поворота. Меня резко ослепляет белый и очень яркий свет, а тело цепенеет. Я понимаю что нужно вывернуть руль, нужно хоть что-то сделать, но тут остаётся какая-то секунда, за которую невозможно что-либо предпринять. Я чувствую громкий и резкий удар, бьюсь головой о руль и отключаюсь. Натянувшийся ремень больно впивается в моё ребро. Перед глазами плавают круги, но до моего почти отключенного сознания доносится рёв мотора. Я точно знаю, что это Денис, и молюсь, чтобы он поскорее вытащил меня из машины. Но звук отдаляется… я уже ничего не понимаю и погружаюсь в темноту с головой.

Я сижу в какой-то комнате из бетонных стен и старого деревянного пола. Она напоминает тюремную камеру, вот только в ней нет ни окон, ни дверей. На потолке, покрытом паутиной, висит тускло светящая лампочка. Единственное, что есть в этой комнате – это старая, прогнувшаяся кровать, на которой я сейчас сижу, и телевизор, висящий на стене напротив. Я не понимаю, зачем в столь старой камере телевизор, но не отрываю от него взгляда. По нему показывают какую-то маленькую девочку, которая бежит по цветочному полю и радостно улыбается. Девочка собирает букет из разноцветных цветов, напевая себе под нос какую-то мелодию. Она со счастливой улыбкой подбегает к женщине и дарит той собранный букетик.

– Даша, осторожнее, не упади! – нарекает женщина, и моё сознание пытается осознать, кого же зовут Дашей. Имя смутно знакомо и вызывает странное чувство тепла, будто это что-то родное, что-то близкое мне.

Внезапно девочка падает. И тут телевизор начинает шипеть, а вместо картинки с цветочным полем появляются разноцветные полосы. Вскоре и полосы сменяются на серый шипящий экран. Я чувствую, как по моей щеке что-то течёт и с удивлением понимаю, что это слеза. Глаза застилает прозрачная пелена. Лампочка на потолке начинает мигать и, в итоге, совсем потухает. Я с тоской на душе понимаю, что осталась в этой тёмной комнате совсем одна…

– …Мы уже ничего не сможем сделать. Девушка не сможет видеть…нам очень жаль.

– Ну неужели ничего нельзя сделать? Что скажет пресса обо мне, узнав об этой…неприятно ситуации? – я слышу тихий шёпот отца.

– К сожалению, мы не в силах что-либо сделать…но у меня есть один хороший знакомый в Германии. Возможно, он сможет помочь вам, – какие-то странные шорохи, – вот визитка, можете позвонить ему.

– Спасибо, – сдержанный голос отца.

Я слышу приближающиеся шаги и решаюсь открыть глаза. Но вижу перед собой лишь темноту. Может я всё ещё сплю?

– Она очнулась, – оповестил доктор. Его голос раздался где-то совсем рядом.

– Даша! Даша, слышишь меня? – а это уже голос отца. Мне он показался даже встревоженным, что было удивительно, ведь папа всегда был собран и серьёзен, у него всегда всё было под контролем.

– Я ничего не вижу…, – говорю я, но голос сейчас больше напоминает непонятный хрип.

– Даша, ты попала в аварию…, – говорит отец, и в его голосе слышаться грозные ноты, – о чём ты думала?! – а вот и мой "любимый" упрёк. Подобные я слышу каждый божий день и, поверьте, готова сделать всё, лишь бы меня прекратили в чём-то обвинять.

– Папа, я ничего не вижу! – повторяю я, но на этот раз действительно это осознавая. Мои глаза открыты, но их застелила чёрная пелена.

– Даша, ты слишком сильно ударилась головой и…, – папа впервые не знает, что сказать дальше.

– Что?! Почему я ничего не вижу?! – голос срывается на истеричный визг. Что-то внутри мне уже подсказывает ответ.

Я вспоминаю своё "видение", в котором телевизор выключается, и я остаюсь в темноте совсем одна. В комнате без окон и без дверей, без выхода. Меня мучает ещё один вопрос: почему я одна? Где все мои друзья и родные? Где родители, где Саша, где Юлька с Даней?

– Даша, ты ударилась головой и теперь не сможешь видеть! – отец, наконец, подбирает подходящие слова, вот только легче от них не становиться.

Я слышу звук, похожий на открывшуюся дверь. Затем стук каблуков, который стремительно приближается ко мне и в итоге затихает.

– Даша…, – я слышу шёпот мамы.

Даже не видя её сейчас, я могу с уверенностью сказать, что мама плачет и не знает, что сделать. Она в замешательстве, и я сейчас нахожусь в таком же состоянии. Его вполне серьёзно можно назвать пред обморочным.

– Даша, поехали домой! – сурово произносит отец совсем рядом, будто над ухом.

А вдруг я забуду своих родителей? В смысле, забуду, как они выглядят. Воспоминание о вечно роскошной и идеальной маме пропадёт, и я больше никогда не увижу её длинные русые волосы, навсегда забуду, что она каждый день надевает новое платье. Больше никогда не вспомню папу в чёрном строгом костюме, с золотыми часами на руке и зализанной назад причёской. Что, если я совсем забуду яркость и красочность мира? Казалось бы, столь обычные вещи, но как важно ценить их. И как больно терять что-то до дрожи родное…

– Нет, я не хочу никуда ехать! – кричу я и чувствую, как по щекам льются горячие слёзы. Пытаюсь вытереть их руками и случайно дотрагиваюсь до глаз… теперь они бесполезны так же, как я в этом мире…

– Дарья, мы едем домой! Сейчас же! – строгий и не терпящий возражений голос отца раздаётся над моим ухом, словно гром среди ясного неба.

Меня бесцеремонно вытягивают из больничной койки. Ничего не видя, я теряю ориентацию и чуть не валюсь на пол, но меня вовремя кто-то подхватывает.

– На, надень, – говорит рядом отец. Он издевается?! Я не вижу, что должна надеть и, тем более, не вижу, где это.

Поняв, что сглупил, отец сам надевает мне что-то на лицо. По ощущениям я понимаю, что это очки. Я хочу сорвать вещь и выкинуть куда подальше, но за одну руку меня крепко держит отец, за другую – мама.

– Постойте, но у неё травма головы! Ей нужно ещё несколько дней для реабилитации! – кричит где-то сзади доктор, пока меня бессовестно тащат в непонятном направлении.

– Спасибо, но дальше мы справимся сами! – кричит отец, очевидно, врачу, а дальше добавляет тише, будто себе под нос, – журналистов нам не хватало, чтобы испортить мою репутацию ещё больше! Хотя куда уж больше…

Я пребываю в шоке от такого заявления. На меня здесь, видимо, всем плевать! А я то думаю, почему в своём мне осталась одна. Да потому что это так и есть! В доме до меня никому нет дела. Мама молчит, боясь перечить отцу, которому важна лишь своя собственная шкура и годами строенная карьера.

Когда я чувствую свежий воздух и прохладный ветер, понимаю, что мы вышли на улицу. Меня силком волочат куда-то, а голоса в голове создают немыслимую кашу. Хочу заметить, что мне даже не дали переодеться. Я иду босиком по холодному асфальту, в больничной рубашке, которую со всех сторон продувает ветер.

Я слышу дивное щебетание птиц. Слышу, как ветер играет ветвями деревьев, создавая лиственный шорох. Слышу то отдалённые голоса людей, то, наоборот, приближённые. Слышу, как по дороге носятся машины, как пищит светофор для пешеходов где-то вдалеке. И, конечно, слышу, как мои ноги шарпаются об асфальт.

Затем раздаётся звук открывающихся дверей. Меня заталкивают в машину, и хлопает дверь. Раздаётся звук заведённого двигателя, и машина трогается с места. Какое-то время мы едем молча. Я вслушиваюсь в рокот мотора, привалившись головой к прохладному окну.

– Ты хоть понимаешь, что натворила? – раздаётся голос папы сквозь тишину.

– Люди в той машине живы? Никто не пострадал? – игнорирую вопрос и задаю два своих, зная, что папу бесит, когда отвечают вопросом на вопрос.

– Да, никто не пострадал…, – сквозь зубы шипит отец, и я мысленно ликую. Злить отца – моё главное хобби, – ты хоть понимаешь, что вышло уже более ста изданий Московской газеты, где главная статья – про тебя?! – кричит папа, и я невольно сжимаюсь в комок.

– Ну, и что там написано?

– О-о…, – растягивает папа "сладким" голосом, – а там написано, что ты гонщица и наркоманка, которая попала в аварию и чуть не убила других людей. А богатый папочка тебя, как всегда, выгородил своими деньгами!

– Ну, хоть одна правдивая статья у них будет…, – протягиваю я равнодушным тоном, а затем добавляю, – вот только я не наркоманка.

– Ты хоть понимаешь, что от меня могут отвернуться все спонсоры?! Ты это понимаешь?! – папа орёт так яростно, что я даже представляю его лицо.

Уверена, он побледнел, нахмурился и подался вперёд, чтобы "достучаться" до меня.

– Пап, я зрение потеряла…, – добавляю я тихо-тихо, но все всё равно слышат. В машине наступает гробовая тишина.

Как бы мне сейчас хотелось увидеть трассу за окном, по которой одна за другой будут мчаться машины. И я бы обязательно думала, куда они все мчаться. Если бы я ещё знала, сколько сейчас времени. Светит ли сейчас солнце, или папаша решил забрать меня из больницы в позднюю ночь? Я бы всё отдала, чтобы ещё хоть раз увидеть ночную Москву… я бы сделала огромное множество фотографий на Polaroid, чтобы потом держать их в руках и ощущать под пальцами гладкую глянцевую поверхность. Я бы сделала всё, чтобы ещё один раз увидеть Сашу…

– Где Саша? – спросила я, вспомнив о парне. Мысль о нём будоражила меня и приводила в нервную дрожь.