За всю свою жизнь человек владеет не таким уж большим количеством вещей. Еще меньше он может гордиться, что довел до конца какие-то дела. Но в самом конце жизни человек подобен самому могущественному королю, если ему все-таки достаточно повезло в жизни, чтобы любить, быть любимым и достичь благополучия хоть в чем-то.

— Ничего смешного, — сказал Брис, глядя на некрашеные стены и голые полы дома, хранившие следы рук многих живших в нем людей и любовную заботу, с которой он обустраивался его обитателями.

Для Бриса дом был его собственностью, местом, которому он принадлежал всей душой и которое принадлежало ему. Его поразило, как сильно он желал, чтобы Эллис тоже полюбила их дом.

— Он защищает меня от дождя и ветра и построен моими собственными руками, так что в старости будет, чем гордиться.

Эллис улыбнулась ему, но он этого не заметил. Вообще за весь вечер он взглянул на нее не больше шести раз. Во время ужина Брис был беспокоен, вздрагивал, когда к нему обращались, совершенно ничего не ел, был так задумчив и молчалив, что это не на шутку встревожило Эллис. А потом он и вовсе ушел.

Она подождала некоторое время, убрала со стола и завистливо посмотрела, как Энн присоединилась к Баку, который мыл в этот момент посуду. Энн принялась вытирать тарелки, как делала очень часто, словно любая возможность постоять рядом с мужем, поработать с ним, тихо переговариваясь, была настолько драгоценной, что ее ни в коем случае нельзя было пропустить.

Девушка оставила супругов одних и поднялась в свою комнату. Там она сняла одежду, в которой работала целый день, и достала почти точно такую же, только чистую. Минуту-другую пожалев о том, что ее белье не очень похоже на те легкие открытые изделия, которые она видела в каталогах, девушка переоделась.

Потом Эллис причесалась и похлопала себя по щекам, чтобы они не выглядели такими бледными. Она чувствовала себя несколько взволнованной.

Птички, о которых ей толковала Эффи, собирали пищу, руководствуясь инстинктами, подаренными им добрым Боженькой. Эллис молилась, чтобы Господь и ей дал достаточно сил для возможности добыть себе то, что ей нужно.

Брис оставил свет на крыльце включенным, и она восприняла это как добрый знак. Он, улыбнувшись, приветствовал ее у входной двери, и девушка совсем ободрилась. Но затем ситуация стала стремительно ухудшаться.

Брис был радушен и разговорчив, показывая ей шкаф и другие предметы, изготовленные им за время, прошедшее с ее последнего визита к нему. Она шла за ним из комнаты в комнату, глядела, как он включает свет, поправляет здесь, передвигает там, но чувствовала, что он с чем-то тянет, никак не может на что-то решиться и поэтому едва смотрит на нее. Что же она сделала или делает не так? Ей почему-то было страшно даже поближе подойти к нему.

— Тебе не надо ждать старости, Брис, — сказала Эллис, и голос ее звучал неуверенно. — Ты уже сейчас можешь гордиться тем, что сделал. Отличная работа! У тебя великолепный дом.

— Ты находишь? — он метнул в нее быстрый взгляд.

— Да. Я бы гордилась, если бы могла назвать его своим.

— Гордилась бы?

Проклятье! Ему следовало не вести себя подобно желторотому юнцу. «Можно быть и поживее», — подумал Брис.

— Этот дом — лучшее из всего того, что я до сих пор видела, ну, может, не считая дома мистера Джонсона. — Она не желала, чтобы комплимент дому Бриса упал в цене, поэтому добавила:

— Правда, он был старым и вряд ли в нем когда-либо селилось счастье. Во всяком случае, я его там не видела.

Брис посмотрел на девушку; на его лице застыло напряженное, суровое выражение.

— Как это ты вышла замуж за этого парня? — спросил он после нескольких секунд внутренней борьбы. Он не был уверен, что ему так уж хочется знать ответ, да и вообще это не его дело. Ее вчера принадлежало только ей и никому другому. Все, чего он хотел, это чтобы Эллис была с ним сегодня и до конца его жизни. — Почему ты не вернулась к той старой даме, о которой мне говорила?

Бабушка Йигер. Когда умерла Эффи Уотсон, Эллис пришлось перебраться еще выше в горы и еще глубже в лес, чтобы жить там с бабушкой Йигер. Старуха к тому времени пережила всю свою семью и уже сама почти превратилась в призрак; только, кажется, сквозь стены не могла проходить. Она приняла Эллис в память об Эффи, которая в течение многих лет оставалась единственным человеком, посещавшим старуху-отшельницу.

Бабушка Йигер была знахаркой. Она умела останавливать кровь и заживлять раны. Большинство деревенских жителей ее боялось. И Эллис вначале тоже. Однако в ее чудесную силу верили отчаявшиеся вдовы и деревенские девушки, боявшиеся потерять своих возлюбленных. В конце концов поверила и Эллис.

За три года, что они провели вместе, ими вряд ли было сказано друг другу и полсотни слов. Но все же эта женщина кормила девочку, одевала, грела и учила тысячам тех волшебных чудес, которые она узнала сама у природы, включая и то, с помощью которого Эллис вылечила Бриса и избавила его от кашля.

Как бы там ни было, оглядываясь на те годы, Эллис считала, что неплохо их прожила. Конечно, ее не любили так, как любила ее Эффи, но ее и не унижали. Однажды, когда ей исполнилось четырнадцать лет, в избушку к бабке Йигер пришел Харлан Джонсон просить о помощи. Его жена была при смерти, и он не знал, как лучше за ней ухаживать.

Йигер, старая и умелая, хотела дать ему зелье и инструкции, как им пользоваться, но покидать надолго хижину не собиралась.

Однако мистер Джонсон стал умолять ее и сказал, что не уйдет, пока не получит все, что хочет, и тогда старая затворница предложила пойти с ним Эллис. Она уверяла, что девочка знает достаточно, чтобы ухаживать за женой Джонсона.

— Бабушка Йигер не хотела, чтобы я возвращалась к ней назад, — просто ответила Эллис Брису, не чувствуя обиды или зла на старуху. — Она сама мне об этом сказала, когда я уходила. Мне было четырнадцать лет. Я умела охотиться и ловить рыбу не хуже, чем она. Я могла готовить, пахать, ухаживать за больными. Мне пора было начинать свою жизнь самостоятельно.

Брис на мгновение разозлился, уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но, поразмыслив, не стал ничего говорить. Потом, уже справившись со своим раздражением и голосом, не выражающим ничего, спросил:

— Чего же не начала? Ты же могла уйти от Джонсона, когда умерла его жена, правильно? Чего же ты осталась?

Эллис ответила не сразу, колеблясь, сказать ли ему всю правду или только часть ее, придумав что-то, что могло бы сейчас оказаться правдоподобным.

Правда…

— Я боялась, — прошептала Эллис, опустив глаза, словно пытаясь что-то увидеть на полу. Но Брис не ответил и, когда молчание стало для нее нетерпимым, она вновь посмотрела на него. Его лицо ничего не выражало: ни гнева, ни разочарования, ни жалости — ничего. Он просто стоял и смотрел на нее. — Я не была там счастлива, — она говорила торопливо, желая, чтобы он понял и не думал о ней плохо. — Я хотела уйти, я собиралась… Я… Там, среди вещей моей матери было письмо от ее матери, моей бабки. Я… я часто его читала, снова и снова. Мне казалось, что она прекрасная женщина, такая, как… Я думала, что, наверное, такой была моя мама. Я обычно… — Эллис выглядела смущенной, словно пыталась набраться храбрости, чтобы сообщить что-то особенное. — Я мечтала, как однажды напишу ей. Понимаешь, в своей мечте я всегда думала, что они просто не знают обо мне, что, может быть, моя мама забыла им написать и сказать обо мне. Может, она хотела, чтобы это, ну, мое рождение, было для них сюрпризом…

Ее мысли, когда она говорила вслух, звучали безумно и безрассудно. Девушка замолчала.

Когда она вновь заговорила, ее голоса почти не было слышно — только звенящий шепот.

— Я им оказалась не нужна. Письмо, которое они мне прислали, дышало такой ненавистью! Они писали, что я… грубо разыгрываю их.

— И ты осталась с Джонсоном! Девушка, словно слепая, прошла вдоль стены, не имея сил остановиться или посмотреть Брису в глаза.

— Он говорил мне об этом еще до того, как умерла его жена. Он сказал, что ему нужен кто-то, кто следил бы за домом и ухаживал за его семьей. И еще он сказал, что нам надо пожениться, чтобы я стала его законной женой, иначе он не сможет меня оставить в своем доме.

Эллис помолчала, раздумывая, какую часть из своей жизни в замужестве она может рассказать ему.

— Я ответила ему не сразу, потому что надеялась, что родственники мамы… — Она пожала плечами. — Но потом оказалось, что у меня не очень большой выбор. Я… Я боялась, что умру от голода или… замерзну… Я…

Неожиданно она задохнулась, словно оказавшись в медвежьих объятиях, и почувствовала, что стоит, уткнувшись носом в широкую грудь Бриса.

— Я хочу тебя, Эллис! И я не дам тебе умереть от голода или замерзнуть. Ты больше не будешь одинокой или печальной. И я никому не позволю обижать тебя! — Он взял ее лицо в свои ладони. — Эллис, я не хочу, чтобы ты от меня ушла. Я хочу, чтобы этот дом стал и твоим. И я хочу, чтобы ты мне позволила заботиться о тебе.

Он накрыл ее губы своими губами и целовал ее долго, страстно и нежно. Потом Брис вздохнул, набрал полные легкие воздуха и уже собрался было повторить свой поцелуй, как вдруг почувствовал, что ее губы шевелятся, и услышал ее голос.

— Мне кажется, иметь ребенка не так уж плохо в сравнении с возможностью совершать безумства.

— Что? — спросил Брис, не открывая глаза и стараясь найти своими губами ее рот.

— Это мои планы, — прошептала она, отстраняясь, и договорила:

— Я вообще-то не хочу иметь ребенка, но боюсь, что не смогу этого избежать. Его брови нахмурились, — О чем ты толкуешь?

Она тоже нахмурилась в ответ.

— О детях.

— Ну, что насчет них?

— Понимаешь, я совсем не хочу иметь ребенка, если только… Я… — Она чуть не сказала ему, почему ей не хочется иметь ребенка, когда он перебил ее, слегка удивленный и очень смущенный.

— Ну, в общем-то, я тоже прямо сейчас не хочу заводить детей, — он усмехнулся. — Так что, пожалуй, еще рановато говорить о «если только», правда?