Я глянула на свои ноги – и правда! Туфли-то так и остались в оранжерее!

– Извините, я очень спешу…

Хотела обрулить его, но он протянул руку:

– Позвольте представиться, Александр Семёнович.

Я обречённо коснулась на удивление тёплых пальцев:

– Людмила. Вы разрешите, я пойду…

– Да, конечно, конечно! Только для начала, если позволите… – он придирчиво осмотрел свою ношу и, подцепив огромный бутон из самой середины, ловким движением фокусника, извлёк розу из букета. – Как символ моего к вам расположения. – Поймал мой взгляд. – Надеюсь, взаимного.

– Спасибо… – и вроде бежать, но он не выпустил стебель из пальцев:

– Вас кто-то обидел?

– Нет, я сама обиделась. Можно, я уже пойду?

– Конечно! – он сделал шаг в сторону. – Только последний вопрос, не подскажите, где я могу найти именинницу?

Я пожала плечами и машинально окинула взглядом зал, невольно выцепив при этом Дениса. Видок у него был отрешённый, взгляд в пол, удивительно, как на ногах вообще держится… А вот Боярская, с-сука, смотрела на меня…

Залетела в туалет, думала – залью сейчас всё к чертям слезами… но вот странно – ни капли. Горело, болело, разрывало от злости и обиды… А глаза сухие. Посмотрела на себя в зеркало: если и Золушка, то безумная. Тут же снова вспомнила про туфли.

Лёшка, сидя на ступеньке, скучал возле своей бархатной ленты. Увидел меня – вскочил.

– Лёш, я туфли в оранжерее забыла. Пустишь по блату?

Он, не говоря ни слова, снял ленту с крючка. Посторонился, пропуская.

…А не отомстить ли этому гаду? Прямо там, на диванчике, на виду у целого города… Чтобы знал, как чужие задницы лапать! Зажмурилась, отгоняя дурацкую мысль.

– Хотя нет, принеси ты. Я здесь подожду. – Вымученно улыбнулась. – Никого не пущу, клянусь.

Пока его не было, сидела на ступеньке и нюхала розу. И этот волнующий, трепетный аромат вписывался в мой мозг вестником ревнивой боли. Ассоциации, блин. Всегда была ими сильна. Тут же возникла идея разодрать бархат лепестков, раскидать, уничтожить… Но что толку? Он по-прежнему там, и она тоже. А я здесь.

Перед глазами стояла его ладонь: большая, с длинными, крепкими пальцами… поглаживающими, рисующими лёгкие узоры на её заднице. И невольно представлялось гораздо большее – ведь эти самые пальцы, где только не поглаживали её раньше. И уж я-то знала, как он это делает… Зажмурилась, замотала головой.

– Чё-ё-ёрт! Чёрт! Чёрт!..

Поняла, вдруг, что держу молодой крепкий стебель на излом. Заворожённо уставилась на упругую дугу – согнётся ещё или сломается? Ещё чуть-чуть, и ещё…

– Ххх… Блин… – прикусила проколотый шипом палец, чувствуя, как солонеет слюна. Вернулся Лешка, присел рядом. Не таясь, рассмотрел меня с головы до ног. А я даже не стеснялась уже сверкать кружевными резинками чулок. Когда надевала, хотела Дениса порадовать, подзадорить, а оказалось – для Лёшки. Кто бы мог подумать!

Протянула руку за туфлями:

– Спасибо, Лёш.

Он не отдал.

– Ты обещала ответить на вопрос.

– Валяй.

– Машков – это однофамилец?

Блин, Зоя, сожри свой язык… Помолчала, разглядывая розу, поглаживая об ласковый бархат лепестков проколотый палец.

– Нет, Лёш. Это Ленкин отец.

Была готова, что вскочит, обматерит, пошлёт куда подальше, шалавой назовёт. Да пофиг! Всё пофиг. Права была Боярская: вот бы здорово: р-р-раз, и полететь! На козырёк? Да тоже пофиг.

Но Лёшка только ошарашенно хмыкнул:

– Ты прикалываешься?

– Но ты ж сразу так и подумал, Лёш? Просто верить не хотел, хотел другую правду. А она вот такая, какая есть. Кушай, не обляпайся. И давай уже сюда туфли.

Он поднялся, встал передо мной.

– Нахрена он тебе?

– Любовь, прикинь! Все возрасты покорны, и всё такое. Дай туфли?

– Это ты из-за того, что я тогда с Ленкой?

Я глянула на него снизу вверх и вдруг рассмеялась, хотя так хотелось реветь! Но, с-сука, глаза горят, а ни одной слезинки!

– Блин, Лёш, уморил! Я ведь, честно сказать, даже не задумывалась об этом никогда! А совпаденьеце-то и правда, удачное!

– Тогда зачем?

– То есть, в версию про любовь ты не веришь?

– Издеваешься?

Усмехнулась. Нормальный же пацан на самом-то деле… Просто не срослось у нас. Зачем его добивать?

– Да издеваюсь, конечно издеваюсь, Лёш! Успокойся только.

– Тогда объясни!

Или, всё-таки, добить?

– Слушай, отстань, а? Сам-то такой объяснялкин, что просто охренеть можно! – Тоже поднялась со ступеней, приблизилась к Лёхе на опасное расстояние, так чтобы глаза в глаза. – Тебе, Лёш, только одно надо знать – если бы тогда, у тебя на кухне, ты, блядь, сумел бы объяснить мне что те три раза у вас с Ленкой были один за другим и действительно попьяни, то я бы сейчас была с тобой. Я хотела тогда всё вернуть. – Почти коснулась губами его губ, выдыхая в них яд: – Но теперь уже поздно. Вот и живи с этим, как хочешь.

Но, к моему удивлению, он вдохнул этот яд с каким-то мазохистским удовольствием, аж глаза заблестели.

– Поздно, это когда пятками вперёд выносят. А я теперь точно знаю, что ты всё равно со мной будешь.

Я как можно обиднее рассмеялась.

– В следующей жизни, Лёш – обязательно! Вот прямо с тебя и начну тогда, ты только сам это… не облажайся опять, угу?

Он улыбнулся – снисходительно, словно капризному ребёнку:

– Сколько тебе дать перебеситься – пару-тройку месяцев?

– Туфли дай и хватит с тебя!

– Возьми. – Он разжал пальцы, и туфли грохнулись мне под ноги.

– Ты очень любезен, спасибо.

Попыталась, подцепить одной ногой, но меня качнуло, повело. Лёшка подхватил, удерживая, прижал к себе. Я тут же вклинила между нашими телами локоть.

– Но-но… Пятками вперёд захотел?

Но вырываться не стала, так действительно было… надёжнее. Обулась, попыталась отстраниться, но Лёшка не пустил, и вот тогда я уже взбрыкнула:

– Ну всё, убрал руки! И помалкивай, ясно? Ленке, Барбашиной, бабам своим бесконечным не слей. А этой козе, которая обещалась мне ноги повыдирать, когда я звонила тебе, ну тогда, когда у бабки за котами приглядывала, помнишь? – этой выдре своей вообще привет от меня передавай. Страшно представить, что я опять могла связаться с тобой, если бы не она тогда трубку взяла. А я ведь, дура, хотела. Опять. А-а-а, ты не в курсе? М… Ну да, ты же в ду́ше тогда был. Подмывался, наверное. Короче, не суть! Просто по-человечески тебя прошу, никому не рассказывай, лады?

Он криво усмехнулся.

– Поцелуй.

– Чего-о-о?

– Поцелуешь, не расскажу.

Мелькнула мысль – ну а почему нет-то? Он, конечно, с синячиной своим тот ещё красавец, да и губа у него до сих пор слегка припухшая… Но и всё. Больше мыслей не было. Одни осколки воспоминаний о том, как впервые робко поцеловались в школьной физкультурной раздевалке, как, спустя пару месяцев, начитавшись СПИД-инфо, осваивали у него на даче французский поцелуй с языком. Смеялись тогда до слёз, но чёрт, и возбудились оба до зубного скрежета! Вот только я боялась переступать грань, а он не торопил – ждал. Всё ждал и ждал… И дождался, блин.

А на дачу мы, кстати, ходили пешком через глиняный карьер и иногда, обнаглев, срезали часть пути, по территории кирпичного завода. Денисового. Вот такая проза жизни.

Лёшка неожиданно шагнул в сторону, увлекая меня за собой. Я пьяно пискнула и потеряла равновесие, а когда пришла в себя – он прижимал меня к стене, касаясь носом носа, и сверлил взглядом. Очень неудобно, надо сказать, с такого-то расстояния. Даже голова закружилась…

Я знала его губы, до мурашек предвкушала их вкус. А ещё – сама ситуация. Само вот это сладкое НЕЛЬЗЯ… Ну и, конечно, понимание, что если не сейчас, то скорее всего уже и никогда больше…

– Нет, Лёш! Серьёзно – нет. Я уже с другим. Всё.

И он отпустил. Убрал руки, шагнул назад. Глаза – как серые озёра. В них я тоже никогда больше не загляну так близко. И от этого немного грустно и…

Охнув, отлетела в сторону и, не удержавшись, свалилась между горшками с фикусами. Первая мысль была – а где моя вторая туфля? А вторая – сейчас они затопчут мою розу! И только после этого я наконец поняла, что Лешка и Денис с отчаянным пыхтением месятся на полу.

В ужасе вскочила, ожидая кровавого моря и мозгов на стенах… Но всё было гораздо проще. Денис прокололся. Не стоило, ох не стоило ему ронять на пол мастера спорта по вольной борьбе! Да ещё и такого злого мастера. Да ещё и когда сам – в уматень.

Лёшка удерживал Дениса, каким-то жуткого вида способом обвив свою руку вокруг его шеи и при этом придавливая коленом закинутый к спине правый локоть. Лицо сосредоточенное, упрямое. Ломать не станет, но будет держать до тех пор, пока Денис не попросит отпустить, это точно. А Денис ни за что не попросит – тоже точно. Так и найдёт их тут кто-нибудь из гостей или персонала.

А ведь это капец, товарищи! Авторитет, штука хрупкая, его беречь надо…

В гардероб не забегала. Даже не помню, как лифт вызывала. Выскочила на улицу, под вихрь крупных снежинок, – и к чёрной тойоте, на которой приехали сюда. Виталий спал, откинувшись на водительском сиденье, но стоило мне стукнуть в окно – мигом пришёл в себя. Ни сонной растерянности, ни помятой рожи. Идеальный дворецкий, блин!

– Виталь, двадцатый этаж, направо, за углом у туалетов фикусы. За ними. Только очень быстро и очень тихо.

Ну вот, казалось бы, разве я выдала исчерпывающую информацию? Или я достаточно авторитетна, чтобы вот так, сходу, верить моему пьяному бреду? Ну ни хрена ведь подобного! Но Виталий сорвался с места:

– Посидите здесь?

Я кивнула, схватила его за рукав:

– Только Виталь… пацан не виноват.

Он тоже кивнул и уже через мгновенье исчез в подъезде бизнес центра.


Они вернулись минут через десять. Денис шёл сам, и выглядел, надо сказать, на удивление солидно для своей кондиции. Чёрное драповое пальто, меховая шапка, брови в кучу. В руках – моя шубка.