Стася Андриевская - Милаха

– А ты сама-то куда идёшь? Может, если есть время, покажешь мне этот ваш секретный дом?

Шли не спеша. Щурясь, поднимали к небу лица, балдели под солнцем, как кошаны на подоконнике, но вот с разговорами… Когда обсудили погоду и всякую фигню, попробовали говорить о школе – но всё самое интересное так или иначе касалось наших с ним прошлых отношений или его мамы. Говорить об институте-технаре – всё упиралось в наш с ним разрыв и смерть его мамы. Выходило так, что общих тем уйма, а поговорить не о чем, потому что слишком уж они общие. Поэтому больше молчали. Но молчание это не было тяжёлым, наоборот – мне было легко. Как это сказать-то… спокойно, что ли.

– Кстати! Видел тебя на рекламе, – оживился вдруг Лёшка. – Неожиданно, надо сказать!

– Очень интересное определение, – хмыкнула я. – Неожиданно хорошо, или неожиданно плохо?

– Неожиданно, что ты тоже работаешь у Зойки.

– А сама реклама?

– Красивая. И ты там очень хорошо вышла, прям профессиональная модель. Тебе бы на телевидении попробоваться, думаю, получилось бы.

Приятно, блин! Стараясь скрыть довольную улыбку, я наклонилась к зацветающему уже кусту смородины, окунула в него лицо. Боже мой, вот она радость жизни-то! В таких мелочах! Отщипнула маленькую веточку с жёлтыми цветочками, пошли дальше.

– Не показалось тебе, что она слишком вызывающая?

Лёшка пожал плечами:

– Да нет, что там такого-то? А что, кто-то сказал, что вызывающая?

– Да просто, – отмахнулась я, – не бери в голову. Вон, смотри, тридцать восьмой.

Лёшка глянул вперёд, присвистнул:

– Ну понятно теперь! Стои́т ни вашим, ни нашим. Я думал, там уже Лазоревая идёт, даже не подходил к нему.

– Все так думают. – Я остановилась, немного замялась. – Ладно, Лёш, давай. Удачи тебе. И в армии там… береги себя, короче.

– Подожди, – он протянул ко мне руку, но прикасаться не стал, тут же опустил. – Может, вместе на квартиру сходим?

– Зачем?

– Ну просто рад, что встретил тебя. И… как-то всё быстро заканчивается.

Искренний, как и весь сегодняшний день. И, между прочим, часть моей жизни. Хорошая такая, светлая часть. Понятная. И тоже совершенно не хочется из неё выныривать. Во всяком случае – так быстро. Пожала плечами:

– А пошли!

Обычная крошечная однушка на втором этаже. Не сравнить, конечно, с его трёшкой на Ленина, но перекантоваться месяц-другой – выше крыши.

И когда осматривали квартиру, и когда шли потом от тех дворов в сторону остановок – ощущалось что-то такое… Как будто эта квартира станет точкой невозврата. Словно она – рубеж, который окончательно разделит прошлое и настоящее. И так символично, что мы смотрели её вместе. До мурашек.

В голове не укладывалось, что через месяц Лёшка отчалит на два года. Возможно, в пекло. И казалось бы, а мне-то что? Но что-то было. Что-то такое, отчего хотелось жадно всматриваться в его лицо, пытаясь найти в нём… Что? Я не понимала. Да и не всматривалась, конечно. Просто упрямо шла вперёд, потому что Лёшка-то как раз не сводил глаз с меня. Всю дорогу смотрел и молчал. А возле бывшего магазина «Культовары», там, где за поворотом начиналась оживлённая трасса, людные тротуары и вообще – реальная жизнь, я остановилась.

– Ладно, Лёш… Теперь уже точно пока. Не знаю, увидимся или нет до твоего отъезда… Но… Ты береги себя, короче.

– Постараюсь.

– Да уж пожалуйста… – и замешкавшись на мгновенье, задохнувшись жарким волнением, я всё-таки обняла его – крепко, по-настоящему.

И он тут же сжал в объятиях меня – сильно, но так трепетно…

Надо же – какой он всё-таки плечистый, какой высокий и тёплый. Какой близкий и… подходящий? Словно наши тела были идеально совпадающими кусочками мозаики – каждый изгиб на своём месте. Даже удивительно.

Лицо уткнулось в его ключицу – чуть подними голову, и вот оно… И только тут я поняла, что любимое место для поцелуев – под подбородком, там где бьётся сонная артерия, то самое, куда мне так нравится целовать Дениса – я на самом-то деле ещё полжизни назад открыла у Лёшки…

Так, хватит!

Подалась назад, разрывая объятия. Лёшка отпустил, но в последний момент придержал:

– Люд…

– Всё, Лёш!

Рванулсь от него, а он наоборот – за мной. Снова сжал, так что не вздохнуть.

– Лёш, всё… Пусти!

– Не-а.

– Лёш, да блин, ну хватит!

– Люд, ну что за хрень, а? Ну чего тебе надо, я не понимаю? Может, мне грохнуть кого, банк ограбить или наркотой заняться?

– Ты дурак, Лёш… – но злиться на него я не могла. – Просто отпусти меня и всё!

– В каком смысле – отпусти?

– В прямом, в каком ещё?

Он разжал объятия, я выскочила из них, суетливо оправила волосы… и тут до меня дошло, что есть ещё и другой смысл.

А ещё – когда тебе говорят, что любят, ты действительно становишься заложницей… И даже когда ты вроде и ушла – сердце всё равно ноет.

– Лёш… ты классный, правда, но… Дело не в тебе – во мне!

– Да кто бы спорил.

Неловко помолчали – секунд пять, не дольше, а как будто вечность прошла.

– Ладно… я пойду. Пока. – Махнула рукой, он махнул в ответ, и пока я не скрылась за углом – чувствовала на себе его взгляд.

Безмятежный солнечный день, такой искристый, полный дорогих сердцу и памяти мгновений, стал вдруг плоским и блёклым, как старая фотография. И я подумала: «А вот если бы не Денис… осталась бы?»

Будильник. Скованность во всём теле. Хочется завязаться мудрёным узлом, чтобы растянулись перенапряжённые мышцы, скрутились и сладко заныли суставы, хрустнул позвоночник – и снова спать. Или просто валяться «без задних ног»… Хотя бы до обеда. Но надо вставать и ползти на вершину жизни, блин.

Макс привозит йогурты уже без напоминаний, и в моей сумочке теперь всегда лежит ложка, потому что дома я не завтракаю в принципе. Не успеваю.

Ленка меня игнорирует. Не в наглую, конечно – на дежурные вопросы отвечает и даже может дать запасную ручку, если я попрошу… Но и всё. И я знаю, что это игнор. Но что-то с этим делать нет ни сил, ни желания. Это слишком тяжело для меня сейчас. Истощает.

Барбашина похожа на задумчивое привидение, даже заметно схуднула. Ей бы теперь обратные отжимания, чтобы укрепить трицепсы, а то руки дрябловаты немного…

Блин. Хватит о мышцах, а?!

Тем более что ей сейчас не до них. Наверняка в голове один только Лёшка. Она, вон, даже по учёбе съезжает. Хотя не одна она…

Сергей Викторович завалил меня пересдачами. У всех принимает троечные зачёты, а с меня требует пересдачу, говорит, что не позволит мне скатиться до уровня остальных дебилов. Да, Сергей Викторович он такой – говорит, что думает, и делает тоже. А меня тошнит от его аудита! У меня нет на него ни времени, ни желания.

Физрук наоборот, говорит, что выведет тройбан вместо законной пятёрки, если я не начну снова ходить на физру. А мне похрену. Хоть двойбан! К чёрту и его волейбол, и соревнования по нему с Педом, с Медом, с Горхозом и всеми остальными… Потому что кажется – ещё чуть-чуть и я застыну, как Железный дровосек: мышцы не расслабляются уже даже ночью.

Галина Николаевна считает, что я дурочка. Что я, блин, всего лишь физкультурница, а мои нагрузки сопоставимы со спортивными. Что я способная, но мне ещё слишком рано на этот уровень. Что всё должно быть постепенно, иначе я надорвусь.

А ещё, она оказывается нормальная тётка и действительно грамотный тренер. Небезразличный. Дошла до Зойки, убедила ту, что мне нужно временно сократить количество тренировок с пятнадцати в неделю, хотя бы до пяти – шести, желательно до трёх. Зойка не дура, пошла навстречу. Теперь я могла просто включать своим «девочкам» программу с кассеты и ходить между ними, подбадривать окриками, типа: «Животики подобрали!» или «Ягодица должна гореть!»

…Но я так не могу. Мне стыдно. Я чувствую себя тогда самозванкой. Поэтому я закрываю плотнее дверь в свой зал, и по-прежнему честно отрабатываю каждую тренировку вместе с группой. По три каждый вечер, пять дней в неделю. И в тот момент, когда это происходит – мне реально в кайф, меня распирает от энергии…

…Но на утро – снова будильник. Скованность во всём теле и хочется завязаться узлом и так и сдохнуть, потому что сил больше нет.

Зато есть цель – конференция в Москве. Поэтому я собираю волю в кулак и сползаю с кровати… И так изо дня в день.

Но, кажется, в этой безумной гонке я не одинока: Денис последнее время не улыбается в принципе. Постоянно на телефоне, слишком часто ругается матом. Когда же разговаривает со мной – параллельно думает о чём-то другом.

За две недели секс случился всего один раз, в первых числах мая, и то – я пристала. Не сказать бы, чтобы мне хотелось именно трахаться, нет, блин, если честно, лучше бы просто полежать в позе снежинки, но мне отчаянно не хватало его тепла и близости.

Тот секс был странный: долгий и нудный. Скорее всего, во время вколачивания – равномерного, как работа поршня в механизме, Денис тоже думал о чём-то другом. Ну что ж, спаривание случилось, а вот близость – нет.

В конце концов, я устала стоять на четвереньках: спина затекла, руки мелко задрожали от напряжения, а возбуждения при этом – ноль. Я изобразила бурный оргазм, думала, на этом всё, но Денис не мог собраться, всё ёрзал и ёрзал… Так и хотелось повернуться и спросить: ну, ты когда уже там? Но он и сам задолбался. Обнял меня, уткнулся лицом в спину:

– Извини, Милаш… Не могу. Голова другим занята.

И вот тогда-то и случилась, наконец, близость: мы просто сидели на прикроватном коврике, в коконе из сползшего на пол одеяла – Денис прижимал меня к себе, я положила голову ему на плечо – и молчали. Я чувствовала его. Его предельное напряжение, несгибаемую волю и упрямство. Я восхищалась им, таяла от осознания его мощи и того, что эта мощь сейчас сжимает в объятиях меня. И я была маленькой и хрупкой девочкой, а вовсе не загнанной лошадью, как иногда казалось – и это было так приятно и так важно для меня!