– Тебе-то зачем? – удивилась я – Ты же и так попадаешь?

– Чтобы наверняка.

– Так, блядь, кто взял? – заорал кто-то и Кристинка, суетливо сунув соглашение за пазуху, поспешила к выходу из гримёрки.

А та девчонка, что в сердцах выкинула свой экземпляр, теперь копалась в мусорной корзине и орала:

– Кто взял?!

– Да кажется эта, белобрысая карлица, – откликнулась та, что вчера обосрала мои сиськи. – Ну эта, – скривила лицо и захлопала глазами, пытаясь спародировать посмешнее: – Су-у-ука… Я такая Су-у-ука…

Некоторые из девчат рассмеялись, а та, которая искала свой договор, не глядя швырнула корзину на середину гримёрки.

– Сука! Где она?

– Да только что вышла, – подсказал кто-то. – В сортире отсиживаться будет, наверное.

– Урою! – и дылда кинулась из гримёрки.

Я сорвалась вслед за ней.

– Сидеть! – крикнула мне вслед Зойка. – Людка, блядь, вернись сейчас же!

Да пошла ты! Если эта бешеная кобыла зажмёт Криску где-нибудь в кабинке – она её просто утопит в унитазе и об этом даже никто не узнает.

Но потасовка случилась публично – возле той скульптуры, по которой Лёшка поднимался вчера на второй этаж.

Дылда, вцепившись в Кристинкины волосы, раскручивала её вокруг себя, грозя убить, а Кристи не могла даже дотянуться до неё, настолько у той были длинные руки, и только бегала по кругу, как пони на аркане, стараясь не упасть. На вопли уже собиралась толпа, включая фотографов. Я налетела на не ожидающую такой подлости дылду сзади, захватила её шею в замок согнутого локтя и, как показывал Бородин, подбила её колено своим. Красивый, высокий рост, давший преимущество над Кристиной, теперь сыграл с дылдой злую шутку: мало того, что под моим весом ей пришлось сильно прогнуться назад, так и колени её оказались на редкость удачно высоко – я буквально выбила из-под неё её же ноги и истеричка, испуганно взмахнув руками, рухнула на пол. На пол же отлетела и Кристинка. Меня же наоборот, ухватили за шкирку и почти подняли над землёй – так резко и сильно, что я как-то сразу поняла, что это не злая Зойка… Затрепыхалась, выворачиваясь, и столкнулась лицом к лицу с огромным суровым дядькой.

Охранники довольно быстро утащили нас, троих притихших от ужаса дурочек, в лифт, а оттуда, по коридорам четвёртого этажа – в кабинет.

Камар сидел в массивном кресле, напротив него какой-то араб в традиционной, перехваченной двумя чёрными жгутами, простыне на голове. Обычно в кино такие товарищи ходят в длинной белой рубашке, типа бабушкиной ночнушки, но этот был в элегантном чёрном костюме, да ещё и при галстуке. На носу – стильные очёчки без оправы. Сложно сказать, сколько лет, но взрослый. Несимпатичный.

Коротко переговорив с охраной на турецком, Гюлер задал нам троим простой вопрос:

– Что произошлё?

По идее, отвечать должна была дылда, это же её трагедия… Ну или Кристинка, это с неё чуть скальп не содрали… Но в итоге пришлось мне. Интуитивно покорно опустив глаза на пёстрый ковёр, я в общих чертах описала ситуацию. Камар прокурлыкал что-то арабу, тот приглушённо рассмеялся, и я, не удержавшись, украдкой подняла глаза и столкнулась с его изучающим взглядом. Он сидел в кресле с мягкими подлокотниками, слегка завалившись на бок, и подперев согнутым пальцем щёку, нагло меня рассматривал. Глаза жгуче-чёрные, жёсткие. Сказал мне что-то на своём, я не поняла, просто снова уставилась в пол.

– Милля, Сулейман бин Махмуд бин Саид аль Качим говорит, чито давно хотель шиснацатая жина в свой гаремь! Есили ты захочишь, посиле конкюрса он забирёт тибя в Дубаи!

Я молчала. Захочу я, ага. Размечтался, очкастый!

А на самом деле страшно. С этого станется и в ковёр завернуть, вот правда…

Мужчины, видя моё замешательство, рассмеялись. Поговорили, и Камар что-то коротко приказал охраннику. Тот увёл нас обратно в гримёрку, где дылду уже ждал новый экземпляр соглашения. Всё, мир, дружба, жвачка. И чертовски злая, но держащая себя в руках Зойка. Она придирчиво осмотрела меня и только покачала головой.

– Дура ты, Люд. Без мозгов совсем. А если бы тебе глаз подбили или нос расквасили? Ладно… расчешись, губы подкрась и дуй, давай, на этот… кастинг.


Нас оказалось десять человек счастливиц. Все как на подбор высокие – и только Кристинка как дитё. Сколько в ней было, метр пятьдесят восемь, как в моей бабушке? По сравнению с моими ста семьюдесятью тремя – шпендик. А по сравнению с бешеной дылдой – я и сама шпендик. Сколько в той – сто восемьдесят?

Мы собрались стайкой возле дверей в нужный кабинет и напряжённо ждали непонятно чего. А когда, в окружении охраны, в кабинет прошествовал тот араб-очкарик в компании с Камаром – началось.

Нас вызывали по одной. Что там происходило – знали только те, кто уже вышел. Они, растерянно опуская взгляд, спешили обратно в гримёрку, а нам оставалось только гадать…

И вот, наконец, я тоже вошла, и сразу попала в помещение типа приёмной секретаря. Там у меня забрали и проверили соглашение о неразглашении, сфотографировали меня в полный рост – анфас и профиль, и велели проходить дальше.

Внутренний кабинет оказался небольшим, но уютным. Стены обшиты деревянными панелями, кожаные кресла, массивный стол, за которым восседают шестеро мужиков арабской внешности. Причём тот Сулейман ибн Махмуд или как его там, – во главе.

Едва я вошла, Камар что-то заговорил на своём. Арабы закивали, иногда посматривая на меня, но без особого интереса.

– Иди Милля, – велел мне Камар.

И всё. Весь кастинг.

Кристинка вернулась в гримёрку задумчивая, как и остальные девчонки прошедшие этот странный отбор. А потом, уже перед началом первого дефиле, она настигла меня в туалете и заговорщически оглядываясь, шепнула:

– Ну и как тебе… кастинг?

– Никак. Я вообще не поняла, что это было.

– А ты разделась?

– Чего?

– Что, нет?! А как же ты теперь?

– В смысле, разделась, Кристин?

– Ну… догола?

– Чего-о-о?

– А я думала, всех просят… Поэтому и неразглашение. Нет?

– Охренеть. Тебя что, просили?

– Угу.

– И что, ты разделась?

Она пожала плечами:

– Ну, понимаешь, я же хотя и любительского уровня, но всё-таки актриса. Я там, дома, даже Джульетту играла в экспериментальном театре. И Нину, ну, из «Маскарада» Лермонтова, помнишь? А там у нас такая постановка была… Ну, с раздеванием… На целый зал! Там, правда трусы бежевые, дым машина и всё такое, но всё-таки без лифчика! Но это же ради искусства. Вон и президент Гюлер сказал, что модели должны уметь показывать себя и выполнять требования…

– Так ты что, разделась?!

– Нет. Вернее… по пояс только.

– В смысле, сиськи им показала?! Долбануться можно… И дальше что?

– Ничего. Они сказали, что раз такое дело, и я ломаюсь, то не смогу рассчитывать на победу ни в одной из номинаций. Ну, вроде, хоть сейчас собирайся и иди, всё равно ловить нечего.

– А ты?

– А что я? Ну нет, так нет, зато потусуюсь. Может, в новостях покажут. – Задумчиво намылила руки. – Знаешь, есть один человек, там, у меня на родине… Хочу, чтобы он сдох, увидев меня по телеку.

– Кто такой?

– Да так… бывший. Вот пусть поймёт, кого потерял и сдохнет!

Я глянула на неё через зеркало, в её огромные серо-голубые глаза, и увидела в них потаённые слёзы. Вот тебе и Криска – болтушка-финтифлюшка!

– Ладно, пойдём, – почему-то смутилась я. – И не говори об этом больше ни с кем. За этими ребятами не протухнет стребовать неустойку, уж поверь!

Глава 45

А потом, как ни напоминала я себе, что это всё фарс – меня затянуло.

Первое дефиле – в спортивной форме, под бодрую музыку. Задача: дойти до середины зала и выполнить какое-нибудь упражнение из двухдневного марафона.

Потом нас выстроили на сцене и, оценив, как кобылок на торгу, объявили тех, кто идёт дальше. На этом этапе из тридцати участниц отсеялось десять.

Второе дефиле – в пляжном купальнике. Фононом звучало регги и шум прибоя. Задача: дойти до середины зала и подвигаться под музыку, показывая себя со всех сторон.

Потом снова стояли «в витрине» и слушали вердикт. После этого этапа нас осталось десять человек, и именно на нём срезали Кристинку, хотя она так зажигала, танцуя регги, что сорвала больше всех аплодисментов из зала.

После второго дефиле участницам дали час на подготовку и откуда ни возьмись, в гримёрке в сопровождении Зойки появился тот женоподобный стилист из салона. Облачив меня в вечернее платье, он сотворил из моих волос шикарную высокую причёску, открывающую и без того голую спину и делающую меня визуально выше сантиметров на десять. А ещё ведь каблуки…

Когда, я под локоть с Зойкой семенила обратно к залу, не выдержала:

– Представляешь, на этом дополнительном отборе девчат раздевали догола.

Она небрежно дёрнула плечом:

– Эскортниц вербуют. Смелых, амбициозных, послушных. Забудь. К тебе это не относится, как и к Белоснежке твоей.

– Ну, вообще её тоже просили. Только она не смогла, хотя её даже шантажировали победой в конкурсе.

– Забавно. Её если только в обычные проститутки приглядывали, может, даже на ближайший вечерок. Не понимаю, как она вообще сюда затесалась, Камар ослеп что ли? Хотя, может, планирует набрать моделей невысокого роста. В Европе сейчас и такое есть, как и толстых. А ты не знаешь, почему другие участницы за глаза называют её Сукой?

– Может, Скукой?

– Да нет, именно сукой.

Нет, я не знала. И не понимала.

– Завидуют, наверное.

– Чему, Милусь? Она как эта, знаешь – маленькая собачка до старости щенок. Вечная девочка. А мужики мясо любят, сиськи, задницу, талию, ноги от ушей и чтоб молчала побольше – а у этой ни по одному пункту не сходится.

– Но она же красивая, Зой, ну согласись!

– А толку? Кукла она и есть кукла – с ней играть надо: дергать за волосы, ноги к ушам задирать, раком ставить, понимаешь, да? А эта, как фарфоровая статуэтка, на неё даже дышать страшно – или испачкаешь, или разобъёшь, ну и нахрена она нужна? Хотя блонд такой я себе тоже хотела бы.