Галина невнятно хмыкнула и кивнула. Она держалась очень скованно – да оно и дураку понятно, в этом бутике и на цены-то страшно смотреть было, не то, что даже трогать шмотки.

Я же до сих пор не могла слезть с вопроса о торте. В голове, после бессонной ночи, полной соплей и страданий, была вата, как у тряпичной куклы с глупым нарисованным лицом. И в этой вате застревают любые мысли, и жутко хочется спать.

Ну, допустим, Галя доложила Зойке, что я вернулась в номер после полуночи, допустим, она слышала, как буквально перед этим вернулся Лёшка. Не очень хорошо, но на самом деле – хрен с ними, не их дело, где я была и с кем… Но торт?

– Смотри, Милусь, какая прелесть! – Зойка вытянула какую-то шмотку чёрного цвета, глянула на продавщицу: – Лапуль, это шёлк?

– Стопроцентный. Франция!

– Слышь, Милусь? Франция! Примеришь? Давай, давай!

Я покорно зашла в кабинку, скользнула в платье. Коротенькое – чуть выше середины бедра, на тонюсеньких лямочках, однотонное. Простое, как торт. Стоп. Причём здесь торт?

– Ну как? Покажись!

Я отдёрнула шторку. К телу сарафанчик был приятный, тут уж ничего не скажешь, но вид…

– А это не комбинашка случайно? – вырвалось у меня. – У моей бабушки на подобие была, только там хоть с кружевами, а здесь…

Зойка расхохоталась, а продавщицу наоборот, перекосило от возмущения.

– Это, вообще-то, из последней коллекции… – фыркнула она и с гордым видом выудила из ряда шмоток что-то белое. – Вот есть вариант с гипюровыми вставками, ваш размер.

– Нет, спасибо.

А когда я уже одевалась обратно в своё, меня резко, словно кипятком на бошку, осенило: так вчера же было двадцать восьмое мая! Лёшкин день рождения! Поражённая, я осела на пуфик. Кобыркова, ты… Ты совсем охренела, да? Как можно было забыть?! Захотелось зажмуриться от стыда. А самое хреновое – что и исправить уже… ну не то, чтобы не возможно, но… не желательно. В смысле – идти к Лёшке, говорить с ним. Оно и так-то, ещё до дома ехать бок обок, и от мысли об этом уже сердце замирало, а чтобы ещё и о личном с ним говорить… Ведь поздравлять, это же что-то желать надо, а это уже от сердца к сердцу. Да и как в глаза ему при этом смотреть?

Прошлой ночью, стараясь не особо громко шмыгать носом и то и дело бегая в душевую высмаркиваться, я доревелась до пустоты. Вернее до апатии, а она – лучшая основа для трезвых мыслей.

Так действительно будет лучше для всех. Дениса я бросать не собиралась – даже мысли такой не допускала, если бы не эти четыре дня с Лёшкой… В общем, так намного проще, так не надо ничего менять. А то, что щемило в сердце от мучительной потребности обнять его, улыбаться ему, общаться с ним: просто, обо всём, не боясь и не рискуя – может, это всё-таки дружба? Может, я вчера слишком устала после конкурса? Может, поддалась минутной слабости? А может, это всё вообще предназначалось Денису, но рядом, по случаю, оказался Лёшка и…

– Милусь, ты там живая? У нас солярий на три тридцать, а до этого Галя ещё в Спортивный мир хочет попасть.

– А, да-да, сейчас я… просто тут… Сейчас!

Короче – так будет лучше для всех. Поэтому идти специально и поздравлять его со вчерашним днём рождения, это как-то…

Уже двадцать один, кстати. А когда вернётся – будет двадцать три. Интересно, каким он тогда будет?

И воображение услужливо рисовало: широкоплечего, загорелого, в камуфляже и голубом берете. С медалями. И с аксельбантами! Так гораздо круче, конечно! Идёт, такой, по улице, а девки шеи сворачивают ему вслед… А может и сам уже с девкой идёт. А она беременная, например. Но как только воображение подсунуло пузатую Барбашину, я выскочила из примерочной, и сходу принялась нести пургу обо всём, что попадалось на глаза, так что Зойка даже взяла меня за подбородок:

– Ты там курнула что ли, Милусь?

– Да устала она, видно же, – вступилась Галя. – Ты вот говоришь, что как вернёмся – сразу работы по самые гланды, а ей бы, на самом-то деле, уехать куда-нибудь хотя бы на недельку и тупо на пляже поваляться. Тихо, в своё удовольствие. Иначе сейчас надорвётся, а как межсезонка придёт – из простуд вылезать не будет.

– Ну ладно, ладно, посмотрим! – недовольно скривилась Зойка. – Может, к осени возьмём ещё девочку, разделим нагрузку… Не знаю. Посмотрим. Но Москву доработать надо – хоть кровь из носу! И свой конкурс красоты провести и день открытых дверей, и передачу на муниципалке снять. Слышишь, Милусь? Надо осилить!

Я кивнула и поспешила к выходу из бутика – лишь бы повернуться к ней спиной. Ведь это она ещё не знает, что Денис решительно настроен на то, чтобы я завязала с Олимпом. Сплошные проблемы.


В гостиницу вернулись в начале шестого. Ноги гудели, слегка саднило кожу – вот уж не думала, что в солярии можно обгореть, как на обычном солнце. Казалось, что это какой-то чудо агрегат, который волшебным образом дарит мгновенный шоколадный оттенок… Но нет, всё оказалось банальнее. И это ладно я, ко мне загар всегда хорошо прилипал, а если и случалось слегка покраснеть – то максимум до следующего утра, а вот Зойка… Она была реально алая, да ещё и с белыми глазницами от специальных очков. Поэтому, по дороге в гостиницу мы даже заехали в аптеку, купили какой-то пенный спрей от ожогов. Удачно заехали, кстати, ведь я совсем забыла, что мои противозачаточные таблетки кончились, а уже послезавтра нужно было начинать новый курс.

В холле гостиницы Зойку поджидал какой-то мужчина. Она махнула нам, мол, идите дальше сами, и задержалась с ним.

Больше всего я боялась, что где-нибудь в коридоре встречу Лёшку – даже пульс шкалил от волнения, хотя это и было глупо, учитывая предстоящую дорогу домой в одной машине. Но не встретила. И, кажется, слегка расстроилась…

Ты серьёзно, Кобыркова? Тебе мало было сегодняшней ночи?!

За стеной, в их номере, орал телек и это, учитывая, что Дмитрий поехал на автомойку, означало, что Лёха смотрит… Ну да, судя по звукам – футбол. Прикольно. Смотрели мы с ним как-то футбол у него дома, тётя Света как раз была на даче с ночёвкой. Валялись на диване – нацеловавшись аж до заедов на губах, в промокших от возбуждения трусах, но стойкие и непорочные, как долбанные оловянные солдатики… Так, стоп… Не о том. А, ну вот. Смотрели футбол, и Лёшка всё уверял меня, что у него железная выдержка, и он никогда не стал бы орать, как мужик из соседней квартиры. И вообще футбол он не любит. Но при этом, с самым серьёзным выражением лица непроизвольно дрыгал ногой на каждый опасный момент, а пальцы, что чухали мне спинку, то и дело замирали, и приходилось елозить, чтобы напомнить о себе… А когда я заскучала и начала вредничать, перетягивая его внимание на себя и откровенно мешая смотреть – вообще психанул и пересел в кресло. Я сделала вид, что обиделась и… Так, стоп! Может, хватит о нём, а?

Глянула на часы – скоро должна подойти Кристинка, а пока можно подремать, задрав ноги на стенку шифоньера… Но подремать не дала Зойка. Позвонила и велела мне подняться к ней.

Сначала я обильно нанесла ей на спину спрей от ожогов, потом она уломала меня выпить с ней коньячка. Три стопочки. За меня, за титул, за Олимп. Ну ладно, выпила. Тем более что и правда, хотелось накатить и забыться.

– Ты молодец, Милусь! Смотрю на тебя и словно себя в молодости вижу…

Замечательно. Ещё одна, блин. Сострадалица.

– …Тоже, знаешь, рвала себя на части, хотела получить всё и сразу, но приходилось пахать, начинать с низов и двигаться, двигаться… А сколько говна с меня стекло, когда начало получаться – ты бы знала! В чём меня только не обвиняли!

– Кто?

– Завистники, кто ещё? Они как черви, знаешь, копошатся, копошатся – и вреда от них вроде нет, но блин, и нервишки портят. Говорили, что я всё через постель Панина получила, а он меня, представляешь, только через год заметил вообще, когда его помощницей стала. А ведь в одном суде работали! Ну ладно я, простой секретарь, а он судья, но всё-таки…

Замолчала, разглядывая меня. В принципе, как только я вошла, сразу заметила, что она успела приложиться к бутылке ещё до звонка мне, поэтому понимала, что разговор не будет коротким. Переживала только, что Кристинка придёт, а меня нет. Надо хоть Гале позвонить, предупредить, чтобы передала – пусть Кристи ждёт.

– Вот и ты такая, Милусь – молодая и борзая. Разница между нами знаешь в чём? – рассмеялась. – Даже не пытайся, не угадаешь, ты ж ещё глупая, хотя и способная. Вот серьёзно, без обид, не по уму, конечно, а по житейской мудрости глупая. Но это дело наживное, – махнула рукой, – не бери в голову. А разница между нами в том, что у тебя есть я, а у меня ни хрена никого не было, кто подсказал бы! Всё сама… – вздохнула. – Сказал бы мне кто тогда, где я теперь буду, я бы не поверила. Что ты! Девочка с окраины Моршанска, безотцовщина, упрямая как овца и отчаянная, как дура… Я была такая же, как ты, Милусь! Но я смогла, а ты тем более сможешь! Я, – она жёстко ткнула себя пальцем в грудь. – Я тебе помогу! А Денис твой – это всё…

Она махнула рукой и откинулась на спинку диванчика. Помолчала, задумчиво вспенила копну на голове. Без макияжа, краснокожая – она, конечно, была забавная, но я начинала терять нить беседы, а время шло.

– Нет, ну вообще он классный, тут никто и не спорит. С детства такой был: честный, справедливый, видный такой, знаешь, пацан. Девчонки за ним табунами бегали, а он в военно-патриотическом кружке, блядь, занимался и не видел ничего, кроме учебных гранат и калаша. А потом вообще свалил в военное училище и все, – она причмокнула и развела кисти руками. – Нет, он классный мужик, и тебе с ним повезло, конечно… Но это всё ерунда, потому что пока ты не станешь самостоятельной, ты будешь зависеть от него и его закидонов, а у него их очень много. От его этого, блядь, как его… либидо! От него зависеть будешь! Да, да! Что баб он любит – это факт. Причём, знаешь, по детству так и не сказала бы, что он таким станет. Может, потому что жена дура, а может, несчастье с сыном так повлияло? Хотя при чём здесь это? – Задумчиво пожала плечами. – Не знаю, короче.