Стася Андриевская - Милаха

– Да говорю тебе – забыла! Да и на счёт тебя шутка, естественно. Мой папаня, само собой с тёлками гуляет, тут уж даже сомневаться не приходится, но думаю, он и уровень нормальный держит. Может, модели какие-нибудь. В смысле, нормальные модели, которые по подиуму ходят, а не просто так из кустов вылезли.

Намёк понят, чего уж там. А я-то, наивная, думала, что Ленка с той завистью справилась.

– Лен, я пойду, ладно? Мне послезавтра в ночь в Москву ехать, а я ещё не собиралась даже.

– В Москву? – оживилась она.

– Да. На фитнес-конференцию.

– Ни хрена себе, ну ты даёшь! – Она даже шаг замедлила от удивления. – Не ожидала от тебя. Ну… Молодец, что тут скажешь! Давай, удачи там! А завтра в технарь придёшь?

– Зачем? Пока Серова с больничного не выйдет, специальность всё равно не сдашь.

– Ну да… Ладно, давай. Сувенирчик что ли какой-нибудь привези.

Так я и не поняла, с Ленкой был Макс или с кем-то ещё. Интуиция говорила, что с ней, а разум не хотел в это верить. На всякий случай я предупредила Макса, что если узнаю, что крутит с Ленкой – убью. Потом добавила, что убивать буду не я, естественно, а Денис. Макс долго молчал, глядя на дорогу, а потом что-то ответил, но я уже не слышала что.

Мысли были заняты этой дебильной ситуацией: надо же, повстречались, блин, на просторах родного города… А если бы Ленка меня узнала? А если бы она увидела нас не в тонированной машине, а когда мы шли с Денисом по аллее, держась за руки? Долбануться можно, где были наши мозги? А ещё – как же я от этого устала! И ведь легче не будет…

В среду велела Максу подъехать к одиннадцати – нужно было прошвырнуться по магазинам, обновить гардероб. Москва всё-таки, не хухры-мухры!

А когда села в машину, сразу поняла, что прошлой ночью он безбожно нажрался.

– У-у-у… Тебе за руль-то хоть можно? Разит за километр…

Макс виновато улыбнулся и открыл все окна.

– Можно. Просто вот, только-только, глаза продрал, и поесть ещё не успел.

– Зашибись. Ты гаишнику, если что, тоже так скажешь?

– Да ладно, нормально всё будет. Сейчас завезу тебя в ЦУМ, а сам в столовку там, неподалёку, забегу, супчиком каким-нибудь закинусь.

– Блин, Макс… Вот правильно Денис сказал, что ты раздолбай! – И замолчала, соображая, что делать.

А что делать – ночью уже уезжаю, дел ещё хренова куча, которую надо разгрести до шести, ибо клиентов и тренировки никто не отменял, тем более в преддверие недельного «загула» А ещё к матери заехать, а ещё чемодан собрать. Долбануться можно, каждая минутка на счету! И до полного счастья не хватало только Максу прав лишиться, а тачку на штрафстоянку загнать, ага… Тогда Денис не только его, но и меня за компанию уроет. Распахнула дверь:

– Ладно, пошли!

– Куда?

– На кудыкину гору! – огрызнулась я, выбираясь из машины. – Супчик жрать!

– Не понял… – обалдело глянул он на меня, – к тебе что ли? Я не пойду!

– Ты издеваешься, Макс? Быстро пошли, я сказала!

– Да ну на хер, Люд! Я лучше вон до ларька дойду, доширака возьму, чем Батя узнает, что, я у тебя был.

– Макс! – я только что не добавила «к ноге!», но в целом окрик вышел именно таким. Опомнилась, сбавила тон: – У меня реально время поджимает. Кончай ломаться, а?

Он ходил по квартире, как по музею, а я смотрела на его обалдевшее лицо и думала о том, что какие-то четыре месяца назад и сама была такой же.

Правда Максу, в отличие от меня, было наплевать на цвет обоев и двухуровневый потолок, его больше заинтересовало, как устроена скрытая подсветка, огромный телек и холодильник.

Когда я позвала его за стол, он смутился немного, присел на краешек стула… Только что руки на коленки не положил, воспитанный мальчик, блин. Алкаш, хренов!

– Ну и по какому поводу пьянка была? Несчастная любовь? – не сдержала я любопытства, ставя перед ним тарелку с ухой. Из сёмги, между прочим. Для Дениса старалась, а в итоге, как всегда – он если пару раз поел, то хорошо. Даже удачно, что Макс с похмелья, а то было бы жалко выливать. А так, как раз самые смачные остатки ему достались.

– Ну, скажешь тоже… – кажется, он сожрал этот суп взглядом ещё до того, как я подала ложку. – Кореша в армию провожали. Святое дело.

– Набухаться?

– Да ладно тебе. Просто не рассчитал. Но проводить надо было нормально, кто знает, может, в последний раз виделись.

– С чего вдруг?

– Чечня.

Он сказал это так просто, вылавливая из тарелки жирненький кусочек рыбы, что прозвучало, как «простуда», например. Ну, что-то такое банальное, от чего никуда не денешься, а на работу ходить всё равно надо.

– А что Чечня? Я слышала, там уже всё заканчивается, просто дожать немного осталось? – повторила я то, что говорил мне когда-то Лёшка. – Разве нет?

Макс хмыкнул.

– Зависит от района. Местами уже наши стоят, но есть и горячие точки, где хозяйничают боевики. Ну как точки – целые аулы. Там средняя продолжительность жизни нашего солдата – дня три от силы. Отправляют туда, например, роту в сто пятьдесят – двести человек, а возвращается человек тридцать – сорок от силы, с учётом раненых и покалеченных. Если так пойдёт, скоро и из запаса начнут дёргать.

– В смысле?

– Ну… Тех кто отслужил уже. Сначала таких как я, потом постарше, потом ещё старше и так – пока всех не выберут.

– Но… Там же всё заканчивается уже? – уже без надежды повторила я.

– Да ничего там не заканчивается! Конца и края на самом деле не видно. У меня пацанчик знакомый недавно вернулся оттуда – без обеих ног, такого порассказал! По телеку и половины правды не говорят, чтобы народ не кипешил.

Я заторможено поднялась, поставила чайник и потом только спросила, а будет ли вообще Макс чай, и сразу же набадяжила ему растворимого кофе, хотя он и ответил, что ничего не будет и можно уже ехать… Так же заторможено поставила перед ним кружку. Макс замешкался, но отказываться не стал. Постеснялся, наверное. И только когда он уже почти допил, я вспомнила про сахар и печеньки… И всё молча. А как я могла говорить, если в горле, где-то под самой челюстью, защемило вдруг… Постаралась взять себя в руки.

– Макс, а туда, в эти горячие точки, всех подряд отправляют?

– В зависимости от рода войск и их назначения, но для гражданских это выглядит как рулетка, конечно. Ты у Бати лучше спроси, он понятнее объяснит, как это происходит. Я только знаю, что ВДВшники, например, точно все туда. Кореш, которого вчера провожали, как раз в ВДВ и попал. Поэтому и напились. А ты бы видела, что с его матерью было! Как будто его уже убили. – Помолчал, глядя в кружку. – А девчонка его вообще дура, прикинь, решила его простимулировать, говорит: вернёшься без ноги или, там, руки, уйду от тебя. Ну, типа, он себя лучше беречь теперь будет… Люд, ты чего? Лю-ю-юд…

И я поняла, что сижу, уткнувшись лбом в стол – руки зажаты между коленей – и грызу губы… Резко выпрямилась, суетливо пособирала со стола посуду.

– Давай, Макс, поехали. Ещё к матери успеть надо.

***

Чего уж тут и говорить – мне было не до шмоток. Состояние как после сильной болезни: слабость во всём теле и лёгкая тошнота, и хочется одного – лечь и уснуть, чтобы не было больше мыслей.

Заскочила в ЦУМ к Ирине Степановне, почти не глядя взяла то, что она расхвалила, и поспешила сбежать. Подумаешь, Москва. Как будто там другие люди живут, рядиться ещё перед ними.

Когда вышла из ЦУМа, оказалось, что на город надвигается Армагеддон. Чёрная, тяжёлая туча ещё не закрыла солнце, отчего казалось, что края её облиты расплавленным золотом, но освещение на улице стало вдруг похожим на что-то фантастическое, страшное и эпичное. Поднялся сильный ветер, стало понятно, что вот-вот начнётся дождь, а может, и гроза.

Ливануло, когда уже подъезжали к родным общажным пенатам. Сначала-то я хотела оставить Макса где-нибудь подальше, квартала за три, чтобы после матери успеть добежать до тридцать девятого дома – до Лёшкиной съёмной квартиры…

Да, вот так. Просто капец, как меня накрыло этим желанием. Нет. Не желанием. Это как… потребность, какая-то! Мучительная и жизненно необходимая, словно вдох после долгого удушья. В голове не укладывалось, что он мог уже уйти в эту чёртову армию, и…

Нет, в голове не укладывалось. Не может этого быть! Господи, пожалуйста!

Короче. Сначала хотела перехитрить Макса и сбегать к Лёшке тайно, но теперь, глядя как на землю низвергается пышущее молниями и грохочущее громами небо, как бурлящие потоки воды размывают и без того убитые бордюры, как деревья гнутся чуть не к самой земле, теряя листья и даже ветки под яростными шквалами ветра, я поняла, что не дойду. Да и странно это будет выглядеть – рвануть за три квартала пешком по такой погоде, а Макс ведь далеко не дурак, хотя и раздолбай.

В общем, подъехали прямо к Лёшкиному подъезду. Я выскочила, метнулась по скрипучей, пропахшей пылью деревянной лестнице на второй этаж. Стучала, стучала… Не открыл.

Ветви раскидистого ясеня истерично бились в подъездное окно, словно пытались спрятаться от ярости стихии, а здесь, возле Лёшкиной двери, была тишина… Мертвая тишина. И меня словно накрыло ею, придавило и расплющило.

Дверь, обитая старым коричневым дерматином, хаотичная россыпь гвоздиков с потускневшими от времени фигурными шляпками, лопнувшие струны проволоки, которые когда-то «рисовали» на обивке стёганый узор… Звонок выдран с корнями, изолента на концах проводков ссохлась от старости, висит грязной скукоженной соплёй… Заскорузлая тряпка вместо коврика у порога… И я – стою как дура, и не верю в то, что ЭТО случилось.

А ведь могла хотя бы попробовать отговорить! Не факт, что Лёшка уступил бы, но мне самой было бы теперь легче.

Вот именно – МНЕ было бы легче! Даже сейчас я думала о том, каково было бы мне! А если спросить о том, зачем он вообще в это ввязался, вместо того, чтобы спокойно учиться ещё целых три года? Ему каково было, думал кто-нибудь?.. Кроме Барбашиной?