Какой уж тут рассказ о Камаре?!

– У тебя проблемы какие-то?

Он нетерпеливо дёрнул щёкой:

– Не важно. Ты давай своими делами лучше занимайся. Как учёба?

– Да что с ней станется? – буркнула я и запустила руку ему под футболку. Обожала это ощущение – горячее тело, дорожка волос убегающая к паху… Крепкая, широкая грудь с кучеряшками, об которые так забавно щекотать ладонь. – Дении-и-ис… Ты что, меня больше не хочешь?

– Это ещё с чего?

– Ну… За целую неделю всего два раза и то впопыхах. А сегодня вообще, уже три часа как приехал, а даже не пытаешься…

Он рассмеялся, а я зажмурилась и прижалась к нему ещё теснее – у него даже смех был усталый…

– Страстна́я сегодня, Милаш, какой может быть секс?

А ведь я об этом даже не подумала! Да и никогда не соблюдала всех этих правил, просто не с чего. Бабушка – до сих пор рьяная коммунистка, а у нас с матерью программа максимум – это яиц накрасить, чтобы было чем с соседями по общаге меняться.

Денис запустил пальцы мне в волосы, задумчиво помял их.

– Завтра поедем с тобой в Перевалово. Это там где…

– Я помню. Церковь та маленькая, да? Куда зимой ездили. Зачем?

– Как зачем? На службу. Ты, кстати, куличи умеешь печь?

– Нет.

– Ну ладно, в кулинарию заедем. Яиц только покрась.

– Почему в Перевалово? Чем тебе местные церкви не нравятся?

Он снова рассмеялся:

– Да вот так. Благодаря вам с Ленкой мне теперь придётся наведываться туда периодически.

– В смысле?

– А ты подумай. Не?.. Ну и ладно, на месте поймёшь.

***

С нами поехал Медок. Они с Денисом всю дорогу что-то обсуждали на странном полужаргонном языке, да ещё и как-то по-идиотски – один начинал фразу, и вдруг обрывал её, говоря: «понимаешь, да?» А второй согласно кивал и отвечал: «ещё бы!» И так всю дорогу.

Джип – добрый конь, да и Денис гнал под сто восемьдесят, так что доехали быстро, часа за полтора.

Если смотреть в масштабах церквушки – народу было много, а так – ну, человек тридцать от силы. Они стояли в очереди, а в левом углу я заметила батюшку, накрывающего голову какой-то женщине чем-то вроде покрывала. Денис с Медком встали в хвост очереди, бабульки оборачивались, здоровались, говорили, что мужчины должны пройти вперёд, но Денис отказался. Склонился к моему уху:

– Исповедоваться будешь?

Я даже испугалась как-то, отрицательно мотнула головой, а Денис просто спокойно кивнул в ответ.

Потом я, конечно, думала об этом. Исповедь, это же, вроде как когда рассказываешь свои грехи, каешься в них и получаешь что-то вроде прощения, да? Ну, то есть – это как возможность выговориться, но не попьяни, а осознанно. И конечно мне было в чём выговориться, и я очень хотела бы это сделать, и особенно остро почувствовала это здесь, глядя, как от батюшки в слезах, но с умиротворением на лице отходят исповедовавшиеся… Но я не была готова. Я не понимала – как это, с чего начать. Да и стыдно было перед батюшкой-то. У меня ж там такого накопилось… в мои-то восемнадцать!

Когда смотрела, как исповедовался Денис – гадала, о чём он рассказывает. Вот правда, аж до чесотки под коленками хотелось знать, прям хоть подслушивай!

Попыталась отвлечься от этих мыслей, пошла по небольшому помещению церкви, разглядывая старинные иконы и праздничное убранство, и в углу, возле большой подставки для свечей, увидела девочку. Ту самую. Побирушку. Она сидела на скамейке и, глядя в пространство перед собой, мотыляла ногами. В руке кукла. Сама девочка была аккуратно одета, волосы под сбившейся на бок косынкой гладко причёсаны и блестят в свете канделябров.

За два с небольшим месяца из непонятной уличной зверушки она превратилась в милого домашнего котёнка, и от этого даже слёзы навернулись.

…Христос Воскресе! – восклицали люди. Им вторили колокола, и непонятная, неведомая ранее светлая радость наполняла моё сердце.

А когда мы с Денисом забрались на колокольню, и я сама ударила в большой колокол, и он загудел прямо тут, над головой, словно растрескивая мою скорлупу и омывая меня звонкой благодатью – как младенца в крестильной купели – я заревела. Ревела и расшатывала тяжёлый язык, чтобы ударить снова и снова. Чтобы вся округа знала: жизнь прекрасна и бесконечна, и главные вещи в ней – вовсе не вещи…

А ещё, когда прихожане уже расходились, Денис подвёл меня к батюшке, и тот, благословив, надел мне на шею крест. И хотя Денис ничего не сказал, но я поняла, что это тот самый, который он обещал ещё в феврале – со Святой Земли. И в этот момент мне даже не жалко было снимать ключик.

Медок остался в Перевалово, а мы с Денисом уехали сразу после службы. Гнали по пустой ночной трассе и молчали – даже музыку не включали, и было так хорошо!

Нет, конечно, глубоко внутри назойливым червячком копошилось то самое недавнее, непонятно откуда появившееся во мне ощущение неправильности происходящего. Но его просто заливало светлой радостью и… счастьем. Да, как ни крути – а всё-таки счастьем!

– Какие планы на завтра? – спросила я, и, протянув руку, огладила колючий затылок Дениса, пробежала пальцами по шраму, оставшемуся после февральской заварушки.

– Для начала выспаться, и желательно на месяц вперёд.

– А потом?

Он опустил руку на моё бедро:

– По обстоятельствам.

Многозначительно дёрнул бровями, и я разулыбалась в ответ:

– Тогда, ты как хочешь, но завтра у тебя постельный режим.

– Ну, на весь день не обещаю. Надо домой съездить обязательно.

Вот это «домой» – как бельмо в глазу, честное слово! Вечно в самый неподходящий момент! Денис, кажется, почувствовал моё недовольство, сжал пальцы:

– Ну тебе ведь тоже надо к матери сходить?

Я чуть было не спросила «зачем». Благо вовремя остановилась.

– Ну… вообще да. А потом? Приедешь? Хотя бы до понедельника? Ты же всё равно где-то ночуешь? Ну? Почему не у меня?

– Милах… – помолчал. – Ты даже не представляешь, какой сейчас завал в делах. В любой момент среди ночи могу подорваться, или приехать под утро. Ни тебе покоя не будет, ни мне – буду думать ещё и о том, чтобы тебя не тревожить. Я и так…

Замолчал.

– Что и так?

– Ну… – он дёрнул щекой и потянулся за сигаретами. Закурил. – Переживаю.

– В смысле?

– В прямом. Думаешь, я не понимаю, что ты скучать начала от такой жизни? Понимаю… – Глубоко затянулся и медленно, словно нарочно продлевая паузу, выдохнул дым. – Иногда даже думаю: вот приеду однажды, а тебя нету. Улетела. И что тогда? На хера мне всё это? Бизнес этот, большие планы?

В сердце сладко потеплело.

– Не улечу, даже не думай.

Он глянул на меня, с сомнением усмехнулся, но промолчал.

– Денис… а ты меня любишь?

Сердце замерло, дыхание оборвалось, и тут же жутко захотелось «сказать это обратно»… А он неспешно докурил, проветрил салон, показал мне вдруг, стоящую на обочине лисицу… и наконец, глубокомысленно вздохнул:

– А ты думаешь, любовь это что? Поцелуйчики? Ни хрена. Это ответственность. Даже обязательство. Слышишь, как кто-то говорит, что любит тебя и понимаешь – влип. Вот с юности у меня так, поэтому и сам таким не разбрасываюсь. Проще, кажется, душмана голыми руками завалить, чем видеть, как девчонка может, и свалила бы уже с радостью, но блин, жалко ей ранить нежное сердце любящего её идиота. Хуже жалость вообще ничего нету. Так что, все эти признания… Кабала, короче. Причём, для того, кому признаёшься. Понимаешь?

– Нормально… – я даже растерялась. – То есть, я тебя закабалила? Обязаловку навесила? Круто. Блин… Я даже не знаю, что ещё сказать.

– Мила-а-аш… – он отвёл прядь моих волос за ухо, провёл обратной стороной ладони по щеке. – Я вот сейчас скажу, а ты обидишься. Ну и зачем это?

– Что скажешь?

Ну давай уже, это же не страшно…

Он вздохнул:

– Ты ещё ребёнок. – Кивнул. – Знаю, что по-идиотски звучит. И, конечно, ты женщина, охрененная молодая женщина… Таких как ты больше не бывает, точно! Но всё-таки опыта – ноль. Ты говоришь, просто потому что не можешь промолчать, и я понимаю это, я тоже был молодым, представляешь? – Рассмеялся, пытаясь разрядить обстановку, но не помогло. – И мне охренеть как приятно слышать это от тебя, но…

– Но ты считаешь это пустым трёпом, да?

– Ну… Нет, не трёпом. Ты пойми разницу между трёпом и эйфорией, когда просто не в силах промолчать, потому что тебя распирает.

Хорошо, что была ночь, встречка не попадалась, а приборной панели не хватало для того, чтобы осветить слёзы в моих глазах. Главное не дать им скатиться по щекам… Денис нашёл мою руку, настойчиво притянул её к губам. Поцеловал, прижался к ней щекой.

– Мила-а-аш… Ты понимаешь, о чём я?

– Да чего уж тут непонятного, – буркнула я. – Меня распирает… а тебя нет.

– Мила-а-аш… Э-э-й… – Денис отпустил мою руку и сокрушённо мотнул головой. – Ну я же говорил, что обидишься!

– Да ничего. Переживу как-нибудь. Мы, кстати, в воскресенье с Боярской променад устраивали. Она не говорила?

С чего я вдруг выдала это именно сейчас? Да потому что всю неделю не до того было, а теперь – в самый раз. Да и задеть его захотелось, если честно… Скажем так – не смогла промолчать. Распёрло, блин!

Денис удивлённо вскинул брови:

– Нет. И… Кто был инициатором?

– Она.

– И?

– Да ничего особенного. Прошвырнулись по магазинам, заехали в ресторан. Шафран, знаешь такой?

– Вот это вас занесло! А ближе никак?

– Ну, знаешь, моё дело маленькое – ехать, куда везут. Да? – Язвительно глянула на него, но он проигнорировал.

– Ну и как тебе Шафран? Понравился? А то, может, не на Мальдивы, а в Турцию летом рванём?

– К Камару в гости? Так он сейчас здесь. Как раз в Шафране и встретились.

Я ещё не решила, расскажу ли про Ленку, но в принципе, была готова. Но Денис отреагировал на Камара не в пример спокойнее Боярской.

– Серьёзно? Что-то он зачастил. Вот только зимой был.