Стася Андриевская - Милаха

– То есть, ты в курсе?

– Что зимой был? Конечно в курсе. И что, как Ольга его перенесла? У них там, в своё время недопонимание было. – Улыбнулся.

– Да и ты, насколько я понимаю, мимо того недопонимания мимо не прошёл?

– Растрепала?

– А ты как хотел? Женская дружба предполагает сплетни и перемывание костей.

– И что же вы там намыли?

– Да ничего особенного…

Ну а правда, что, рассказать ему, как я рисовалась перед Боярской, будто он постоянно говорит мне о своей любви? Н-да, уж… Особенно если предположить, что он втюхивал эту свою философию и ей тоже, и она сразу спалила меня в брехне. Блин.

– Она, кстати, в курсе, что я пересказываю наши с ней разговоры тебе. Так что…

– Так это и дураку понятно. Но меня не интересуют прямые разговоры. Скорее контекст и разные мелочи.

– И ещё она сказала, что готова и сама рассказать тебе всё что захочешь. Но понимает, что гордыня не даст тебе спросить.

Денис усмехнулся. А я пожалела, что сказала это. Ну, как и правда пойдёт к ней? Под ложечкой тревожно засосало.

– А почему ты не кипишишь на счёт Камара? Ольга, например, считает, что он вернулся с родины потому, что Марата грохнули и, вроде того, будет смотреть тут у нас за проституцией.

Денис рассмеялся.

– Да не уезжал он в Турцию, это слухи. Камар тогда сразу в Москву свалил. Должность заимел козырную, что-то вроде советника по международному культурному обмену при администрации Московской области. – Пожал плечами. – Ну… Как-то так. Раскабанел, обрюзг на казёных харчах. Ему сейчас если и идти в криминал, только крышей над кем-то. Сам пачкаться не будет, да и не потянет. Отяжелел.

– Ну? Так крышей над проститутками!

– Над Московскими – может быть, а над нашими уже есть смотрящий.

– В смысле?

– Что в смысле? Всё давно уже распределено. Над барыгами и попрошайками Филиппов встал. Над мокрушниками – Холмик. Сфера услуг под Селимом – тоже турок, но далеко не Камар.

– А сверху всех кто?

– Если бы это было очевидно, он не был бы сверху… Слушай, а зачем я вообще тебе это рассказываю? Всё, хватит. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Угу. И дольше живёшь.

– Вот именно.

– Но всё-таки, получается, что когда ты разбирался с моей шубой и просил выдать тебе ту сладкую парочку – ты обращался к Филиппову?

Денис глянул на меня мельком – брови в кучу, желваки на скулах подрагивают. Начинает злиться.

– А потом, когда увёз из города эту девочку – ты украл её у него же?

– Так, Люд, отбой! Ты лезешь не в своё дело.

Я психанула, сцепила руки на груди.

– Ты – моё дело! А значит, всё, что касается тебя – тоже моё дело! Понятно?

А он рассмеялся и тяжело, многообещающе погладил моё бедро:

– Значит так, планы меняются! Сначала постельный режим, а потом уже отсыпаться. Согласна?

На Пасху, двадцать третьего апреля, погода была солнечная, тёплая – по-настоящему летняя. Та самая волнующая пора, когда бодро прёт молодая зелень, цветут абрикосы и вишни, буквально на глазах набирает цвет сирень и каштаны. Пора забыть про куртки, кофты, ботинки и колготки. Пора подставлять игривому ветерку стосковавшуюся по воле, белую как кефир кожу…

Макс и Виталя сегодня естественно не работали, поэтому Денис сам подвёз меня до моей бывшей школы и поехал к законной семье. Я шла по залитым ласковым солнцем улицам и в который раз за эти сутки офигевала от счастья. А ещё – от свободы.

Сегодня меня никто не ждал за углом, мне не надо было никого предупреждать о том, что я, возможно, задержусь, не надо было в любом случае, даже если дела завели в другой конец района, возвращаться к условленному месту. Я могла бы развернуться прямо сейчас, прыгнуть в автобус и поехать хоть в центр, хоть на противоположный конец города. Давно уже такого не было, потому что даже в те дни, когда я давала Максу отгул – сама обычно сидела в белокаменке. И не потому, что таковы были строгие требования Дениса, а банально – лень. Да, водитель это всё-таки чертовски удобно, чего уж тут выделываться. Расслабляет. Хотя и ограничивает в свободе.

Вообще, не было никакого смысла приходить домой именно сегодня – мама уже давно поддерживала Толика в плане изучения Библии со Свидетелями Иеговы. А у них правила те ещё – ни дней рождения, ни Нового года, ни, тем более, православных дат. Даже когда я пришла восьмого марта с её любимым «Киевским» тортиком она заявила, что это сатанинский праздник и отказалась его даже попробовать. Я угостила им тогда тётю Машу Барбашину – ей нормально пошёл, она даже пригласила меня к ним в комнату и мы попили чаю. Так что, говорить о поздравлении мамы с Пасхой вообще не приходилось. С другой стороны, я давненько не была у неё, и пора было и отметиться.

Сразу же оценила новые обои в комнате и небольшую перестановку мебели. Стало действительно лучше, и вроде, даже, просторнее.

Про себя посмеялась смешному протесту четы Панюшкиных против Пасхи: именно сегодня маме с Толиком приспичило вскапывать палисадничек под окном. При том, что, как говорится, «девица косы не плетёт…» да и никогда прежде там не росло ничего, кроме куста сирени. Сейчас же у матери даже была припасена какая-то рассада.

Вот такая, хотя и странная, но тоже, на самом деле, моя радость – мать изменилась. Было немного страшно, что все эти перемены так тесно завязались на Толике, словно он был той самой недостающей в её жизни деталькой, без которой механизм не срабатывал прежде, но с другой стороны – перемены это всегда страшно. И лучше уж бояться и делать, чем тупо плыть по течению, правда, ведь?

В общаге я долго не задержалась. Хотелось ещё погулять по улицам, подставляя лицо, плечи и руки солнцу, чтобы хоть чуточку загореть к Москве! На фотографиях в каталоге все модели были загорелыми. Фитнес инструкторы с импортных видеокассет тоже. И это было действительно красиво! И я должна была соответствовать.

Недавно видела в журнале устройства – солярии, в них можно загорать хоть круглый год. Зойка говорила, что в Москве, в элитных салонах, такие можно найти, а к нам в Мухосранск пока даже нет смысла везти, не отобъётся – народ дремучий, да и услуга эта сезонная. Если только на перспективу, и если только приложить к нему хорошую рекламу.

«Пустит тебя, Милусь, твой Кощей на билборд? А в купальнике?» – посмеиваясь, спрашивала она. А я улыбалась и понимала, что надо уговаривать. Надо гнуть свою линию, ведь закрыл же он глаза на то, что часть той, возмутившей его рекламы поменяли на новую, а часть так и оставили прежней? Значит, и в купальнике разрешит. Вопрос времени.

Сейчас же Зойка закладывала на конференцию в Москве два дополнительных дня – специально для того, чтобы мы с ней и с Галиной Николаевной успели добраться-таки до тех самых элитных салонов, в которых есть неведомые солярии, и вернуться в родную провинцию красотками-мулатками…

– Люд! – окликнули меня, и сердце предательски ёкнуло – Лёшка!

Какое-то дурацкое волнение, если честно. Или даже страх? И тысяча мыслей в те десять секунд, что он перебегал ко мне с другой стороны неширокой улочки. «Задрать нос и отшить по-быстрому? А с чего вдруг? А если нас увидят? Кто? Да и увидят – ну и что, подумаешь, два человека встретились на улице»… А сама машинально бросила взгляд по сторонам.

Вокруг раскинулись родные уютные, утопающие в весенней зелени старых раскидистых деревьев трущобы. Общажные кварталы, правда, остались немного позади, и теперь шли дворы с такого же типа квартирными домами: двухэтажными, всего на два – три подъезда каждый. Фактически, деревянные хибары, обложенные кирпичом. Старожилы поговаривали, что по документам они были снесены сразу после смерти Сталина, и на их месте давно уже стоят «хрущёвки»…

– Привет! – Лёшка подлетел ко мне и встал, вдруг, как вкопанный, словно только сейчас очнулся. – Как дела?

– …Нормально.

– Христос Воскрес, кстати…

Мы сказали это одновременно и тут же немного нервно рассмеялись. Непонятное волнение заставляло отводить взгляды, но они всё-таки возвращались друг к другу, как намагниченные.

– Воистину Воскресе, Лёш…

– Ну… Как это… Может, обнимемся? Вроде как положено?

Смешной такой, со своим фирменным румянцем.

Обнялись. И даже расцеловались, как положено – троекратно, но, правда, только в щёчки… И я сразу же испуганно поджала плечи, выскальзывая из его рук.

– Ты чего тут? К Наташке что ли? – машинально сделала шаг назад, разрывая пугающую близость.

– С чего бы это ещё? Нет, конечно. Тридцать восьмой дом ищу, а его, похоже, и в природе нет.

– А, – я улыбнулась, – это хитрый дом, его все ищут. А он просто не по порядку стоит, а как бы в промежутке, в глубине двора. И ты его уже прошёл, кстати.

Лёшка озадаченно обернулся.

– А зачем он тебе?

– Да договорился квартиру посмотреть. Там, насколько я понимаю, горячей воды нет, да?

Я пожала плечами:

– Да тут нигде нет, газовые колонки у всех. А тебе нафига вообще?

– Снять хочу.

– В смысле?

– Свою сдам, нашёл уже тех, кто на два года возьмёт, только им вот уже с мая надо. Ну и ладно. Перекантуюсь месячишко на съёмной, что от меня, убудет?

– Не поняла?

– Ну, в армию я в конце мая иду. Весенний призыв, ты не в курсе? Всё уже, и с военкомом встречался и знаю, куда берут.

– И куда?

– В ВДВ.

Ох, как он это сказал! Слегка небрежно, но в то же время гордо. Кажется, даже плечи расправил и словно взрослее что ли стал. Серьёзнее, мужественнее… А я вдруг испугалась.

– А как же Чечня?

Он рассмеялся.

– Стандартный женский вопрос. Да как у всех, Люд! А по стройбатам отсиживаться – русских так и будут нагибать, кому ни лень. К тому же, там и война-то на исходе уже, немного дожать осталось.

Новость легла на сердце неприятной тяжестью, но я промолчала. Да и что тут можно было сказать? На каком основании?