Григорий молча смотрел на Ирину. Его лицо приняло серьезное, внимательное выражение.

– А как же эти вещи очутились здесь, в России? – спросил он.

– Тут интересная история. Сначала я, понятное дело, съездила в Австрию и законно вступила в права наследования. Затем я положила вещи в банковскую ячейку и стала думать, как бы доставить их в Россию. Мне не очень-то хотелось официально перевозить эти вещи через границу и таможню. Наше родное государство, как ты сам понимаешь, основательно приложило бы ручку к тому, чтобы облегчить мой ювелирный багаж. Налоги, пошлины и прочие законные и незаконные поборы…

Григорий усмехнулся и понимающе покачал головой.

– К счастью, мне повезло, – продолжала Ирина. – Моя подруга, которая уже семь лет живет в Америке, помогла. Друг ее мужа имеет дипломатическую неприкосновенность, он и привез мне эти вещи из Австрии в своем дипломатическом багаже.

Ирина закончила свой рассказ и замолчала.

В это время барменша, находящаяся за стойкой бара, встала на табурет, пытаясь достать бутылку со стеклянной полки, висящей над большим, во всю стену, зеркалом. Вдруг она сделала неловкое движение, табурет качнулся и барменша, пытаясь сохранить равновесие, взмахнула руками. Несколько высоких стаканов, стоящих на полке, со звоном упали на стойку бара, брызнули вокруг мелкими осколками, и посыпались со стойки на пол. Молодой человек и девушка, стоящие рядом со стойкой бара, отшатнулись в сторону.

«Нехороший знак!» – подумала Ирина. Ей стало тревожно. «Нехороший знак», – снова подумала она. Ее настроение было испорчено, но она не подала вида.

Допив остывший кофе и съев взбитые сливки, Ирина и Григорий вышли из кафе. Гуляя по Невскому проспекту, они договорились, что через неделю пойдут в ЗАГС подавать заявление на регистрацию брака.

А сейчас Ире нужно было ехать к Ане, чтобы повидаться с нею напоследок, так как та через пару дней улетала к себе обратно в Лос-Анджелес.

Григорий посадил Ирину в такси, поцеловал ей руку, и она уехала.

* * *

Григорий сидел на кухне и рассматривал альбом с семейными фотографиями, который дала ему Ирина.

– Вот здесь мне годик. А на этой фотографии мне пять лет. А это фото сделано в первый школьный день, ну, помнишь, было принято водить первоклашек в фотоателье и делать снимок на память. А вот это моя мама в молодости. Правда, красивая? – комментировала Ира.

На фотографии, на которую она указала, была изображена женщина лет двадцати пяти с правильными, холодновато-строгими чертами лица и высоко поднятыми бровями. Она чем-то напоминала Ирину, но не совсем. Видимо, Ира была больше похожа на своего отца. В тот момент, когда Ира показывала ему фотографию своей матери, Григорий заметил, что на безымянном пальце ее правой руки сверкнуло изящное кольцо с голубым бриллиантом, несомненно, принадлежавшее к той же коллекции фамильных драгоценностей.

– Какая красота, – взяв Иринину ладонь в свои руки, произнес Григорий. – На твоих нежных пальчиках такая старинная вещь смотрится именно так, как надо. У тебя аристократические руки! – погладив ее длинные пальцы с ухоженными ногтями, добавил он.

Услышав комплимент, Ирина улыбнулась. Затем, отложив просмотренный альбом в сторону, они неторопливо пили кофе и разговаривали о том, о сем.

– Слушай, а ты не боишься хранить такие вещи дома? – неожиданно спросил Григорий. – Ведь это все-таки опасно. – Он ждал, что она ответит на это. Если она скажет, что вещи хранятся где-то в другом месте – ну, что ж, такая предосторожность с ее стороны вполне понятна.

– Так ведь никто же не знает, что я храню их здесь. Только самые близкие люди: мама, потом Аня, потому что ее муж помог мне организовать перевозку вещей из Австрии сюда, и вот теперь ты, – немного смущенно и в то же время доверчиво ответила она. – И потом, я придумала для них такое место, что ни один черт не догадается, где их найти. Хочешь, покажу?

Григорий молча кивнул. Ему, действительно, интересно было посмотреть коллекцию таких красивых, неординарных и, несомненно, уникальных вещей.

Ирина принесла с кухни табурет и поставила его рядом с письменным столом, стоявшим у окна. Она встала на табурет, затем переступила на стол. Чуть подтянувшись на цыпочках и немного повозившись за оконной шторой, за самым ее верхом, она достала оттуда маленький шелковый мешочек. Спустившись со стола, она подошла к Григорию и протянула ему этот мешочек.

– На, смотри, – сказала Ирина. – А правда, я здорово придумала? – добавила она. – Я долго ломала голову, где бы мне сделать тайник. Я знала, что обычно люди хранят деньги и ценности среди белья, на книжных полках, в банках с крупой и тому подобное. Во всяком случае, – засмеялась она, – когда милицейские работники по телевизору выступают, то они говорят, что в этих местах как раз хранить ничего нельзя, потому что воры в первую очередь именно там и ищут. И тут мне в голову пришла гениальная мысль: сделать кармашек с изнаночной стороны оконной шторы. Ведь, смотри, карниз у меня закреплен высоко, и штора достает почти до потолка. Таким образом, штора закрывает не только окно, но и часть стены над ним. Поэтому кармашек, который я там пришила, никак нельзя увидеть ни со стороны комнаты, ни со стороны улицы, тем более, что он маленький, примерно шесть на шесть сантиметров.

Григорий восхищенно покачал головой. Действительно, если не знать, то ни за что не додумаешься. Что значит женская логика! Непостижимо.

Ирина снова повторила вопрос, явно гордясь своей изобретательностью:

– Здорово я придумала? Хоть бы похвалил!

– Я потрясен, – в тон ей ответил Григорий, улыбаясь и потирая руки.

Он осторожно вытащил из тонкого шелкового мешочка горстку украшений и положил их на журнальный столик, стоявший перед ним. Казалось, весь свет, который был сейчас в комнате, сосредоточился, точно так же, как собирается солнечный луч в увеличительном стекле, на этой кучке голубых бриллиантов. Они распространяли вокруг себя ослепительное сияние, и от них исходила особая загадочность, присущая старинным вещам, сделанным руками хорошего мастера.

Ирина протянула ему кусочек черной бархатной ткани.

– На вот, возьми, подложи под них бархат. На нем они выглядят гораздо красивее, – предложила она. – Она сняла с пальца кольцо и добавила его в лежащую на столике кучку, рядом с остальными предметами. Видно было, что она гордится принадлежащими ей драгоценностями. И не только потому, что они были сами по себе прекрасны, но в еще большей степени оттого, что, благодаря ним она чувствовала себя как бы признанной своим умершим отцом, которого ей так и не суждено было увидеть.

– Изумительная красота, – восхищенно произнес Григорий, не в силах оторвать взгляда от переливающихся голубых огоньков.

Гарнитур состоял из шести предметов: четырех женских и двух мужских. Кроме кулона, серег, кольца и заколки для галстука, которые Григорий уже видел раньше, там был женский браслет и мужские запонки. Браслет представлял собой маленькие овальные золотые пластинки, скрепленные между собой. Центральная из них была украшена голубым бриллиантом. Запонки напоминали своим видом уже виденные Григорием серьги, с той разницей, что их крепления были, естественно, разными.

Насмотревшись на драгоценности, Григорий встал и подошел к Ирине. Он положил руки ей на плечи, и глаза их встретились. Она чувствовала, что ее сердце сейчас выскочит из груди. Григорий наклонился к ней и поцеловал ее в щеку, в висок, в шею. Наконец, они поцеловались в губы, и этот поцелуй был бесконечным.

Они стояли, тесно обнявшись, снова слившись в сумасшедшем поцелуе. Затем оба они мгновенно оказались обнаженными. Ирина чувствовала, как твердая, словно камень, мужская плоть упирается ей в низ живота и требовательно поднимается вверх. Далее все произошло настолько быстро, что Ирина даже не помнила, как они очутились на разложенном диване, как постелили белье. Она только чувствовала большое сильное тело Григория на себе, гладила его плечи и спину с выпуклыми, твердыми мышцами, ощущала его мощные, равномерные толчки глубоко внутри своего тела, впитывала терпкий и нежный запах его кожи, смешанный с одеколоном, пахнущим морским прибоем. Стремясь увеличить силу трения плоти о плоть, она все больше и больше сжимала мышцы внутри себя в такт мощным толчкам Григория.

Все это продолжалось бесконечно. Их сплетенные тела принимали разные позы, смятая простыня сбилась под ними, их шумное дыхание и стоны наслаждения слышались попеременно. Обоюдное возбуждение было столь велико, что их тела никак не могли насытиться друг другом. Немного передохнув в полудреме после каждого оргазма, они снова и снова возобновляли свой безумный бег к наслаждению, и посему ритмичное поскрипывание дивана никак не утихало.

Наконец, через несколько часов, вконец обессиленные, они замерли в объятиях друг друга.

– Умираю, хочу пить! – тихим, чуть хрипловатым от любовного изнеможения голосом медленно произнесла Ирина. – Ты не принесешь мне сока? – она нежно погладила руку Григория.

– Конечно, моя дорогая, сейчас, – ответил он, и, встав с дивана, пошел на кухню.

Ирина проводила взглядом его сильную, атлетически сложенную обнаженную фигуру.

Ощущение невыразимого счастья затопило ее. Она закрыла глаза, мысли ее блуждали, ни на чем не останавливаясь, а тело пребывало как бы в невесомости. Наконец, ей неудержимо захотелось спать, она почувствовала, что глаза, помимо ее воли, закрываются, и она вот-вот уснет.

– Гриша, ну где ты там? Умираю, хочу пить, – повторила она.

– Сейчас, – громко ответил он. – Сейчас принесу. Один момент.

Кажется, Григорий, прежде, чем пройти на кухню, на пару секунд остановился в прихожей. Впрочем, может быть, это ей просто показалось?

Григорий вошел, наконец, в кухню, открыл холодильник и достал картонную упаковку с грейпфрутовым соком, которую он принес накануне вместе с бутылкой вина, тортом и фруктами. Затем он разжал ладонь. В ней находилась крохотная пластиковая аптечная бутылочка, в каких обычно продаются глазные капли. Бутылочка была заполнена прозрачной бесцветной, как вода, жидкостью. Григорий открыл кран с водой, чтобы шум струи заглушил посторонние звуки, которые могли возникнуть.