Как он отнесётся к тому, что теперь я не вижу? Будет ли он любить меня после этого? Конечно, будет… ведь он любит меня, не так ли? А когда любишь, на недостатки не обращаешь внимания. Поддерживаешь и в горе, и в радости. Разве не так говорят на церемонии бракосочетания?

– Какой ещё Саша? – буркнул отец в ответ на мой вопрос.

– Мой парень. Русый, с голубыми глазами. Он приходил в больницу?

– Нет, к тебе в больницу приходила только Юля, – я, наконец, слышу голос мамы. До этого момента она всю дорогу молчала.


Юлька приходила…её, наверное, ко мне не пустили. А Саша, значит, не приходил… мысль об этом терзает мою измученную душу.


– У тебя ещё и парень есть…, – продолжает бурчать отец, – от тебя столько проблем, Даша!

От такого заявления я прихожу в шок. Значит, я проблема. Для отца я не дочь и даже не девушка, я – проблема.

– Останови машину, – говорю я, хватаясь за ручку двери.

– Куда ты собралась? – угрожающе произносит отец, но я повторяю:

– Останови машину, Олег!

Мужчина слушает меня, и, почувствовав, что автомобиль остановился, я выскакиваю наружу. Не могу больше находится в компании отца. Как сейчас выгляжу со стороны – меня не волнует. Я лишь хочу уйти от отца. Желательно, навсегда. Раз я – проблема для него, значит, буду соответствовать своему новому "статусу"!

5

– Дарья, вернись в машину! – кричит мне отец, но я не слушаю.

Я сама не знаю, куда иду, но слышу за своей спиной рокот моторов и скрип колёс об асфальт. Кажется, отец даже не собирается меня догонять.

В голове вновь мешаются сотни голосов. Хочется закрыть глаза руками и закричать. Я вспоминаю, что на мне всё ещё очки, словно подтверждение безвыходности… они словно напоминают, что я ослепла навсегда. Они смеются надо мной своим раскатистым злорадным гоготом, от которого мурашки бегут по коже. В порывах гнева я срываю с себя чёртовы очки и со всей силы швыряю на землю. Слышится треск стекла, а следом за ним чей-то писклявый "Ой!".

– С тобой всё в порядке? – спрашивает у меня кто-то, а я даже не могу посмотреть на этого человека. По голосу понимаю, что это молодая девушка.

Я даже не могу объяснить, что со мной! Кажется, у меня начинается самая настоящая истерика. По щекам сами по себе текут слёзы, и я закрываю глаза руками, пытаясь хоть как-то скрыть свою слабость. Оседая на землю, я начинаю реветь всё сильнее. Девушка подхватывает меня и вновь ставит на ноги.

– Что с тобой? Ты сбежала из больницы? – продолжает спрашивать она.

В моей голове крутятся все разговоры с отцом. Был ли хоть один случай, когда он не упрекал меня? Кажется, нет…даже в детстве, когда я упала с дерева и сломала руку, папа не пожалел меня. Конечно, я сама была в этом виновата. Но мне было шесть лет, а я сидела и заливалась слезами не от жгучей боли в руке, а от слов отца, что сама виновата. И, конечно, следом за этим шла чреда постыдностей: я вновь опозорила его, он потеряет всех спонсоров, в газетах напишут, что дочь Олега Антипова глупая и чуть ли не умерла, когда прыгала с дерева! И я сейчас ни капли не утрирую. Папа сказал всё это шестилетней мне, пока доктор накладывала на руку гипс.

– Ладно, пойдём, – сказала девушка и потянула меня за руку в неизвестном направлении.

Я не сопротивлялась. Конечно, было бы лучше, если бы девушка оказалась маньяком. Быстрая смерть, и никто, кроме меня, не пострадал бы. Отец бы поворчал, что я снова опозорила его своей нелепой смертью, и вновь отправился работать, говорить со своими спонсорами и так далее. А я бы не мучилась от вечной темноты… всем было бы лучше. Ведь я – проблема. А проблемы нужно устранять…

На протяжении всего пути я продолжала реветь, громко всхлипывая и шмыгая носом. Ладонь девушки была мягкой и тёплой, даже горячей. И как она живёт с такими горячими руками? Наверное, вечно сидит под вентилятором…

Я услышала пикающий звук. Я знала, что это – ключи от подъезда, но сама в подобных многоэтажных домах никогда не жила. Внутри было прохладно и пахло сыростью. Девушка втащила меня в лифт, и когда он поехал, ноги подкосились. В таких лифтах я до этого тоже не ездила. У папы в офисе ты заходил в коробку, нажимал нужный этаж, а в следующую секунду коробка открывалась, и ты приезжал. И не чувствовалось этого поднятия вверх. А этот лифт наверняка был старым и даже мог остановиться. Я не боялась замкнутых пространств…до этого момента. Когда тебя ведёт незнакомая девушка, и ты даже не видишь, куда вы поднимаетесь, на какой развалюхе едите, то становится страшно.

Слёзы сами по себе (как и начались) высыхают. Лифт с грохотом останавливается. Я мысленно молюсь, чтобы он не застрял, но слышу, как двери раскрываются. Шаги девушки эхом разносятся по помещению. Мои же босые стопы уже так сильно устали, они наверняка все в порезах и синяках. Я с трудом волочу ноги, но девушка крепко держит за руку и волочит за собой.

Внезапно мы останавливаемся, и я чуть не врезаюсь в спину незнакомки. Раздаётся звон ключей, затем пара громких оборотов и скрип двери.

Меня вталкивают в квартиру, и дверь сзади громко хлопает. В помещении пахнет чем-то приятным, немного терпким. Девушка, кажется, расстёгивает куртку и разувается. Я же сейчас, наверно, подобна мертвецу: бледная, с растрёпанными волосами, в какой-то безразмерной рубашке и босиком.

Девушка вновь хватает меня за руку и ведёт по своей квартире.

– Садись, – приказным тоном говорит незнакомка, и я опускаюсь на твёрдую поверхность. Понимаю, что это стул.

Девушка гремит посудой, а из крана течёт вода. Затем я слышу, как начинает свистеть чайник. Незнакомка открывает холодильник.

– Ты торт будешь? – спрашивает она, очевидно, у меня. Я отрицательно качаю головой, а девушка продолжает, – вчера День рождения был, вот и остался. Мы с подругой весь не осилили.

Вода в чайнике начинает закипать, раскачивая его из стороны в стороны. Понимаю я это потому, что чайник начинает дребезжать о столешницу.

– У кого? – спрашиваю у девушки.

– Что "у кого"? – не понимает она, порхая по кухне.

– У кого был День рождения?

– А! Так у меня, у кого же ещё?

Вот и поговорили… и тут я понимаю, что до сих пор не знаю её имени. Всё продолжаю называть незнакомкой, хотя простые незнакомки к себе домой странных слепых девушек не водят. Я вполне уверенно могу назвать её знакомой или даже подругой.

Девушка, наконец, подходит ко мне и ставит что-то на стол. Затем раздаётся скрип стула. Видимо, девушка садится напротив.

– Как тебя зовут? – спрашивает она.

Её голос напоминает весеннюю капель, такой же мягкий, слегка писклявый и добрый. Сама незнакомка по моим внутренним ощущениям создавала впечатление очень милой девушки. Какое-то тепло от неё исходило, будто от чего-то родного.

– Даша…а тебя?

– А я Маша! – восклицает новая знакомая радостно и эмоционально.

– Зачем? – спрашиваю я внезапно. Кажется, я чувствую, как девушка вздрогнула от такой резкости.

– Что "зачем"?

– Зачем ты привела меня сюда? Поишь чаем? Зачем ты так добра к незнакомому человеку? – меня вновь прорывает, и слёзы льются из глаз водопадом горя и несчастья.

– Я не могла оставить тебя там… расскажи мне, что с тобой случилось? – произносит Маша грустно, будто переживает вместе со мной ту боль, что накопилась внутри.

И тут слова сами льются из губ, будто их произношу не я, а все мои чувства. Я рассказываю об отце, о гонках, о Саше, об аварии из-за глупого спора. Я рассказываю всё, вплоть до мелочей, даже про Кирилла, который проехал мимо, лишь бы одержать победу. Чай в кружке с каждым моим словом стынет, так мне кажется. И лишь закончив свой рассказ на моменте, когда папа назвал меня "проблемой", я понимаю, что вывалила всё это на совершенно незнакомого мне человека. И я внезапно понимаю, что Маша – тот редкий человечек, которому на меня не плевать.

– Это ужасно, Даша…, – почти про себя шепчет Маша после моего рассказа, чем выводит меня из мыслей.

Девушка встаёт из-за стола. Берёт что-то с него и, кажется, протягивает мне.

– На, пей. Это ромашковый чай, – своим милым голоском, но в приказном тоне говорит мне девушка. Я повинуюсь и протягиваю руки.

Тёплая, как и девушка, кружка греет моё горло и саму меня. Лишь сейчас я понимаю, как сильно замёрзла на улице в этой рубашке. Маша вновь будто читает мои мысли и предлагает:

– Может дать тебе что-нибудь из своей одежды? По комплекции мы, вроде, одинаковые.

– Если тебе не трудно…я потом верну, – соглашаюсь я и делаю глоток отвратительного на вкус чая.

И пью я этот чудовищный напиток не потому, что мне неловко перед хозяйкой. Нет, мне не нравится вкус, зато нравится его тепло. Нравится то, как разливается это тепло внутри, и то, как он успокаивает меня. Да, я чувствую, как на душе становится спокойнее, а голову занимают даже приятные и переносимые на дух мысли. Всё случилось так, как должно было, и я должна продолжать жить дальше. И пусть я больше не увижу этот прекрасный мир, зато смогу почувствовать его так, как ни один видящий не чувствовал. Я смогу услышать те звуки, которых не замечали другие люди. Я смогу, и я верю в себя. Если не поверю я, значит не поверит никто.

В комнату вновь входит Маша.

– Вот, это должно подойти.

Девушка помогает мне переодеться. А затем приносит мне ещё и свою обувь. Оказывается, у нас с девушкой одинаковый размер! От этого совпадения мы обе приходим в восторг.

– Вижу, чай помог тебе расслабиться, – подмечает девушка, и я радостно киваю головой.

Конечно, никто не отменял дальнейшей грусти. Но конкретно сейчас я хочу веселиться, хочу радоваться и, самое главное, хочу жить.

– Где ты живёшь? – спрашивает девушка, когда мы собираемся и неловко топчемся у дверей.